Пять лет без Ульянова

26 марта исполнилось 5 лет как умер М.А.Ульянов

Михаил УЛЬЯНОВ – народный артист на все времена

Михаи́л Алекса́ндрович Улья́нов — советский и российский актёр театра и кино, режиссёр, художественный руководитель Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова. Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР. Сыграл 74 роли в кино и 54 в театре. Не так уж и много. Скажем, у Армена Джигарханяна, который на восемь лет моложе Ульянова, эти позиции в два с половиной раза многочисленнее. Зато какие образы удалось воплотить Ульянову! На сцене – Киров, Борис Годунов, Ленин, Сталин, Цезарь, Ричард Ш. В кино – Егор Трубников (Ленинская премия), дважды Ленин, Егор Булычов, Тевье и 16 (шестнадцать!) раз Жукова! А ещё в активе артиста 5 книг о своей профессии. Но редко кто знает, что этот великий российский актёр впервые в совей жизни приобщился к театру через Львовский драматический театр имени Марии Заньковецкой. Он, к слову, знавал многие украинские песни и мы часто с ними их исполняли…

«Мне посчастливилось вместе с Ульяновым принимать участие в работе над телевизионным фильмом, посвященным памяти Александра Твардовского. Посчастливилось - именно то слово, которое я хотел употребить. В том, как Ульянов читал стихи Твардовского - и ранние, и военные, и последних лет жизни, - было что-то от самого Твардовского, возникало какое-то ощущение его собственного присутствия при этом. Казалось, что Ульянов где-то рядом возле Твардовского шел от «Страны Муравии» к «Теркину», к войне, а от войны - к послевоенным размышлениям, к последним стихам, и к самым последним, и за этой неотделимостью от Твардовского стояло нечто еще большее - неотделимость от времени, к которому принадлежал и на нравственную жизнь которого влиял Твардовский». Так с любовью и пронзительным восхищением писал о народном артисте Михаиле Ульянове Константин Симонов.

Есть глубокий смысл в том, что судьбы этих трех выдающихся российских художников нашего времени тесно пересеклись. Их всегда отличала необыкновенная мудрость и серьезность как в жизни, так и в творчестве. Сначала Твардовский, затем Симонов, а потом и Ульянов очень сильно переосмыслили свои жизненные позиции. И в этом их величие тоже громадное. Ведь каждый поначалу истово и искренне исповедовал, как апостолы Христово учение, ученье марксистско-ленинское. Без задних мыслей, без фиг в кармане они служили партии, что значило тогда - народу. Прозрение каждого, поэтому было долгим, мучительным и тяжким. Когда я однажды попросил Михаила Александровича порассуждать на эту тему, он отказался. «Говорить надоело, - сказал со вздохом, - не хочу больше распространяться о себе. Не хочу потому, что "мысль изреченная - есть ложь». И столько уже этой лжи. А потом, да будет тебе известно: что бы я сейчас ни говорил, ни писал – потомки всё равно вынесут свой вердикт нам. И воздадут всем нам по заслугам...

В другой раз, правда, у артиста было настроение получше, и он все-таки уважил мою просьбу - высказался по предложенной теме достаточно основательно: «Если говорить откровенно, то по натуре я все-таки - солдат, а не командир. Иной вопрос, что мне всю жизнь, тем не менее, приходилось командовать, брать на себя и решать проблемы, которые всегда были мне в тягость. Но воловья привычка тянуть ярмо, не взирая ни на что, как та кривая, меня по жизни вывозила.

