23 февраля посвящается. Люди Победы. ШАМИЛЬ

Шамиль был папиным ровесником, 1908 года рождения. Родом из Дагестана. По национальности даргинец. Папе казалось, что он похож лицом на своего великого земляка. Его настоящее имя Магомет-Расул, что в переводе означает Магомет, посланец божий. Но слово командира закон, и все стали звать его Шамилём. Думаю, он этим даже гордился.

Наш Шамиль был коренастым, крепким, с умным сухим лицом, в меру горбоносый.

Когда папа пришел в полк, Ибрагимов командовал разведвзводом, но папа быстро перевел его в свои ординарцы. С тех пор они больше не разлучались ни на фронте, ни потом. Он сидел с отцом в одном окопе на Западном Буге, был его тенью в Чехословацком рейде, вместе они вышли на Эльбу.

Шамиль закончил медресе, то есть по мусульманским представлениям имел хорошее образование. Он говорил на десятке языков – аварским, даргинском, лакском, турецком, узбекском, туркменском, азербайджанском, еще каких-то, а также на арабском – языке Корана.

Но у нас есть твердое представление, что если человек говорит по-русски с акцентом, значит, он малограмотный. Шамиль говорил по-русски свободно, но с сильным акцентом, и писал с ошибками. Это было смешно, но не обидно. Хотя некоторые обороты из его писем оставались у нас в семье, как бывает застревают детские словечки. Так, один раз он спросил в письме, есть ли в Николаеве в продаже «бирильянты». Это когда с помощью Хрущева мы все стояли друг за другом в очереди в надежде купить полкило еды. А в Дагестане была очередь за «бирильянтами», и любимой жене не хватало камушков.

Когда папа был ранен в голову и временно ослеп, он сопровождал отца сначала в тыловой госпиталь, а потом в Москву, куда папа попал на долечивание.

Тогда же произошел примечательный эпизод. У мамы свалилась коронка с зуба. Шамиль вызвался помочь. Надо сказать, что его аул соседствовал со знаменитым аулом Кубачи, где работают выдающиеся златокузнецы. Наверно, мастерство у них у всех в крови и руках.

Он сунул руку в карман галифе, пошарил там и достал золотую трофейную монету (Шамиль всегда понимал цену денег), разогрел монету на керогазе, молотком истончил, выковал, ножницами обрезал и сделал маме замечательную коронку, которая просидела на зубе, пока он не выпал вместе с коронкой. И это не имея никакого профильного образования. Потом, после фронта, он сделал зубное проезирование своей профессией. Обучение он прошел, что называется «на рабочем месте» и сумел стать одним из лучших зубных техников в Махачкале.

Один раз мы с Сусанной 2 недели гостили у них в доме. Это была во всех отношениях примечательная поездка. Но сейчас я упомянула ее только потому, что как-то вечером мы смотрели концерт местной знаменитой певицы, которую показывали крупным планом. Так Шамиль каждый раз, когда камера наезжала на ее лицо, начинал сворачивать себе шею. Оказалось, он пытается заглянуть ей в рот. В конце концов ему удалось разглядеть там, что хотелось, и он в полном удовлетворении сказал, что «его» мост еще стоит на месте. Значит, все в порядке.

Отличался Шамиль и еще одним, чисто кавказским мастерством. Папа вспоминал об этом со смешанными чувствами гордости за своих орлов и большой неловкости за чинимый ими разбой. Дело в том, что они совершенно не могли спокойно проехать мимо отары. В мгновение ока «железный поток» превращался в архаровцев, стоило им оказаться на одной дороге с мелкорогатым стадом.

Как хозяин ни стерег, как папа ни приказывал, обязательно его воины – коммунисты, комсомольцы, орденоносцы, привозили под буркой пару-тройку украденных овечек. Когда они нагибались, как успевали спрятать добычу у передней луки седла, уму непостижимо. Наверно, надо было тренироваться минимум тысячу лет, чтобы проделывать разбойные действия с таким мастерством и блеском. Шамиль был одним из самых ловких охотников. Не раз они лакомились шашлыками, приготовленными из разбойничьей добычи. Никакие папины проповеди не помогали.

А вот история с наградами. У Шамиля с папиной легкой руки уже был два ордена Славы. Когда полк отличился в очередной раз, папа сел писать представления и спросил у Шамиля:

«Хочешь, получишь третью Славу?»

