Если бы кто-то меня спросил,
Как я чую присутствие высших сил —
Дрожь в хребте, мурашки по шее,
Слабость рук, подгибанье ног, —
Я бы ответил: если страшнее,
Чем можно придумать, то это Бог.

Сюжетом не предусмотренный поворот,
Небесный тунгусский камень в твой огород,
Лед и пламень, война и смута,
Тамерлан и Наполеон,
Приказ немедленно прыгать без парашюта
С горящего самолета, — все это он.

А если среди зимы запахло весной,
Если есть парашют, а к нему еще запасной,
В огне просматривается дорога,
Во тьме прорезывается просвет, —
Это почерк дьявола, а не Бога,
Это дьявол под маской Бога
Внушает надежду там, где надежды нет.

Но если ты входишь во тьму, а она бела,
Прыгнул, а у тебя отросли крыла, —
То это Бог, или ангел, его посредник,
С хурмой «Тамерлан» и тортом «Наполеон»:
Последний шанс последнего из последних,
Поскольку после последнего — сразу он.

Это то, чего не учел Иуда.
Это то, чему не учил Дада.
Чудо вступает там, где помимо чуда
Не спасет никто, ничто, никогда.

А если ты в бездну шагнул и не воспарил,
Вошел в огонь, и огонь тебя опалил,
Ринулся в чащу, а там берлога,
Шел на медведя, а их там шесть, —
Это почерк дьявола, а не Бога,
Это дьявол под маской Бога
Отнимает надежду там, где надежда есть.

Добавлено (08 Ноябрь 2010, 00:02:43)
---------------------------------------------
Ладыженский.

Заплатили
за любовь, за нелюбовь, за каждый выстрел.
Отстрелялись --
от мишеней лишь обрывки по углам.
Это осень.
Облетает наша память, наши мысли,
наши смыслы,
наши листья и другой ненужный хлам.

В одну кучу
все проблемы, все находки, все потери,
чиркнуть спичкой,
надышаться горьким дымом и уйти.
Все, что было
не по нам, не по душе и не по теме,
не по росту,
не по сердцу и совсем не по пути...

Если дома хоть кто-то мне искренне рад,
Если с визгом на встречу бросается пес,
Это будет награда превыше наград,
Чтобы прожитый день на хвосте ни принес.

Если кошка, мурлыча, прижмется к душе,
Этот теплый комок – оборона от бед,
И Вселенная сразу начнет хорошеть,
И растает, исчезнет недоброго след.

Ну а если чей дом – это просто ночлег,
Не согретый биением верных сердец,
Беззащитен на свете такой человек,
Кто не сеет добра - тот ему и не жнец.

«Волкодав. Самоцветные горы.»

О сущем

Мне славы тлен - без интереса
И власти мелочная страсть.
Но мне от утреннего леса
Нужна моя на свете часть;
От уходящей в детство стежки
В бору пахучей конопли;
От той березовой сережки,
Что майский дождь прибьет в пыли;
От моря, моющего с пеной
Каменья теплых берегов;
От песни той, что юность пела
В свой век - особый из веков;
И от беды и от победы -
Любой людской - нужна мне часть,
Чтоб видеть все и все изведать,
Всему не издали учась...
И не таю еще признанья:
Мне нужно, дорого до слез
В итоге - твердое сознанье,
Что честно я тянул мой воз.
1957-1958

это со стихи.ру, даже не помню автора(

пеле...пелевин...пылесос соседский
читаю
вижу
слушаю
живу
качает ветер тюль и занавески
все хорошо но все не наяву
все не со мной
а с дядей седоватым
в котором я буквально на минутку
так
посмотреть
потом бегом обратно
в то непрерывно позолоченное утро
когда мне десять
и горбушка с медом
вкусней любой икры и фуагра
я там остался
там
за поворотом
а здесь какая-то нелепая игра

Михаил Дудин

Стихи о необходимости

На тихих клумбах Трептов-парка
Могил в торжественном покое
Давно горят светло и ярко
Пионы, астры и левкои.

И за судьбу земли спокоен;
Ее простор обозревая,
Стоит под солнцем русский воин,
Ребенка к сердцу прижимая.

Он родом из Орла иль Вятки,
А вся земля его тревожит.
Его в России ждут солдатки,
А он с поста сойти не может.

1958

Але ми собі відповісти повинні,
Чи схочемо ми, і чи стерпимо ми
Хорошу державу в поганій країні,
Хороший народ зі злими людьми?..

