ВОСПОМИНАНИЯ. Часть 5. Тетя Зина и дядя Петя

Давайте я сейчас расскажу про своего любимого дядю Петю. Это был муж маминой средней сестры. Я не отвлекаюсь от папы. Но по ходу дела появляются всё новые персонажи, жизнь которых была тесно сплетена в узел со всеми нашими. А такой человек, как Петр Лукьянович Сопильняк, мог украсить любое собрание – и людей, и персонажей. Это был один из самых оригинальных и искрометных людей, которых я только видела.

Вот как он появился в нашей семье. Сначала несколько слов о тете Зине, его жене. Надо сказать, что редко бывает,чтобы дети в одной семье были так непохожи друг на друга характером, как мамины братья и сестры. Но сейчас о средней сестре. Если моя мама была ранимая, нежная, мнительная, чувствительная, то тетя Зина – настоящая веселая хулиганка. Ее бесшабашный нрав, энергия, острый язычок и склонность к спонтанным решениям причиняли бабушке бездну беспокойства с детства. Ну, что стоит исторя, что она решила, будто ей пора носить лифчик, стянула у бабушки кусок ткани и что-то такое себе смастерила. А потом оказалось, что она извела рукав от платья, которое бабушка шила из уникальной контрабандной ткани. Когда это выяснилось, тетка три дня вместе со своим лифчиком отсиживалась в огороде. А бабушка не знала, как усмирить заказчицу, обещала ей обязательно достать материю и закончить платье. А сделать это никак не получалось, потому что возили «оттуда» не рулонами, а кусками, и никак не удавалось подобрать что-то подходящее. Вернуть деньги за весь отрез тоже не получалось, потому что он стоил баснословных денег. Я уже забыла, как все закончилось, но в любом случае очень плохо для бабушки.

Сахар был недоступным деликатесом, поэтому бабушка выдавала всем детям по конфетке на весь день, чтобы пить с ней чай. Так мама говорила, что Зина, которая была старше её на 5 с половиной лет, быстро съедала свою конфетку, а потом молниеносно облизывала мамину. Малышка тихо плакала в уголочке, а десятилетняя обидчица пила чай со сладким и торжествующе поглядывала на плаксу.

Сама тетушка любила вспоминать, как они с девочками обманывали извозчиков. По вечерам они любили сбиться в стайку, всем вместе взять извозчика, а по дороге потихоньку вываливались в снег и исчезали, сопровождаемые бранью и криками обманутого бородатого мужика.

У бабушки оставались последние непроданные сережки, так тетя сдала их в пользу кого-то из побирушек вроде коминтерна.
В Москву семья перебиралась в несколько заходов. Первым уехал мамин брат – учиться на парикмахера. Он был подростком, работал подмастерьем у родственника и спал у него же в закутке на подоконнике. Потом туда перебралась старшая мамина сестра, которая уже была замужем. Бабушка с младшими сначала оставалась в Житомире. Но жизнь их так быстро менялась к худшему, что она оставила девочек 15 и девяти лет в надежде, что старшая присмотрит за младшей, и поехала готовить место для переезда – квартиру, работу. Через две недели она получила телеграмму – встречай тогда-то. Каков же был её ужас, когда на вокзале оказалась только тетя, и то проездом. Оказалось, она завербовалась на строительство Магнитогорского комбината и ехала дальше на Урал уже в группе комсомольцев. А девятилетняя мама осталась одна в их квартире.

Мама вспоминала, что путь в туалет был через какой-то коридор, и в его пол бились крысы толстыми спинами, поэтому она сидела ночами, поджав ноги, в углу постели, и была готова лопнуть, но не пойти пописать через этот коридор ужаса. Есть она ходила к какой-то тетке, которая не очень озаботилась, что ребенок остался один. Она спросила, хочешь жить у нас? Ну не хочешь, то и не надо. Сказать по правде, тогда ни у кого негде было жить – все ютились и выживали.