Когда же началась перестройка, я, скорее всего, последний раз в жизни сильно в неё поверил и поэтому стал очень активным штыком. Или тузом, как тебе будет угодно. Нас и было тогда четыре туза, как в настоящей карточной колоде: два Олега - Ефремов и Табаков, Кирилл Лавров и я. По очереди нас и выдергивали. Но когда началась толчея во властном предбаннике, я не стал в ней участвовать. Тогда как раз меня избрали главой Союза театральных деятелей. Говорю же, как солдат, я не стал вести своих соратников в бой за овладение новыми высотами и плацдармами. Главным для себя считал сохранить, всё, что мы уже имели. Десять лет, не самых, смею надеяться, худших в своей биографии, отслужил я хранителем общего театрального наследства, которое накоплено было нашими умными предшественниками. Мы ничего не растранжирили, на том нам еще спасибо скажут потоки. А создать что-то новое было невозможно. Когда я это окончательно понял - отказался от третьего срока и ушёл в сторону. Лукавить не буду, ушёл не без некоторых сомнений и колебаний. Ведь даже то моё маленькое кресло по-человечески меня грело, чуток хмелила голову возможность сказать предметное «да» или «нет» ближнему своему. Хорошо, что я не подвержен «алкоголизму упивания собой» в этом смысле. Не то получился бы "маленький Сталин". Моя же цель по жизни не руководить, а играть.

И тут надо сказать, что удел актёра вообще таков, что он редко имеет возможность выбора. У меня он большую часть жизни всё-таки наличествовал, пусть даже и как некая рента из собственной общественной активности. Так вот моим критерием выбора роли всякий раз являлось не только и не столько её качество, но главным образом то, какой человеческий - мыслительный, эмоциональный духовный заряд она несла, настолько её наполненность этими составляющими для меня казалась существенной. Любая роль в театре или кино проводилась только через моё отношение к жизни, которую я проживал в конкретный исторический период.

Вот всем западным актёрам это всегда было до глубокой феньки. Их определяющее желание - подъём по актерскому рейтингу, а не высказывания по-человечески и по-граждански. А я вот считал и считаю, что даже самая элегантная, красивая и лихая роль, если в ней нет сопереживания времени - бессмысленна. Другой вопрос, что не всегда удаётся прикоснуться к болевым точкам общества, отдельного человека, не всегда моё творческое волнение передается залу, людям. Только это уже мои, цеховые проблемы и беды, а сам выбор идёт только таким алгоритмом. Я всегда, можно сказать с младых ногтей, сколько сил у меня хватало, старался защищать право актёра на серьёзные размышления и о творчестве и в самом творчестве.

Хотя искусство вообще-то, находится со временем в очень сложных, как правило, опосредованных отношениях. Практически не бывает случаев в истории человечества, или они крайне редки, когда бы существовала прямая зависимость между достижениями искусства и характером общественной ситуации. В самые трудные времена бывает, что появляются произведения, в которых с наибольшей полнотой и правдивостью воплощается опыт страдания людей. А вот сейчас наше общество достигло довольно высокого уровня раскрепощённости. Изменилась, очистилась сама атмосфера жизни, стало легче дышать. Но искусство ещё не отозвалось на эти перемены».

...Тут вот что хотелось бы заметить. За долгие годы знакомства с Михаилом Александровичем Ульяновым (первый мой материал о нём вышел летом 1980 года) я много раз слушал его выступления на различных встречах, собраниях, активах, съездах. Это после так называемых «нулевых годов» он стал тяжеловатым на подъем, неохотно откликался на всякие просьбы об интервью, не мельтешил на экране телевидения. А в былые времена редко какое значимое культурное событие в стране обходилось без участия Ульянова. При этом он всегда и везде говорил без бумажки, но так логично и аргументировано, что поневоле закрадывалась мысль: все речи артист заучивает наизусть. И приведённые выше несколько абзацев, - тоже всего лишь буквальная (именно: слово в слово!) диктофонная расшифровка моих с ним бесед. Те многочисленные журналисты, бравшие у него интервью, тоже не дадут мне соврать: в его ответах никогда не надо было ничего править. Он всегда точно, аргументировано и грамотно отвечал на любые вопросы. Поэтому в годы застоя Михаил Ульянов был самым востребованным у газетчиков героем. За него никогда не надо было ничего писать, сочинять. Выслушай, запиши и печатай.

