23 февраля посвящается. Люди Победы. БОРИС НАЗИРОВ

Мои родители познакомились с Борисом Назировым и его женой, Ксенией Давыдовной Завгородней, в 1939 году, когда папа поступил учиться в академию Фрунзе. Семьи слушателей расселяли в общежитии на Ярославском шоссе, которое сохранилось и по сию пору. Мама всегда начинала волноваться и оглядываться, когда мы проезжали мимо него на такси.

Через все здание тянулся многометровый коридор, вдоль которого были комнаты для офицерских семей. В дальнем конце коридора расплагалась громадная общая кухня и женский туалет. Мужской туалет находился в самом начале коридора, напротив комнаты, где разместили моих родителей.

Комнаты в общежитии тоже были большие, по 48 метров, поэтому с помощью двух дощатых перегородок они были разделены на три пенала, в которые и заселили наших героев. Перегородки не доходили до потолка.

Так как мои родители заселялись последними, им досталась середина. Тетя Ксеня и дядя Боря жили в правой части, слева от моих родителей жила еще одна семья.

Тетя Ксеня была 1919 года рождения, дядя Боря ориентировочно 1907-1911.

У них было двое детей, Римма, 1937 года рождения, и Лариса, 1938 года.

Их девочки были точно такого же возраста, как и мои старшие сёстры. А у пары, живущей за стеной слева, было двое сыновей постарше на год.

Быт был нищий, безумный и веселый. Денег не хватало катастрофически, и лучшим лакомством по субботам была картошка с ивасями. Это были их пиры. Неделя посвящалась занятиям – мужья учились в академии, мама и тётя Ксеня – в фельдшерско-акушерском училище, поэтому они мало вовлекались в кипящую вокруг бытовую общественную жизнь.

А там было всё – и занятия, и любовь, и ссоры. Скандалы на кухне, дружба и вражда, мелкие интрижки, романы и романчики – все, что сопутствует жизни в общежитиях и военных городках, цвело в густо заселденном молодыми людьми здании самым буйным цветом.

Случались и серьезные вещи. Дядя Боря расссказал мне, что однажды он заскочил в общежитие днем, в неурочное время, и неожиданно услышал звук в левом отсеке их комнаты. Днем там никого не должно было быть, и он пошел посмотреть, что происходит. К своему смущению, он увидел совершенно голую соседку, лежащую на кровати. Борис опрометью бросился вон, но она его тоже увидела и позвала обратно. Он вернулся, зажмурившись, но ей было все равно, потому что она лежала в луже крови. Судя по всему, она попыталась избавиться от беременности, и началось сильное кровотечение. Он накрыл ее какой-то шинелью и бросился вызывать скорую. Вот так забытые конспекты спасли жизнь матери двоих детей.

А ночные походы в мужской туалет, когда кто-то стоял на страже, пока другая справляла свои дела. А стирки в мужском туалете по ночам, когда мама с тетей Ксеней покорно убирались вон, если кто-то из мужчин заходил в туалет, и смирно ждали под дверью, когда опять можно будет пойти достирываить.

Так как детей держать в этих условиях было совершенно невозможно, все сдали их на шестидневку в комбинат при академии. Получив свободу, мама с тетей Ксеней, единственные из всех офицерских жен, пошли учиться. Остальные или работали, или наслаждались свободой, пока мужья занимались.



Мама говорит, что дядя Боря учился совершенно блестяще, только на отлично и был одним из лучших слушателей академии.

Когда началась война, он попал на формирование в какую-то подмосковную часть, и иногда заскакивал проведать жену. Мой отец уехал на формирование в Сибирь. Дети были с комбинатом на даче, и мама с тётей Ксеней оставались одни в общежитии. Что делать дальше, было неясно, но уезжать из Москвы они не собирались.

Неожиданно им сообщили, что детский комбинат эвакуируется на Урал. Они решили немедленно ехать следом и выправили документы на ближайший поезд. Так как времени на сборы совсем не было, они оставили дяде Боре на столе записку и отправились на вокзал буквально в чем стояли.

Счастье, что он успел найти их на перроне. Он их отчаянно отругал, метнулся на привокзальную площадь и что-то сумел выменять на несколько буханок хлеба. Это и было их единственной едой за неделю пути.

В первые же месяцы эвакуации умерла моя старшая сестра Жанночка – от дифтерии и тёти Ксенина Лариса, самая младшая из девочек – от дизентерии. Как говорила моя мама, Лариса была очень похожа на Бориса лицом и быстрым острым умом.