Через два дня бабушка уже была в Житомире и забрала брошенного ребенка с собой.

В Магнитке тетка тоже не задержалась.Через 2 недели она уже была в Москве. Счастье было, что тогда режим еще не рассвирепел окончательно и её побег со стройки коммунизма сошел ей с рук.

Это была востроглазая девушка с пышной грудью, осиной талией, мелкими белыми зубками, веселая и неукротимая. Вся эта роскошь весила 42 килограмма и была украшена сверх того пушистыми кудрявыми волосиками и мгновенной словесной реакцией. Выскочила она замуж в 16 лет, но очень ненадолго. Ровно через год решительно вернулась к бабушке уже вместе с новорожденным сыном. Теремок пополнился любимым внуком. А еще через год она завербовалась на Камчатку и уехала, оставив сына на попечение бабушки и сестры.
Вот тогда и появился в нашей жизни дядя Петя. Что говорить, любовь, она и на Камчатке догонит. Дядя Петя был из тех украинских крестьян, которых искали для гренадерского полка – этакий кудрявый великан и красавец. Тётка им гордилась до невероятия. Кто бы с кем бы ни познакомился, она всегда дожидалась своей очереди и тихо спрашивала, а какого он роста, этот новый кавалер. И всегда удовлетворенно вздыхала. Редко бывают такие связанные навеки и одновременно смешные пары. За всю их жизнь я не помню дня, чтобы дядя не пошел встречать ее после работы, даже если болел, даже если валился с ног от усталости. Вообще тетя закончила финансовый техникум, но бухгалтерская работа была скучной для нее. Последние годы она сидела кассиром в булочной рядом с домом.

У нее были два выдающихся качества – феноменальная способность к счету и абсолютная честность. Это делало её известной на всю округу фигурой. А ей нравилось, что она еще и общается с народом с утра до вечера. Дядя Петя очень любил ее бойкий нрав и серьезно объяснял мне, что он ходит встречать тетю, чтобы она никого не побила. Вот один из поводов для драки. Напротив её кассы в отделе по приему бутылок стоял тихий согбенный еврей с таким унылым носом, что пройти мимо него и не обидеть для местных пьяниц было очень зазорно. Так дядя говорил, что как только его обижают, Зина берет счеты, запирает кассу и идет бить обидчиков. Так надо помогать жене. Сказать по правде, тот, кто ее собрался бы обидеть, три дня бы не прожил. Но мужнина преданность и солидарность здорово ее поддерживали. Вот пример ее молниеносной схватки с каким-то полковником, жившим в соседнем подъезде. Зашел он как-то за хлебушком после работы, а тут этот стоит, носатый, тихий, и портит своим видом людям настроение. Ну, полковник зычным голосом и спрашивает, чего это он еще тут, а не убрался помогать своему племени. Унылый привычно промолчал, а тетка своим звонким голосом и акающим московским говорком спрашивает, а чего это ему надо туда ехать. У евреев, слава Богу, там все в порядке. Это вам надо туда ехать, товарищ полковник, это ваших там расколошматили так, что надо срочно откачивать. Булочная была полна народу. Все ржали так, что булки падали с полок.

Командир убрался весь красный, и я своими глазами видела, как вечером он по дороге домой заглядывал в витрину, и если видел тетку на ее троне, проходил мимо. Знай наших.

В 1940 году тетке наскучило сидеть на Камчатке, и бабушка в очередной раз получила телеграмму: «Встречай, целуем. Зина. Петя». Так страна узнала про Петю. Ну, мои были уже ученые, лишних вопросов не задавали. Сказано – Петя, значит, так тому и быть.
Так вот, воевал дядя на Ленинградском фронте, и голодали они не так, как сами ленинградцы, но тоже до полного безумия. Например, он рассказывал, что если к ним какой-нибудь начальник с инспекцией являлся на лошади, в нее палили со всех сторон, независимо от того, сидит ли еще на ней всадник или уже хватило ума выметнуться из седла. Кого-то действительно так застрелили. Лошадь обдирали, пока она еще по инерции бежала.

