08. "21 июня 1962 года" Глава из книги "Собачья жизнь" часть вторая.

08. 21 июня 1962 года

                                        "Хочешь всего и сразу, а получаешь ничего и постепенно"
                                                                                                      (М. Жванецкий)

Мама мне сказала, что в Житомире недавно начал работать большой завод "Электроизмеритель". И в этот памятный день я решил пойти туда и устроиться на работу. Вход тогда был со стороны улицы Карла Либкнехта, прямо у угла улицы Котовского. Второй этаж - клуб завода, а первый этаж - заводоуправление. Самая правая дверь напротив входа имела надпись "Начальник отдела кадров", и я решил, что мне сюда.

Мимо вахтёрши, смотревшейся добродушным кривоногим колобком, пробегали запыхавшиеся девушки, раскрывая на ходу книжечки пропусков. Видимо, заканчивался обеденный перерыв. Было жарко и душно, дело шло к июлю, а в Житомире это обычно вершина лета, пора редких в году солнечных дней, безветрия антициклонов, пора плавящегося асфальта, в который уже напрочь будет впрессован переставший досаждать тополиный пух.
Начинающий седеть, но ещё крепкий плотный мужчина в очках и с галстуком под крахмально-белым воротничком смотрел на меня с печальным сочувствием. Под этим взглядом я почему-то заторопился выложить все свои козыри:
- Могу заниматься настройкой или ремонтом любой электронной аппаратуры, я радиолюбитель, есть опыт работы на Киевском заводе радиоаппаратуры, подобная работа у меня была и в Институте Психологии УССР...
- Ну, милый мой, то психи, а то приборы... Большая, знаешь ли, разница. У нас приборы сложные...- очень горестно произнёс начальник.
- Нет, понимаете, психи здесь ни при чём, - я почувствовал, что начинаю горячиться и этим только усложняю дело. - Мы делали аппаратуру, совсем новую аппаратуру для психологического тестирования лётчиков и космонавтов. Это тоже очень сложно...
- Дорогой, ничем не могу помочь. Не нужны нам ни настройщики, ни ремонтники. К нам на завод попасть очень трудно. Инженера нужны, - меня покоробило от слова "инженера", - но с верхним образованием...
- Поймите, я ведь на пятом курсе заочного, при этом четыре курса закончил на стационаре... Вполне могу работать инженером.
- Но верхнего-то нету? Нету, правильно я говорю? Нету... Ничего не могу поделать, родной. К нам на завод очень трудно попасть. Очень трудно, - повторил начальник отдела кадров. Настойчиво, будто сверля, проникал своими серыми глазками внутрь моей черепной коробки. Наступила тягостная минута молчания. Я не хотел сдаваться, но доводов больше не было.
- Ну что ж, я пойду? - полувопросительно неожиданно сколотым голосом сказал я.
- Иди, родной, иди, - поощрил моё решение начальник, - подумай, заходи, может чего и наклюнется. Мало ли чего, есть люди, которые увольняются, - он улыбнулся, и в его улыбке было огромное неуважение, вроде как дураком обозвал, так улыбнулся...