В 1942 году обе женщины получили извещения, что их мужья пропали без вести. Нет, вроде тётя Ксеня получила сразу похоронку. Потом к ней приехал какой-то однополчанин и сообщил даже, где могилка дяди Бори.

Вдобавок ко всем несчастьям, тётя Ксеня потеряла паспорт. В 1942 году это означало утрату карточек, прописки и другие, еще бОльшие несчастья.

Они приняли решение, что ей следует возвращаться в Москву, а моя мама осталась в эвакуации с двумя девочками - своей Светланой и тёти Ксениной Риммочкой. Как тётя Ксеня добиралась до Москвы без паспорта – отдельная эпопея. Прямо с вокзала она поехала к маминой тёте – тёте Розе, сестре моей бабушки. Это была совершенно особенная женщина , сделавшая добро бессчетному числу людей. Внешне это была статная дама, всегда очень гладко причесанная, с тяжелым узлом волос на затылке. Единственная из всех моих знакомых, она до старости носила корсет, что придавало ее осанке совершенно королевский вид. Старый член партии, она принадлежала к плеяде безгранично бескорыстных и честных идеалистов. Работала она управдомом, а сама всю жизнь с семьей прожила в коммунальной комнате, разделенной двумя шкафами на три клетушки.

Так вот эта тётя Роза пошла на должностное преступление и сделала Ксене новый паспорт. Документ дал возможность тёте Ксене восстановить прописку и вселиться в то же здание на Ярославском шоссе..

Когда в Москву вернулась мама, все места в общежитии уже были заняты и жить оказалось совершенно негде.

Мама поселилась у всё той же тёти Розы, и вместе с Ксеней продолжила учиться в фельдшерско-акушерской школе, которую обе закончили в мае 1945 года.

Мой отец вернулся с фронта в октябре. Мне кажется, что в первые послевоенные месяцы и даже годы они все находились в какой-то эйфории. Друзья, гости, родственники, встречи закрутились праздничной пестрой чередой. Уже под Новый Год мои вернулись из очередных гостей очень поздно, и тётя Роза сказала, что к ним приходил какой-то странный человек, очень худой, нерусский, в потрепанной одежке, и не захотел назвать имя и фамилию. Так как папа закончил войну командиром гвардейского кавалерийского полка, среди его сослуживцев русских было меньшинство, поэтому мама стала теряться в догадках, а папа сразу твердо сказал, что это вернулся Борис. Как он это понял, он сам не мог ответить, но потом очень гордился своим прозрением. Действительно, это оказался Борис. Суровый, подавленный, одетый в гражданское тряпье с чужого плеча.

До утра они проговорили с папой. Им было что рассказать друг другу. Борис воевал на ВЛенипнградском фронте и попал в плен в 1942 году в звании подполковника, будучи тяжело раненным. К моменту пленения он был подполковником и командовал полком. Им велели взять какую-то высоту, и в течение дня полк прекратил существование. С одной из последних групп отправился на штурм и командир. Следующее его воспоминание – он лежит на земле и не может пошевелиться, а над ним стоит немецкиф автоматчик.

Началась новая горчайшая страница жизни. Оказавшись в конце концов в Бухенвальде, он два раза пытался бежать, и оба раза его находили с собаками. На теле у него было множество рубцов от собачьих клыков.

Я не буду рассказывать историю организации подполья в Бухенвальде. Она описана в какой-то мере в книге Г.Абсалямова «Вечный человек », главным героем которой является Борис Назиров, И. Смирнова "Бухенвальдский Набат" и в http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/Buchenwald.html.

Скажу только, что весь план разработали и воплотили именно те пять советских офицеров, которые организовали подполье, наладили производство оружия, сформировали бригады, и в конце концов совершили победоносное восстание. Это единственный случай в истории Второй мировой войны., чтобы концлагерь сумел отстоять свою честь и свободу, и в конце концов сохранить жизнь всем узникам этой страшной фабрики смерти.

Прошло 4 военных года с момента расставания с женой. Оба за это время прошли путь чудовищных испытаний, и он не решался идти прямо к ней, чтобы не увеличивать ни свои страдания, ни её.

Известие, что она не захотела выходить замуж вторично, хотя были пламенные соискатели, потому что продолжала любить только его, было несказанным счастьем.

Однако просто начать все сначала не получилось. Наверно, они не УЗНАЛИ ДРУГ ДРУГА в этих новых взрослых перестрадавших людях. Я не удивлюсь, если Назирову и « порекомендовали» исчезнуть с глаз долой куда-нибудь в глухомань. Всё-таки слова Сталина, что «плен – позор для офицера», никто в 1945 году не отменял, и человек, проведший в плену три года и освобожденный американцами, избежал вторичного заключения под стражу, наверно, просто чудом.