А Шамиль и сказал, что зачем ему три одинаковых награды. Лучше что-то другое, для разнообразия. И получил, по-моему, орден Красной Звезды. А спустя пару месяцев оказалось, что три ордена Славы приравниваются к званию Героя Советского союза, что воинов, имеющих полный бант (три ордена Славы) повезли участвовать в параде Победы, и так далее. Короче, обмишулился по полной программе. И винить некого. Папа ему советовал.

Дома у Шамиля оставалась жена с двумя сыновьями, но большого желания вернуться к ней у него не было, да еще и соседи наговорили с три короба. На Кавказе нравы до сих пор остаются очень строгими. Например, если женщина в доме одна, посторонний мужчина не имеет права переступить порог её дома, иначе горе и ей, и ему, даже если это старый сосед зайдет узнать, когда вернется с работы ее муж.

Ну, что-то вроде таких прегрешений с радостью перечисляли Шамилю вредоносные соседи. Не думаю, что это в большой степени повлияло на его решение. Думаю, ему эти толки просто пригодились, чтобы не возвращаться в семью, потому что он не хотел возвращаться.

Кстати, была и у него фронтовая любовь. В отличие от молодого романтичного Кухорукова, умный взрослый Магомет-Расул все успел, и в папином вагоне вез на Родину молоденькую славную белокурую немочку, которая успела сильно привязаться к надежному мужчине и готова была следовать за ним на край света.

Но у Советской власти – это вам не у Пронькиных.. При пересечении границы немочку немедленнообнаружили и принудили остаться. И Шамиль умолял, и фройляйн безутешно рыдала, и папа ходил говорить и заступаться – все без толку. Так что замысел Кухорукова был заведомо обречен на провал, тем более с мадьяркой. Напоминаю тем, кто забыл или вовсе не знал, что Венгрия входила в гитлеровскую коалицию, и несчастная Маричка замечательно укладывалась в шаблон агента вражеской разведки. Край света в виде какого-нибудь Дальлага был бы ей обеспечен на 100 процентов.

Ох, права была ее мама, тысячу раз права! Материнское сердце и здравый смысл ясно говорили ей о безнадежности и даже гибельности для дочки этой затеи! Но если любовь прислушивается к здравому смыслу, то какая же это любовь?

Так закончился фронтовой роман у Шамиля. Это, конечно, на была любовь всей его жизни, как у Кухорукова, но спустя долгие-долгие годы он вспоминал ее с печалью и нежностью. Ей пришлось остаться где-то в Закарпатье, одинокой, неутешной, беспомощной девочке. Как сложилась ее жизнь, бог весть!

А ЛЮБОВЬ ВСЕЙ ЕГО ЖИЗНИ ОЖИДАЛА Шамиля дома, к его изумлению и несказанной радости.

В то время стали возвращаться с войны уцелевшие женихи. Тогда и повезли из горных аулов подросших им на радость и утешение невест. Привезли в город и 18-летнюю Марьям. Была она тогда очень высокой, одного роста с Шамилем, тоненькой девочкой с лукавой кошачьей мордочкой и озорной улыбкой. И что-то такое было в этой тростиночке, что все джигиты словно посходили с ума и начинали «рубить лозу» при одной только мысли об этой девушке. Конечно, Шамилю она тоже понравилась, но поначалу он не позволял себе помыслить о ней. Жил он у кого-то на птичьих правах, отношения с женой были далеки от завершения. Собственно, даже окончательного решения он еще к тем порам не принял. Да еще двое сыновей. А мужчины на Кавказе детей не бросают.

Все началось с пустяковой ссоры. Так как все разговоры мужского сообщества постоянно возвращались к Марьям, то Шамиль позволил себе насмешку над очередным отвергнутым соискателем любви веселой горной козочки. Тот в ответ вспылил и сказал что-то вроде, что не тебе, старику, соваться в эти дела – сидел бы себе на завалинке, помалкивал. Это были очень глупые слова. Джигиты снова загомонили, а Шамиль замолчал и сосредоточился. Ему потребовалось несколько минут, после которых от тихо сказал:

«Через два месяца я женюсь на Марьям и всех присутствующих приглашаю на свадьбу».