Мял в потных руках сигарету, совсем растерялся от отказа в приёме на работу. Думал, что это вовсе несложно, привык читать объявления "Требуются на работу", в Киеве принимали везде, порою не спрашивая трудовой книжки.
И ещё было сильное недовольство собой - тебе двадцать три года, а ты как мальчишка смущаешься, ничего не можешь доказать, и голос садится от волнения...
Сигарета наконец была растерзана, и я в сердцах швырнул её в урну и вдруг встретился взглядом с вахтёршой-колобком, на лице которой царила снисходительно-сочувственная улыбка.
- Что, молодой человек, не одолели Козырева, а? Не просил на прощание подумать? - захихикала она, и, не давая мне возможности восхититься своей проницательностью, позвав наклониться к ней поближе, затараторила заговорщицки вполголоса:
- Ой, беда с ним, проходимец такой-сякой, когда только до него доберутся? Меньше сотни за приём на работу не берёт с простого человека. Завод гляди-ка, в центре города, работка не пыльная, в белых халатиках все, заработки хороши, вот и грабит от души. Начальство всё городское да полковники разные деток своих сюда поустраивали, вот у него и защита - все свои и в горкоме, и в исполкоме, и в милиции, попробуй плюнь в его сторону! Соседская вон пришла к нему, совсем девочка, но весёлая, разбитная, да себе на горе аппетитная, фигуристая, ножки-бутылочки, так он ей что говорит: "Поближе познакомимся - устрою!" - и лапы в ход. Она: Да как кто узнает, что вы себе позволяете, а он - никто, мол, нашего разговора не слышал, нет у тебя никаких доказательств, вот только не бывать тебе на заводе и всё слово, если по-доброму не хочешь! Ох, скольких он, старый кобелина, на коленки пересажал - девчата сейчас, поди, тоже разные, тут такие есть - оторви да выбрось. Ну, а с мужиков деньги берёт. "Подумай!"- говорит, а те думают-думают, да и приносят. Уж мне поверь, я знаю, не первый год у этих дверей стою, насмотрелась. А ты, гляжу, совсем зелёный, растерялся, глаза вон какие жалостливые. Ты кто будешь?
И я вдруг, доверившись незнакомой тётке, выложил всю свою историю, приведшую меня на этот порог - и о больной маме, о братишке и сестрёнке, о том, как тяжело работал в Киеве, не бросая стационара, и как, наконец, выдохшись и изголодавшись, поддался на уговоры мамы и перевёлся на заочный.
- Сынок, а ты пойди к Таракану, он добрый хороший человек! Может и подсобит тебе, - и показала на одну из дверей рядом. На ней было написано "Главный инженер", а напротив "Приёмная".
Оказалось, что Таракан - это Анатолий Алексеевич Таракановский. Я долго ожидал, когда он окажется один в кабинете, но так и не дождался: люди выходили, но тут же заходили другие, и конца этому не было, пока вахтёрша-колобок, из своего угла наблюдавшая за моими нерешительными попытками, не показала сердито, чтоб я заходил и не медлил, всё одно всех не переждёшь, такая уж у Таракана должность. И я вошёл, на что главный инженер не обратил ровно никакого внимания, но и не выгнал - уже хорошо.

У него было ещё трое, и от волнения я их не запомнил, а вот главного запомнил, запомнил надолго, и интуитивно поставил в своей душе на ту полочку, где уже находились Баллы - отец и сын и некоторые другие, которых я называл про себя "настоящими". Потом на ней окажутся Назарчук, Волошин, Царенко, Лащук, - но это будет позже, можно сказать, в другой жизни...
Анатолий Алексеевич был пожилой и усталый, задёрганный худой мужик с покрасневшими глазами и сиплым голосом. Наперебой с горячностью что-то ему толковали присутствующие, звонил телефон, да не один, главный хватал трубки, коротко бросал команды, отбивался в промежутках от наседавших, так что в моём воображении он трансформировался в добросовестного худого пса, лающего по долгу службы, а не по злобе. Взгляд главного на мгновение остановился на мне и, ничего не выразив, перекочевал в прежнее русло. Прошло, казалось, более получаса - наседавшие успели по одному уйти, за ними по одному же вошли ещё четверо, как вдруг возникла пауза, и Таракановский взглядом спросил у меня, что, мол, надо. Я точно так же молчаливо протянул свою трудовую книжку. Таракановский взял её и стал опять "лаять" в телефоны и на пришедших, но глаза его были заняты моей трудовой, а пальцы листали страницы. Потом сам набрал номер и сказал в трубку: "Николай Иванович, у меня тут парнишка, незаконченное высшее, четыре курса, электроакустика, но трудовая хорошая, да и с виду не пижон, - при этом поверх очков глянул на меня, - поговори с ним, думаю подойдёт".
- К главному конструктору, - это уже мне сказал, протянул трудовую и вновь занялся своей "собачьей" деятельностью.