Отрывок из стихотворения Эмиля Верхарна

У них глаза с моими ресницами
их дыхание руки мои греет
жизнь моя застыла любимыми лицами
и вместе с ними день ото дня дряхлеет
я говорю принадлежащими им словами
у них внутри мое сердце бьется
если меня вдруг бьют ногами
у них горло в кровь льется

радость общую стараюсь умножить надвое
печаль неоткрытую в себе глубже прячу
если случись с ними что неладное
слезами золотыми плачу
мы друг друга простили заранее
если кто-то что-то не так скажет
для меня уже наказание
когда разговоры обида вяжет

в моих жилах их сила
наотмашь бьет тяжелыми кулаками
если все же злоба чужая меня с ног свалило
они управятся с дураками
никто никому ничем не обязан
просто каждый друг другу нужен очень
просто каждый кроткой любовью связан
но это все так, между прочим

всех людей кто рядом со мной
ведут меня за собой

к тому кто предал и стал чужим
нежность моя треснула шелком
я бы принял его любым,
только он был не собакой а волком
а я друзьям протяну руки,
на ладонях пополам откровенность
даже если умру в разлуке
вам останется моя верность

всех людей кто рядом со мной
ведут меня за собой

Дельфин - Последнее слово

Я был горд, больше чем надо,
И был слабее, чем объстоятельства.
Я сам вручал себе любые награды,
Не выполняя данные мною обязательства.
Я бросал людей себе под ноги,
И сам не раз в грязь падал.
Был даже тем, кто совершает подвиги:
Для одних - герой, для других - падаль.
Простите меня если сможете,
Мне за мои дела достанется,
Когда на груди крестом руки сложите,
Для этого времени не останется.
Ты говоришь лучше, чем я,
Но ты не прожил бы жизнь свою снова,
А я бы прожил, потому что одна она у меня.
Все, это моё последнее слово.

Последнее что мне понравилось, из поэзии)

На Восток лениво смотрит обветшалый, старый храм, -
Знаю, девушка-бирманка обо мне скучает там.
Ветер в кронах кличет тихо, колокольный звон смелей:
К нам вернись, солдат британский, возвращайся в Мандалей!
Возвращайся в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Слышишь, плещут их колеса из Рангуна в Мандалей!
Рыб летучих веселей,
На дороге в Мандалей,
Где заря приходит в бухту, точно гром из-за морей.

В желтой юбке, в синей шляпке - не забыл ее наряд,
Как царица их, носила имя Супи-Яу-Лат.
В вечер тот она курила, от сигары шел дымок,
Целовала жарко пальцы скверных идоловых ног.
Этот идол, вод беда,
Ихний главный бог Будда,
Но о нем, меня завидев, позабыла навсегда
На дороге в Мандалей...

Полз туман над полем риса, солнце медленно брело,
Банджо взяв, она играла, напевала "Кулло-Ло!"
На закате, прижимаясь горячо к щеке щекой,
Шла со мной смотреть на хати, тик грузивших день-деньской.
На слонов, что день-деньской
Носят доску за доской
Слово молвить было страшно, так недвижен был покой
На дороге в Мандалей...

Все давным-давно минуло, и прошло немало дней,
А из Лондона не ходят омнибусы в Мандалей;
И теперь я понимаю, что солдаты говорят:
"Кто услышал зов Востока, тянет всех туда назад".
Тянет всех туда назад,
В пряный, пьяный аромат,
В край, где солнце, и заливы, и колокола гремят,
На дороге в Мандалей...

Мне противно рвать подошвы и каменья мостовых,
И от мороси английской ломота в костях моих.
Сколько хочешь здесь служанок, но по мне они не в счет;
О любви они болтают, ну и глупый же народ!
Руки-крюки, в краске рот,
Ну и глупый же народ.
Нет, меня в стране зеленой девушка, тоскуя, ждет.
На дороге в Мандалей...

За Суэцом, на Востоке, где мы все во всем равны,
Где и заповедей нету, и на людях нет вины,
Звоном кличут колокольни: о, скорее быть бы там,
Где стоит на самом взморье обветшалый старый храм.
На дороге в Мандалей,
Где стоянка кораблей,
Положив больных под тенты, мы летели в Мандалей,
Рыб летучих веселей!
О дорога в Мандалей,
Где заря приходит в бухту, точно гром из-за морей.

Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.

Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слёз тяжело.

Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора, —
Только тайны утраченной жаль!

От тебя, утомлённый анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слёз тяжело.

Шестнадцать лет, невинное смиренье,
Бровь тёмная, двух девственных холмов
Под полотном упругое движенье,
Нога любви, жемчужный ряд зубов…
Зачем же ты, еврейка, улыбнулась,
И по лицу румянец пробежал?
Нет, милая, ты право обманулась:
Я не тебя, — Марию описал.