Все решили, что не расслышали, и он повторил по просьбе трудящихся, что ровно чере два месяца он станет мужем Марьям и просит джигитов не отказать ему в присутствии на свадьбе.

Я не знаю, как он это сделал, но ровно через два месяца был накрыт свадебный стол. Я воображаю, что Шамиль был исполнен достоинства, Мариам - молодой прелести. Её мама, ровесница Шамиля, как удивилась дочкиному решению, так еще к свадьбе не отошла от изумления, гости откровенно завидовали, и все это под горн, барабан и танцы у стола, уставленного жареной бараниной, зеленью и лавашами.

Неожиданно дверь раскрылась, и зашла жена Шамиля. Она прошла к нему , лавируя среди танцующих, и сказала:

«Магомед-Расул, выйди на минуту, поговорить надо»

Сохраняя полное достоинство и самообладание, он ответил:

«Сама видишь – ми... заняты, ми... жжьенимся. Заходи, гостем будешь, ешь, пей. Завтра будет время – поговорим».

Я мало видела пар, сумевших создать свой персональный рай на земле и там поселиться. Шамилю и Марьям это удалось.

После войны Шамиль поразмыслил и решил усовершенствовать свое мастерство в деле зубного протезирования. Дом немедленно превратился в полную чашу для любимой стремительной горяночки.

Ну, там, где коронки, там, конечно, и золото. Короче, лет через 7 органам удалось таки найти человека, которых их всех выдал. И пошли они, солнцем палимы... Папа ничего этого не знал. В 1955 году ему единственный раз за всю долгую службу дали одиночную путевку на курорт. Он было заикнулся про Зиночку, но его осудили взглядами и строгой мимикой за мелкобуржуазные поползновения. В штабе дивизии точно знали, кому парная путевка – заслуженный отдых, а кому – странные претензии.

Короче, он поехал в Кисловодск один и решил на обратном пути закатить к Шамилю в Дагестан, причем следать это неожиданно, сюрпризом.

Ну, сюрприз действительно состоялся, потому что Шамиль в это время сидел в тюрьме за покупку золота, и выяснилось это только по прибытии в Махачкалу. Мариям жила тогда у мамы, если не ошибаюсь, в Кизляре. Папа добрался до Кизляра почти ночью. Зайти в дом, где живут две одинокие женщины, было равносильно убийству с самоубийством, поэтому он отправился в отделение милиции, чтобы выяснить, где можно переночевать. В 1955 году в славном городе Кизляре с гостиницами была большая напряженка, поэтому очень любезные дежурные максимально постарались ублажить гв. полковника: напоили чаем и уложили спать в Ленинской комнате на сдвинутых стульях. Ну, это были времена, когда такая ночь еще не считалась проведенной в неудобствах. Еще не отвыкли от фронтовой неприхотливости.

Утром разыгралась замечательная сцена. В соседной комнате появился начальник отделения, и ночной дежурный стал отдавать рапорт. Надо сказать, что в Дагестане все говорят по-русски. Там немыслимое количество национальностей, и половина из них не понимает язык другой половины. Без русского языка они бы просто не смогли объясниться друг с другом. Может быть, в том числе и поэтому русские никогда не были гонимы в Дагестане, и язык повсюду встречает теплый прием.

Так вот, сдача дежурства происходила по-русски, что позволило папе оценить местный колорит.

Рапорт звучал дословно так:

«Товарищ капитан! Разрешите доложить. Ночь прошла спокойно. Никаких происшествий не было. Одного человека убили»

«Кто такой? Аварец, даргинец, лакец?»

«Кумык»

«Так ему, собаке, и надо»

На этом расследование ночного происшествия закончилось, и начальник перешел к приятному общению с папой. Он велел сменившемуся с дежурства милиционеру отвезти папу куда требуется. Папа не знал точного адреса и расчитывал на то, что в маленьком городе все друг друга знают. И оказался прав.

Отец думал, что они пойдут пешком, потому что весь город можно было обойти за 20 минут, но на Кавказе так не бывает. Милиционер торжественно вскинул руку, остановил такси, поместил папу, уселся сам и громко сказал:

«За угол»

Через 2 минуты они приехали, папа в сопровождении спутника зашел в дом, познакомился с Мариям и её мамой и вскорости откланялся . Лучше было не дразнить кавказские нравы и не ждать, пока соседи и родственники начнут «джигитовку».