Кабинет главного конструктора нашёл сразу в том же длинном коридоре, прочёл "Невмержицкий Н.И.", постучался, вошёл. Из-за стола поднялась глыба! "Ничего себе, парубок!" - подумал я. Двухтумбовый стол казался игрушечным на фоне двухметровой фигуры его обладателя. Когда Невмержицкий встал, то в комнате стало заметно темнее, так как своими гигантскими плечами он едва ли не закрывал оконный проём. На круглом лице была приветливая улыбка, которая поднималась вверх и далее запутывалась в гриве зачёсанных назад чёрных волос.
- Николай Иванович, - представилась глыба, и моя ладонь утонула в лапище главного конструктора. За столом совещаний в непринуждённой позе сидел тщедушный по сравнению с Невмержицким, моложавый парень и с нескрываемой иронией разглядывал меня. От ироничности его взгляда, а, может, от подавляющего впечатления от фигуры главного, я вдруг неожиданно для себя пробормотал:
- Лёня...
Несолидный парень хмыкнул, я вспыхнул досадой на себя и поспешил исправиться:
- Федорчук моя фамилия, Леонид Иванович.
- Так, Леонид Иванович, это вас, значит, прислал ко мне Анатолий Алексеевич? Хотите работать конструктором? Познакомьтесь, - указал рукой на несолидного, - это начальник лаборатории, Ковальчук Дмитрий Васильевич.
Ковальчук, продолжая иронично улыбаться, протянул руку.
- А что вы... простите, умеете, Леонид...э-э-э...
- Иванович, - помог я. - Я пока студент, был на стационаре, электроакустик. Сейчас на пятом курсе заочного, радиотехнический факультет. Вот, так получилось, надо работать.
- Радиолюбитель? - спросил Ковальчук.
- Да, с девятого класса.
- Возьмёшь? - спросил Невмержицкий, обращаясь к Ковальчуку. Тот не ответил, а снова обратился ко мне:
- А по какому учебнику вы изучали электрические измерения? Автора назовёте?
Вопроса такого я не ожидал. Лихорадочно пытался вызвать в своей памяти внешний вид учебника и уже листал его, видел схемы, вспоминал формулы, видел даже рисунок обложки, даже мелкие дефекты на ней, а фамилии автора различить не мог. Не обращал на неё внимания раньше. И припомнил, как эксплуатировал ранее свою великолепную зрительную память, дар от природы. Вспомнил экзамен по электроизмерениям, это было ещё на втором курсе, вспомнил лекции, на которых умудрялся бывать; тут же пронеслись в памяти какие-то выкладки по логометрам, вспомнил, как не имея конспекта, за день и одну ночь одолел этот злополучный учебник, фотографируя глазами страницу за страницей, и потом, преодолевая ватность в ногах и какое-то странное парение в голове от бессонной ночи, шёл, брал билет, готовился, листая в памяти заснятые страницы, затем отвечал по мостовым схемам, рисовал счётчик, по просьбе преподавателя тут же сделал расчёт омметра, получил пять баллов и уже через два дня помнил едва ли десятую часть всей информации, освободив клетки мозга для запоминания чужого конспекта по теоретическим основам электротехники - ТОЭ, экзамен по которым предстоял...

- По какому учебнику? - переспросил я, оттягивая развязку и, не имея ничего в запасе, решил отшутиться - по какому там учебнику! Вы же знаете, студент учит по конспекту, да ещё и по чужому. По чужому конспекту учил я измерения, но главное - экзамен я сдал, и на отлично.
- Ковальчук снова хмыкнул. Невмержицкий тяжело посмотрел на него. Пододвинул мне лист писчей бумаги:
- Ладно, пишите. Заявление. Директору завода "Электроизмеритель" Трегубову Николаю Петровичу. Н.П. От гражданина, гр., прож., проживающего, значит, адрес, фамилия, имя, отчество - полностью. Прошу, значит, принять в ОГК на должность инженера-конструктора. Дадим вам 95 рублей. Это минимум. Будут результаты работы - будет рост.
- А...когда может быть...рост? - смущённо спросил я, подавленный мизерностью зарплаты.
- Ну, от вас зависит... Будете хорошо работать - через полгода-год... добавим. Надо работать, Леонид Иванович. Работать надо, - и Невмержицкий вытянул подбородок вперёд, и это означало, как я потом узнал, что разговор окончен и все вопросы - излишни. Но тогда я этого ещё не знал, и потому переспросил непривычным для себя канючливым тоном:
- Мне бы, Николай Иванович, где-нибудь к паяльнику поближе, к схемам...
Главный переглянулся с Ковальчуком, а тот снова хмыкнул. Тогда Николай Иванович сказал:
- Идите пока наверх, к Письменному. Скажете, я прислал. Знакомьтесь пока с документацией на серийные приборы. Всё, - встал, затенив кабинет, пожал мне руку,- Работайте, - и подбородок снова пошёл вперёд.

Вышел из кабинета страшно недовольный собой. Господи, ну что может быть глупее! Первое знакомство, и так представился... И ещё этот чёртов учебник... О! Арутюнов! Вспомнил автора! Арутюнов. С тоской поглядел на дверь Невмержицкого. Поздно. Не станешь же снова врываться и кричать - я вспомнил автора учебника! Ох, дубина, сколько оплошностей! Мог же попасть в лабораторию. Хотя Ковальчук так неприятно хмыкал...Стыдно...
Вахтёрша-колобок ещё издали подняла брови:
- Ну, как?
- Ах, бабушка, что вам сказать... Лёня я, понимаете ли.
Это должно было означать по меньшей мере "Лапоть"
- А я Мария Павловна. Что, сынок, приняли?
- Приняли. Спасибо вам, бабуся. - и побрёл искать Письменного.
- Вот видишь, сынок! Никогда не сдавайся!
  Что я и делал на заводе последующие 23 года - выполнял наказ вахтёрши-колобка.