Конечно, это решение было принято на самом верху. Всё-таки подвиг узников Бухенвальда поразил весь мир. Так просто отправить их в наши лагеря не получалось. Но и воздать им должное было для той власти совершенно невозможным деянием.

Так блестящий офицер, подполковник, организатор подполья в самом страшном лагере смерти на несколько лет оказался в глухой башкирской деревне. Он даже попытался начать там жить с чистого листа. Была женщина, родился ребенок, кажется девочка.

А потом он вернулся к тёте Ксене, чтобы уже не расставаться до самой смерти.

После войны папин полк был направлен на расформирование в Уральск, где я и родилась. Потом было у нас 10 лет скитаний по гарнизонам Восточной Сибири, потом мы оказались в Николаеве. Мама потеряла свою любимую подругу, казалось, что навсегда.

В 1960 году мама заболела. Небольшая температура по вечерам, высокая РОЭ, резкая слабость. Через полгода почти случайно обнаружили какое-то образование в лёгких. Сначала был Одесский онкологический диспансер, потом Московский онкоцентр. Это было очень тяжелое время для всех нас. Папа поехал тогда с мамой в Москву, ходил каждый день на Каширку и седел на глазах. Мама окаменела. Папа говорил, что он никак не мог придумать, что сделать такое, чтобы растопить эту стену из воли и отчаяния. И решил, что лучшим подарком для мамы будет, если он разыщет Ксеню. Представляете, как он был изумлен, когда оказалось, что они с Борисом живут всё в том же общежитии в какой-то комнатенке.

Мама вспоминала, что 8 Марта 1961 года папа пришел к ней в палату с таким лицом, что от него просто исходило сияние. Он стал спрашивать, как мама думает, какой подарок он для нее приготовил. Она потерялась в догадках. Это длилось несколько минут, а потом из-за папиной спины выскользнула тётя Ксеня, всё такая же маленькая, быстрая, глазастая и кудрявая.

Через два года с ними познакомилась и я. К тем порам Советская власть проявила неслыханную щедрость и дала Назировым однокомнатную хрущевку недалеко от ВДНХ. На самом деле просто расселяли общежитие, и райсовету пришлось проявить великодушие.

Мы все помним эти квартирки: метровый коридорчик, направо совмещенный туалет, впереди убогая комната и кухонька 5 метров площади. Но счастью их не было предела.

Дяде Боре было тогда около 50 лет. Это был небольшого роста плотный человек с совершенно башкирским лицом и даже небольшим акцентом. Вид у него был совсем гражданский. Блестящий офицер, искрометный гвардеец не угадывался в его облике моим привыкшим к офицерскому окружению взглядом. Осталась одна доброта, которая переполняла обоих. Тётя Ксеня была очень экспансивная, неуемная вертушка и говорушка. Дядя Боря был внешне спокоен.

Как-то мы сразу подружились. Свою любовь к моим родителям они щедро распространили и на меня. Я вообще долго была уверена, что тетя Ксеня – мамина сестра.

Когда Назиров вернулся в Москву, его никуда не брали на работу. Несколько лет прошли в бесконечных поисках, преследовании и унижениях. Наконец он смог устроиться на ВДНХ, сначала в павильон «Торф», а потом продвинулся, так сказать, по служебной лестнице и ему «оказали высокое доверие» и позволили стоять в павильоне «Башкирия» и рассказывать редким посетителям об этой республике. Башкирский мёд наконец получил свего представителя. Деньги это давало копеечные, но все-таки была постоянная работа. Тётя Ксеня работала на полторы ставки. Риммочка уже к тем порам закончила институт и вышла замуж. Она поступала в институт в 1954 году, и насколько я помню, у нее были большие проблемы при зачислении, но как-то их удалось преодолеть. По-моему, ей предлагали отказаться от фамилии Назирова, но умная, горделивая, упрямая Риммочка не согласилась. Это был поступок! Сейчас это очень трудно понять!

Дядя Боря рассказывал мне про Бухенвальд. Господи, если бы я могла никогда вообще этого не слышать. Я помню в-основном свой запредельный ужас, а не то, что он мне рассказывал. Простите мне это – мне было 16 лет, и я не была готова слушать такие рассказы.

А после того, как в книге «Бухенвальд» я увидела на фотографии высушенную человеческую голову.....

Но что я твердо запомнила – это выражение воли, предельной собранности и удали, которое появлялось у него на лице, когда он говорил и мысленно оказывался опять там, в Бухенвальде, и опять продумывал и организовывал сопротивление.