Есть люди, берущие аудиторию, как тот же Владимир Вольфович, напором, бесконечным словесным поносом. Другие воздействуют на неё интеллектом, третьи - знаниями, четвертые - харизматической способностью просто влиять на людей. У Ельцина, к примеру, были и «загогулины», и косноязычие, и бесконечные «понимае-е-ешь». Горбачёв убаюкивал аудиторию южнорусским бесконечным фонтанированием. Ульянов был величайшим, неподражаемым (даже не знаю, кого рядом с ним в этом смысле можно и поставить?) мастером комплексного воздействия, как на многочисленные залы, так и на отдельного человека.

Однажды в Киеве я стал свидетелем, как Михаил Александрович именно на эту тему общался со своими коллегами. Словно бы передавал им свой опыт владения аудиторией. Говорил, как всегда блестяще, с только ему присущим «спокойным пафосом», а потом вдруг запнулся. На его лице через алмазные бисеринки пота, зримо проступил катастрофически-жуткий испуг, знакомый каждому актеру, когда тот... забывает слова! Любящий выступающего, сострадающий и сопереживающий ему зал вмиг превратился в сумасшедше звенящую тишину! У меня самого дыхание, как говорят, в зобу спёрло! А Ульянов, вдруг, как ни чем не бывало, вытер пот со лба и спокойно сказал:

- Теперь вы, полагаю, убедились, как это нелегко бывает артисту держать зал на длинной паузе.

Вы бы видели, что потом случилось с тем самым залом!

...Театр Вахтангова с незапамятных времен дружил со Львовским драматическим театром имени Марии Заньковецкой. Вахтанговцы поэтому ездили в «западнянский Лэмберг», как к себе домой. Собственно там я, курсант Львовского политучилища, впервые и познакомился с ведущим театром Москвы. Пьесу А. Корнейчука «Память сердца» ставил тот и другой театр. Михаила Ульянова поэтому связывали дружеские узы с режиссёром театра Сергеем Данченко и ведущим актёром Богданом Ступкой. Потом оба они перешли в киевский театр имени И.Франко и стали частыми гостями в Москве. Так вот я не вспомню случая, чтобы Ульянов не посещал гастроли своих украинских побратимов даже в те годы, когда сам считался в Москве главным театральным маршалом. Может быть и потому, что еще в детстве он впервые познакомился именно с театром Заньковецкой, который во время войны находился в эвакуации в Омской области.

С неописуемым удовольствием я всегда наблюдал за Ульяновым, когда он принимал участие в фуршетах после спектаклей моих земляков. Куда и девались его чопорность, вальяжность, ощущение собственной значимости. Такого весельчака в редкой компании можно было встретить. В подобных ситуациях всегда приходила мысль: зря на себя наговаривает Ульянов. Всё-таки по природе он - заводила, командир, а не солдат. Или же он был таким мудрым солдатом, что бравый Швейк ему и в денщики не годился…

Если попробовать назвать три главных качества личности Ульянова, то с мудрости его я бы отсчёт и начал. А на второе и третье место поставил бы опять же ум и выдержку этого омича-таежника (Михаил Александрович родился в таежном сибирском селе Бергамак). Ведь многие годы он был в своем театре лидером по существу, а не по должности. Главный режиссер театра Евгений Рубенович Симонов занимал этот пост только лишь потому, что ему его отец передал. Никаких способностей вожака он не имел напрочь, был добряком-интеллигентом, любил петь романсы, красивых девушек и ходить в бабочке. Поразительнее всего, что как раз на укрепление авторитета Е.Симонова постоянно работал А.Ульянов. С училищной скамьи, между прочим, работал - они вместе поступили и окончили «Щуку».