Немцы, со слов дяди, тоже голодали, но не так, как наши. Я спрашиваю, откуда он это знает. Он говорит, потому что у них паслась корова с теленком, а наши бы теленка давно с голодухи съели. Так наши многие часы и бездну смекалки потратили на то, чтобы заманить дурачка к своим окопам. Но не вышло. Немцы тоже были не промах, караулили крепче, чем оружие.
Они сидели в окопах напротив друг друга, и многие знали друг друга в лицо. Немцев все-таки кормили получше. Им бросали продовольственные посылки. Если посылки падали на нейтральную полосу, то никто не стрелял, а с двух сторон из окопов выпрыгивали солдаты и пулей неслись к посылке – кто первый успеет. Иногда дрались, но никогда не применяли оружие – установилось своего рода «водяное перемирие».

Как-то раз дядин взвод раздобыл мешок пшеницы. Вообще-то под угрозой расстрела всю еду полагалось сдавать на кухню, но все пытались как-то добычу припрятать. А как съесть пшеницу? Она же не разваривается! Сначала они её пытались втихомолку раздолбить на камнях, потом терли. Как ни мучились, сварить до каши не удалось. Они съели то, что получилось, и всех немедленно прохватил понос. Так их и вычислили, потому что они, извините, ходили непереваренными зернами. Еле отбились от трибунала. Но зерно пришдось отдать все, до пыли.

Наши войска на Ленинградском фронте были почему-то в большой степени укомплектованы узбеками, которым это двухлетнее сидение в болоте было еще мучительнее, чем другим. Так вот, сидят они как-то в окопах, делать нечего, есть нечего, холодно, мокро, а немцы с утра до ночи талдычат по репродуктору: «Русские, сдавайтесь. Русские, сдавайтесь. Мы вам..», ну и все такое прочее. ПередохнУт немного и опять за свое. И вот в очередную паузу робкий голос с сильным акцентом: «Русский нет. Узбек нада?». Тут же политруки метнулись, но слава Богу, не вычислили.

А вот как дядя рассказывал, какие плакаты висели у немцев в блиндажах. Это они смогли увидеть, когда вышибли сидельцев из насиженных землянок. Вообще дядя говорил на восхитительной смеси русского и украинского, отчего далалось еще смешнее.
Так вот, говорит он, что на картинке нарисован самолет У-2. В кабине сидит летчик «у шапци, у кожуси», а на земле стоит дедок в ватнике и с бородёнкой. Летчик кричит сверху: «Дед! Нимцы у сэли е?» Дед отвечает: «Е». Тогда летчик достает большой тесак, перегибается и начинает пилить веревку, на которой под самолетом привязана бомба – готовится бомбить позиции.

Хочется рассказать, что он часто подшучивал, как какие-то соседские евреи ходили гуськом один за другим. Впереди старый Шлема, за ним Черня с ребенком, следом Соломон и Рувим, следом Ривка с кастрюлей. Я не сразу поняла, что он так подшучивает над подвигом своей семьи. В погромы они прятали соседей у себя в подполе, и таким строем соседи сначала шли прятаться, а потом им стучали в крышку, они выбирались из подпола и отправлялись восвояси.

Когда я стала совершенно взрослой и у меня завязывались с кем-то отношения, похожие на дружбу, я спрашивала у себя: «Интересно, а они меня спрячут, если что». И ответ почти всегда был отрицательный. Попробуйте, советую, очень хорошая тест-система. В такой стране, как наша, никто не знает, чья завтра очередь сидеть в подвале – не то у соседа, не то на Лубянке, или как там это теперь зовется...8 августа оказалась очередь осетин в Цхинвали. Так что быть готовым никогда не помешает.

Продолжение следует...