В глуши полей, вдали Ерусалима,
Вдали забав и юных волокит
(Которых бес для гибели хранит),
Красавица, никем ещё не зрима,
Без прихотей вела спокойный век.
Её супруг, почтенный человек,
Седой старик, плохой столяр и плотник,
В селенье был единственный работник.
И день и ночь, имея много дел
То с уровнем, то с верною пилою,
То с топором, не много он смотрел
На прелести, которыми владел,
И тайный цвет, которому судьбою
Назначена была иная честь,
На стебельке не смел ещё процвесть.
Ленивый муж своею старой лейкой
В час утренний не орошал его;
Он как отец с невинной жил еврейкой,
Её кормил — и больше ничего.

Вот такое прочтёшь и ясно видишь никчемность шествий, плакатов, факелов, лозунгов...

Я - голос
Войны, городов головни
на снегу сорок первого года.
Я - голод.

Я - горло
Повешенной бабы, чье тело, как колокол,
било над площадью головой...
Я - Гойя!

О грозди
Возмездия! Взвил залпом на Запад -
я пепел незваного гостя!
И в мемориальное небо вбил крепкие
звезды -
как гвозди.

Я - Гойя.

ОРЕЛ
Из-за утеса,
Как из-за угла,
Почти в упор ударили в орла.

А он спокойно свой покинул камень,
Не оглянувшись даже на стрелка,
И, как всегда, широкими кругами,
Не торопясь, ушел за облака.

Быть может, дробь совсем мелка была
Для перепелок, а не для орла?
Иль задрожала у стрелка рука
И покачнулся ствол дробовика?

Нет, ни дробинки не скользнуло мимо,
А сердце и орлиное ранимо...
Орел упал,
Но средь далеких скал,
Чтоб враг не видел,
Не торжествовал.

Добавлено (18 Ноябрь 2010, 00:10:21)
---------------------------------------------
Ещё обожаю стих Б. Пастернака "ЗИМНЯЯ НОЧЬ"
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Где ласковый мир - пир.
Замочная скважина - тир.
На гроздьях любви ее сонные нервы,
И красные двери, и я здесь не первый.

Заманчивый трон для потерянных жен,
На месте ее лица - зеркала,
Той комнаты где я не был сожжен,
Той смерти меня не ласкала коса.

Прости мои строки, от ныне до ныне.
Ведь это тотальное странствие фраз.
Ты еще не окончила, ты еще в силе
В руках унести краски вытекших глаз.

(немного подкорректировал, так как это слышал я, на кассетных и уже мп3 записях
Есть еще сайт посвященный их творчеству:
http://ckomopox.euro.ru/songs.htm

Расул Гамзатов

Сара Тисдэйл

Я стала злее на еще одно "люблю",
в котором не было и нет ни буквы правды.
Уйду в рассвет - не надо в спину канонады,
не надо адом искушать меня в раю...

Я стала лучше, идеальней и взрослей
в один момент... теперь меня не потревожат
твоё молчанье, не-звонки... я стала строже
на пять минут или на тысячу ночей...
Я стала проще и банальней - как и все.
Уже не стану донимать тебя "скучаньем"...
Я помертвела на еще одно прощанье
с тобой, мой сильный сумасшедший фарисей.

Если я заболею,
к врачам обращаться не стану,
Обращаюсь к друзьям
(не сочтите, что это в бреду):
постелите мне степь,
занавесьте мне окна туманом,
в изголовье поставьте
ночную звезду.

Я ходил напролом.
Я не слыл недотрогой.
Если ранят меня в справедливых боях,
забинтуйте мне голову
горной дорогой
и укройте меня
одеялом
в осенних цветах.

Порошков или капель - не надо.
Пусть в стакане сияют лучи.
Жаркий ветер пустынь, серебро водопада -
Вот чем стоит лечить.
От морей и от гор
так и веет веками,
как посмотришь, почувствуешь:
вечно живем.

Не облатками белыми
путь мой усеян, а облаками.
Не больничным от вас ухожу коридором,
а Млечным Путем.

Есть ещё вариант Визбора, но он мне нравится меньше.

© http://velsa.livejournal.com/87189.html

О возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
Воображению поэта.

Я сердцем никогда не лгу,
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.

Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею брагой.

И мне в окошко постучал
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.

Теперь со многим я мирюсь
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными - кладбища и хаты.

Прозрачно я смотрю вокруг
И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
Что ты одна, сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.

Что я одной тебе бы мог,
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве.
____________________________
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.

Я отвечу - "Мы родились
В городе, которого нет.
Там всегда нас ждет старый дом -
Дом, где в окнах небо и свет -
И для тех, кто помнит о нем -
Что такое жизнь и смерть?"---