За более чем десять постперестроечных лет, будучи художественным руководителем Театра Вахтангова, Михаил Ульянов не сыграл ни одной полновесной роли, если не считать вынужденного ввода в спектакль «Без вины виноватые». На вопрос почему, так отвечал: «У нас в труппе шесть народных артистов СССР, и все хотят работать. А ставить самому - значит, поощрять этакий домашний самодеятельный театр (артист и режиссер - это все-таки разные профессии). Поэтому свою задачу я вижу в том, чтобы театр просто выжил. Экономические условия изменились ведь до неузнаваемости, а структурно театр остался, каким был при застое. Денег хватает лишь на четыре постановки в год. Кого там играть ста актерам? Вдобавок театр треплют всевозможные антрепризы. Я как руководитель театра нахожусь в сложнейшем положении: препятствовать своим актерам уходить на заработки мне совесть не позволяет, я же знаю, какие ничтожные деньги мы получаем. Но в то же время не могу допустить, чтобы наш репертуар, худо-бедно духовное достояние страны, - развалился окончательно. Ведь разбирают лучших, на ком он строится. Раньше такой проблемы не существовало. Ты мог сниматься, сколько тебе заблагорассудится, но в свободное от театра время. Нужно, наверное, переходить на контрактную систему. Но это автоматически значит, что надо избавляться от стариков, которые всю жизнь отдали театру. И мы тянем, жилы надрывая, непосильную ношу: платим своим старикам и пенсию, и зарплату. Этого им, аккурат, хватает на то, чтобы не умереть с голоду. Старики в последнее время (возрастное, наверное) вообще мне покоя не дают. На каждом шагу вижу, как трагично их существование. Они честно дрались, честно работали. Всю жизнь жили в ожидании бесконечно обещаемого светлого будущего, а своего настоящего так и не почувствовали, не распробовали. Их, обвешанных орденами и медалями, переживших сначала 37-й год, затем фашизм, разруху, сейчас, когда идет тотальный пересмотр и переосмысление всего и вся, - их просто забыли. И это чудовищно. Ветераны войны и пенсионеры - это страшное обвинение государству, в котором мы сегодня живем. Что-то такое я постарался сыграть в фильме «Ворошиловский стрелок», но картина, увы, получилась слишком скромной по общественной реакции».

...Каждый раз, звоня Ульянову, я представляюсь: «Михаил Александрович, вас беспокоит - Михаил Александрович». Это потому, что после смерти Шолохова, он пошутил: «Не надо мне так прозрачно намекать, что нас осталось теперь только два Михаила Александровича».

Поразительно был демократичным, ни на йоту не «скурвленным» человеком, хотя условий для приобретения черт противоположных в собственном характере имел всегда с избытком.

«Мой демократизм пришёл ко мне не вместе с новыми временами и веяниями. Его мне привили родители-крестьяне. В русских сёлах все семьи испокон веков были демократичными. Работать надо всем - от десятилетнего отрока, до седого старика, который, если уж ни на что неспособен, то должен хотя бы курицу сторожить, чтобы яйцо не разбила. Каждый знает свое место и свои обязанности. Я подчинялся отцу вовсе не потому, что он был сильнее меня, а потому, что он мудрее. Это нормально. Ненормально, когда младший сын захватывает власть и начинает всех мордовать. В нашем обществе как раз это сейчас и происходит: мафиози различного окраса захватили власть и третируют всех нас. Они считают, что нужно находить внешнего врага, евреев, коммунистов, лиц кавказской национальности. И находят. А все мы страдает от этого кавардака.

Ни при застое, ни сейчас, я никогда не бравировал своими убеждениями, но всегда знал: вот это - логично, разумно, естественно. А мне предлагают сейчас все неразумное, неестественное: сила побеждает - захватывай больше власти. Меня и тревожит больше всего то, что мы живём не по закону и здравому смыслу, а по постановлениям, которые возникают в горячечный период жизни. Они мало продуманы, они не дают ответа, почему мы колотимся десять лет и ничего у нас не получается. Вроде бы есть люди с головой, умеющие видеть вперёд на несколько шагов, но почему из ямы так тяжело мы выбираемся?

Я с завистью смотрю на железные законы цивилизованных стран Запада. Там бы я любые налоги платил, зная, что они пойдут на операцию, если она понадобится мне или моим близким. А у нас я убежден, что их разворуют, да еще деньги мои пустят на оружие, чтобы убивать и насиловать. Мы не приучены к закону. На сей счёт есть такая байка: при каких условиях немец, француз и русский прыгнут с моста? Француз - за женщиной, немец - за колбасой, русский - если написано «запрещено». Обидно всё это до глубины души».