После войны узники Бухенвальда стали ежегодно собираться в лагере. Они, единственные из всех, победили своих тюремщиков, и им хотелось вновь и вновь наслаждаться своим триумфом и заряжаться друг от друга неукротимым духом Победы.

Наших не выпускали.

Оргкомитет узников Бухенвальда не мог понять, как можно праздновать без своих командиров. Разве это можно было объяснить нормальным людям – почему не выпускают на празднование людей, поразивших весь мир?

Ну, узники Бухенвальда – это не безмолвные жертвы, а настоящие герои. И они подняли громадную волну во всем мире. Руководство Советского Союза почувствовало себя очень неуютно. Нало было что-то предпринимать, потому что репутация правдолюбцев трещала по всем швам. И они придумали.

Думаете, выпустили победителей? Вовсе нет. У них ведь была своя логика. Поэтому в очередную годовщину победоносного восстания приехала советская делегация, сформированная из проверенных работников Комитете Государственной Безопасности.

Ну, что сказать. Их избили. По-настоящему. Отметелили от всего сердца и с позором публично выгнали. Еще и вслед кричали матерно на всех языках.

Тут руководство страны совсем опечалилось. И так получалось, что бухенвальдцы победили не только фашистов, но и этих тоже. Прошел еще год, и наши тогдашние начальники сломались.

Офицеры, руководители подполья, прибыли на очередной сбор бывших узников. Борис Назиров говорил, что их встретили у входа и на руках пронесли через всю территорию лагеря до импровизированной сцены. Они стояли на сцене лицом к толпе и не скрываясь плакали, а в их честь гремела овация. Люди стоя бешено аплодировали, кричали, плакали. Овация продолжалась очень долго, пока все не устали.

Это был триумф. И это было воздаяние.

К тем порам, как мы познакомились, Советская власть уже стала потихоньку использовать дядю Борю для пропаганды патриотизма, правда, до последних дней под неусыпной заботой КГБ. (Лет двадцать искали «среди него» немецкого шпиона, остальное время пытались склонить к сотрудничеству. Так что его борьба продолжалась до последних дней.)

Сначала он сам нашел лазейку – стал ездить по стране от общеста «Знание» и рассказывать о лагере смерти и своей победе. Потом его уже начали для этого дела целенаправленно привлекать и командировать. Так потихоньку и раскрутилась серьезная работа. Где только он не побывал! Он объездил ьуквально всю страну. Это давало ему отраду и приносило чувство удовлетворения.

Чтобы было окончательно понятно, что это были за люди - тётя Ксеня и дядя Боря, расскажу еще одну историю.

Очередная поездка была куда-то очень далеко на Восток – не то в Восточную Сибирь, не то на Алтай. И там к дяде Боре после выступления подошел взволнованный до слез паренек, сирота, кажется, детдомовец из ПТУ, и попросил разрешения называть его папой.

Тот с благодарностью и трепетом согласился. Паренек не отходил от него во время этой командировки ни на шаг, оказался очень теплым, голодным на любовь подростком. И что вы думаете. Назировы его и вправду усыновили. Много лет эта связь наполняла их сердца любовью, а жизнь – новыми заботами. То сын учился, то служил, то опять учился. Потом собрался жениться. Дело очень серьезное, родители опять волновались, принимали участие, помогали, заботились. Письма, деньги, посылки, звонки – все как у хороших родителей.

Как-то раз я заглянула к ним на минутку, а у них живет гостья, тоненькая умненькая молодая женщина. Оказалась, что это жена их сына, приехала в Москву и живет у родителей. Нормально, где же жить, как не у родителей.

Внуки тоже наполняли жизнь заботой и радостью. У Риммочки было два сына – Ваня и Саша. Их вырастили тетя Ксеня и дядя Боря.

Ванечка получился тонкий, умный, породистый, похожий на дворянина.

А Сашенька был копией дяди Бори – с веселым милым башкирским лицом. Не парень, а сама доброта.

Болеть дядя Боря начал как-то сразу – почти подряд у него случилось два инсульта. Да еще безрукая медсестра в поликлинике чистила ему ухо и пробила барабанную перепонку.

Прошло еще несколько лет, и как-то тётя Ксеня появилась у нас без предупреждения. В дверь позвонили- а там стояла она – маленькая, несчастная, съежившаяся, и растерянно сказала: «Зиночка, Боря умер». Они с мамой обнялись и ушли плакать на кухню. А мы тихо занялись чаем.

Помянем героев молча!