Шамиля выпустили через несколько лет. Посадили его с конфискацией, отобрали роскошный дом, но главное – все награды.

Дом он потом не смог вернуть – там разместилось какое-то учреждение, а ордена и медали он у них умом, хитростью и «мостами» вырвал и вернул на свою заслуженную грудь.

Уже много лет спустя, когда мы с Сусанной были у них в гостях, ему очень хотелось рассказывать мне свои истории, и он с пылом спрашивал:

«Вот ты мне объясни, что я сделал неправильно. Золото для протезов нужно? Нужно. Государство дает? Нет. Достать надо? Надо! Я же его покупал, ты понимаешь? Я же даже пыли не украл. Я платил большие деньги, за каждый грамм. Ну, посадите тех, кто у вас украл. Это справедливо. Но я же купил».

Что я могла сказать ему! Я молчала, сочувствовала, кивала.

Он сам как-то захотел сказать, каково было в лагере. Попав туда, он сначала работал на лесоповале где-то в Сибири. В одном лагере оказалось человек шесть, проходивших по этому делу. И представляете, через какое-то время к ним в отряд перевели того человека, который всех их выдал – всю цепочку, начиная с якутских приисков и кончая группой несчастных покупателей на Кавказе.

Ну что ж, довольно быстро этот человек утонул в болоте. Лагерное начальство этот случай никак не задел. Просто на вечерней поверке был зафиксирован факт невозвращения с работы такого-то ЗК. Нашлись свидетели несчастного случая, и разбирательство длилось минут 10.

Шамиль быстро, как он умел делать всё, сориентировался, и использовав свою специальность зубного техника, объявил себя фельдшером, по лагерному – «лепила». Самый большой ужас он пережил, когда его завели в кабинет и оставили один на один со склянками, маркированными на латинском языке. Вот тут он понял, какую взял на себя ответственность. И представляете, он освоился! Вот это природный ум!

Мариям ждала.

После возращения пришлось все начинать сначала. У него получилось и это. Руки и мозги у него были золотые. Помимо зубных дел, он освоил выделку шкурок каракуля особого качества, которые они называли «антик». Из него шьются лучшие папахи, самые дорогие и красивые. Он и мне подарил такую прелестную шкурку.

Я познакомилась с ним в Москве в 1965 году, когда поступила в институт.

Как раз и папа был в Москве в командировке, и мы жили у маминого брата дяди Саши в его полуподвальной комнате на Домниковке. Вот в этом полуподвале и появился стремительный Шамиль. На радостях, что он нас нашел, он постоянно двигался, постоянно говорил, обнимал нас всех вместе и по очереди и никак не мог утихомириться. Меня поразило, что чаще всего он восклицал, описывая свои поиски: «Я думал, приеду в Москву, пойду к Розе. А Роза умер! Ты понимаешь, Роза умер! Как жить – Роза умер!» Вот это «как жить – Роза умер!» произвело на меня сильное впечатление

Роза – это мамина тетя. Я и не представить себе не могла, что она была такой важной для папиного ординарца. Рассказ про нее еще впереди, а в тот момент я узнала, что и Шамилю она успела сделать так много хорошего, что ее смерть принесла ему настоящее горе.

Несколько раз он нас смешил. Когда папа после десятилетнего стояния в очереди получил квартиру, Шамиль искренне удивился.

«А что, никакого помещичьего дома в Николаеве не осталось, нет?», спрашивал он нас в письме. О, эта кавказская ментальность!