...Многие утверждают: Ульянову повезло с ролями. Еще бы – сыграл Ленина, Сталина, Жукова, Ворошилова, Кирова, Антония, Ричарда III, Наполеона, Юлия Цезаря. А я скажу так: этим ролям тоже повезло с артистом. Наполнить собой, собственными энергетикой, чувствами, мыслями такие образы - надо, как минимум, иметь то и другое, и третье. Плюс еще - ум и вдохновение. Более полувека он черпал из бездонных глубин своей души образы, подавляющее большинство из которых переживут не только его самого, но и многие поколения. Его Трубников из «Председателя» и Жуков уж точно переживут века.

«Жукова я играл двадцать с лишним лет. Менялись государства, правительства, приходили и уходили вожди, а я все играл полководца. Так судьба сложилась. Ещё в 1970-72 годах я сыграл Жукова в картине Юрия Озерова «Освобождение». Через три года режиссёр Михаил Ершов приступил к экранизации «Блокады» Александра Чаковского. Пришел ко мне с предложением, естественно, сняться в той же роли - Георгия Константиновича. Я стал отказываться - дескать, сколько можно! А он мне говорит: «Михаил Александрович, неужели же мы с Жуковым сделаем то же самое, что в свое время сделали наши предшественники со Сталиным: как новая картина, так новый Сталин. Кто же в стране станет спорить, что Жуков - исключительно ваша роль? Так и играйте ее на здоровье!»

Мог я познакомиться с маршалом, да по собственной глупости упустил такую уникальную возможность. Однажды меня отправили к нему с альбомом фотографий со съёмок. Я позвонил, но жена сказала, что маршал себя плохо чувствует. Через три дня позвонил снова, она говорит, приходите, а я возьми да и поинтересуйся: ничего, что у меня насморк? Супруга испугалась, что после болезни её муж может подхватить инфекцию. Ещё через раз я уже отчаялся. Тем более, что на студии раздался звонок другого маршала Конева: «Послушайте, уберите от меня этого идиота. Он звонит мне за полночь, чтобы спросить, какая у меня нога была впереди во время Курской дуги. А хрен её знает! Что у вас за артисты там собрались?» Нормальные артисты, за исключением того, что игравший Конева сошел, в конце концов, с ума. Я же до сих пор сожалею, что мои попытки познакомиться с маршалом не увенчались успехом. Эта роль на долгие годы стала моей визитной карточкой. А ещё когда почитал воспоминания дочери маршала, которая утверждала, что к её отцу плохо относились, даже актёр его игравший, не соизволил с ним познакомиться. Это большой мой просчет...».

Многие упрекали Ульянова за конформизм к власть предержащим. А он был всего лишь честным и порядочным человеком. Всегда таким был. При любой власти. Не многие, верно, знают, что с женой, они всю жизнь прожили душа в душу, достигнув редкого взаимопонимания. Между прочим, Алла Петровна Парфаньяк тоже играла в Театре Вахатангова. В молодости она слыла неотразимой, едва ли не самой известной в Москве, красавицей. За ней ухаживали Утёсов, Бернес, Арбузов, военные и дипломаты. Первым её мужем был неотразимый Николай Крючков. (Вместе они сыграли в фильме «Небесный тихоход»). А Ульянов её увидел и сказал: "Будешь моей". И почти пять лет упорно ухаживал, пока не добился своего. Они воспитали дочь и сына. Елена достаточно известный в столице художник и просто красавица-женщина, пожалуй, по этой части и мать превзошедшая. Дмитрий актёр. Во внучке Елизавете Михаил Александрович души не чаял. Успел он порадоваться и правнукам, двойняшкам Игорю и Анастасии. А через месяц после их рождения ушёл туда, откуда никто уже не возвращается. Похоронен на Новодевичьем кладбище со всеми воинскими почестями, хотя ни дня не служил в армии. Но ведь он играл Жукова…

Михаил Захарчук.