За короткий срок Шамиль вернул себе статус одного из самых уважаемых людей в Махачкале. Много раз он приглашал моих родителей к себе в гости. Невзирая на тяжелую мамину болезнь, они оставались очень легкими людьми, а бесконечные переезды сделали их бесстрашными по отношению к бытовым неудобствам. И вот в какой-то прекрасный день они на счет два поднялись и поехали в Махачкалу. Сказать по правде, уже в первой половине их путешествия оказалось, что главная их черта не легкость, а вопиющее легкомыслие. Ехать надо было с тремя пересадками. Где-то они сидели несколько часов на вокзале. Часть пути ехали в чудовищном плацкартном вагоне на юоковых полках. Короче, в пункт назначения Махачкала они прибыли голодные, потные, не спавшие двое суток, со слипшимися волосамии и синяками под глазами. Так как мама была тяжелым астматиком, она уже вовсю «свистела» и задыхалась. На вокзале, как в любом южном городе, был страшный шум, гам и толкотня. Наконец, пришла очередь высаживаться и горе-путешественникам. Только они поволокли из вагона свои потрепанные пожитки, как грянул оркестр и заорал громкоговоритель. Мои несчастные родители решили, что этим поездом приехал какой-нибудь начальник, и немедленно полезли обратно в вагон, чтобы не путаться под ногами у халифов местного значения. Каково же было их потрясение, когда оказалось, что все это представление организовано именно в честь их приезда. Присутствовало городское начальство и центральное дагестанское телевидение. Это уже Шамиль приготовил им сюрприз в виде такой пышной встречи. Мама как вообразила, в каком образе она сейчас окажется на обозрении славных жителей Дагестана, чуть не зарыдала от огорчения. Уже дома она попыталась объяснить Расулу, что от таких сюрпризов женщины седеют на глазах. Но мужик он и есть мужик. Шамиль не понял вообще, что они обсуждают. Так все хорошо прошло, сплошное удовлетворение.

Родители были в гостях около недели. За это время они выступали на телевидении, о папином приезде и подвигах Шамиля рассказало республиканские радио, а во все остальные дни приходили бесчисленные гости, и праздник не прекращался ни на минуту.

Смешно получилось с застольем. В первый же день Мариям организвала большой прием, и тут оказалось, что мужчины расселись за одним столом, а женщины, включая Мариям, за другим. А куда садиться маме, было совершенно непонятно. В конце концов по общему заключению маме предложили сидеть с мужчинами. Она, конечно, уселась, но это было неудобно. Она пересела к женщинам. Опять некомфортно. Короче, так она и плавала от стола к столу и испытывала постоянное чувство неловкости. Трудно приспособиться к жизни в чужом монастыре. Зато потом всё вспоминалось с большим удовольствием.

А Марьям рассказала, что с этой встречи у них в семейном меню появилось блюдо «Пюре по-зозулински». Оказалось, что после такой шумной встречи все разоспались, кроме папы. Когда женщины вышли во двор, их уже ждало готовое картофельное пюре, которое папа сделал с утра пораньше в ожидании пробуждения хозяйки. Вообще папина способность и потребность всех накормить была выдающейся чертой характера.

Марьям говорила, что никогда в жизни она не ела такого вкусного пюре. Я подозреваю, что рецепт его приготовления был очень прост: картошку и сливочное масло надо было взять поровну, а потом не полениться взбить все это в нежный пух.

А я хочу еще раз обратить внимание на выдающийся талант менеджера, который продемонстрировал Шамиль. Все-таки вряд ли кого-нибудь в Дагестане мог так уж удивить приезд отставного гвардии полковника в гости к рядовому Ибрагимову. А поди ж ты. Сегодня это называется промоушн и презентация, которые были организованы с размахом и подлинным блеском.

С течением времени Шамиль стал делаться все более религиозным. Все-таки в медресе умели учить, это несомненно. В очередной приезд в Москву на годовщину Победы они пришли к нам вдвоем с Марьям на ужин. Было удивительно, что Шамиль захотел сотворить намаз. Я предоставила ему детский коврик, и он пошел на балкон. Думаю, наши светские физиономии мешали ему настроиться на божественный лад. Вначале папа молчал. Но когда Магомед-Расул, усевшись за стол, стал спрашивать, из какого мяса приготовлена еда, он не стерпел.

«Шамиль», - сказал он отец, - «мы с тобой на фронте столько поросят съели – чудом сами щетиной не обросли. Что ты сейчас коран вспомнил, не поздно ли?»

Шамиль отвечал папе, как взрослый говорит ребенку.

«Александер Ливович! Ми на фронте биль, ми на войне биль. Воинам коран разрешает всё есть, чтобы силя биль. А сейчас мирное время, надо слюшать коран».

Должна сказать себе в похвалу, что независимо от того, спросил меня Шамиль или нет, я никогда не готовила папиным мусульманам еду из свинины. Зачем создавать проблемы на ровном месте? Ну, важно им это. Надо считаться.

Еще одна просьба прозвучала уже от Марьям. Когда я пошла на кухню резать хлеб, она крикнула вслед, чтобы я не делала это по-московски. Оказалось, что по-московски – это тонкими ломтиками. Им на такой хлеб даже смотреть было неприятно. Когда я принесла хлебницу с крупными ломтями, они оба перевели дух.

К москвичам у всей страны было множество разных претензий.

Марьям высказала мне как-то совсем оригинальную. Оказалось, что пару раз, когда они уходили от меня, они чуть не пропадали от голода. Представляете, каково это слышать хозяйке! У меня же стол всегда ломился от яств. Оказалось, всему виной московская манера подавать на стол вначале салаты. Я их делаю хорошо, знаю десятки, вот они и наедались всякими листиками и ломтиками. Пока сидели за столом, все было хорошо. Но когда они уходили, то оказывалось, что кроме этой легкой еды, ничего и не съедено!

Когда мы с Сусанной оказались у них, Марьям показала мне, как надо накрывать стол по-дагестански: надо подать на стол мясо, хлеб и зелень одновременно. И всё! Это и правда можно сделать восхитительно. Я потом иногда пользовалась такой манерой.

Году в 83-м - 85-м (не помню точно) мы с Сусанной отдыхали в Ессентуках и на 2 недели заехали к ним в Махачкалу. Эта поездка произвела и на меня, и на нее очень сильное впечатление и наложила отпечаток на всю нашу последующую жизнь.

Первый раз в жизни мы увидели маленький личный рай. Основу усадьбы составлял одноэтажный дом с гостиной, двумя спальнями и санузлом. В доме никто не ходил в обуви. Её снимали на крыльце. Я очень не люблю ходить босой, так я себе в прихожей запасала носочки. Окна в доме всегда были закрыты наглухо, потому что в Махачкале летают комары размером с Б-52, не меньше, и такие же злобные. Но думаю, не только поэтому.

Шамиль и Марьям уступили нам с Сусанной свою спальню, а сами перебрались в гостевую. Так вот, в первую же ночь я засунула руку под подушку и наткнулась на что-то холодное. Оказалось – кинжал в ножнах.

С приездом на Кавказ вас, господа!

Быть готовым ко всему и быть готовым постоять за себя – тоже хороший урок, хотя и страшноватый.

Весь двор был перекрыт решеткой, увитой виноградом. Собственно, вся жизнь протекала в этом зеленом раю, где никогда не было слишком жарко под пологом виноградной листвы. Посредине бетонированного двора протекал ручеек, в котором мыли посуду, стирали, ополаскивали фрукты и ягоды. Сидеть надо было на корточках, наклонившись к арыку.

Вот устроишься так с корзиной фруктов. Тепло, пахнет виноградом, над головой зеленое небо, птицы скандалят из-за зрелых ягод, вода легко журчит, и время вдруг останавливается. И делается непонятно, как можно жить по-другому, а главное, зачем жить по-другому: двадцать лет учиться, метаться с работы домой, на дежурство, домой, в школу, домой, в автобус- метро-автобус-магазин-метро-автобус. И так до самой смерти без единой минуты покоя и свободы.

Глядя на Марьям, порхающую по своему царству, я вдруг увидела человека, который не работал ни одного дня. Это значило, что на нее не кричал ни один начальник, она не умирала на автобусной остановке, обливаясь потом от ужаса из-за возможного опоздания на работу на две с половиной минуты, она не зубрила по ночам перед экзаменом, не боялась экзаменатора и его ассистента.

Ей никогда не надо было брать бльничный, значит, она не боялась участкового. Она не зависела от того, сочтет ли он температуру 37.3 достаточной для вызова врача на дом, или начнет по-базарному орать за это.

Я увидела свободного человека.

По левому краю двора большое место занимала летняя кухня – средоточие жизни. Рядом с ней помещался маленький столик на двоих. У другой стены стоял большой крепкий деревянный стол – для гостей. В глубине усадьбы – туалет, в котором вместо гвоздя с обязательной газетой стоял кувшинчик для воды. Зачерпнешь в арычке чистой горной водички и идешь в кабинет для размышлений.

Посредине двора были установлены качели с трехместным диваном. Шамиль уходил на работу рано утром, потом появлялся около часа. Мы обедали, и он устраивался отдохнуть на пару часов. Я садилась поблизости мыть посуду, и он начинал покачиваться и рассказывать. О чем только он не говорил – о юности, о Марьям, детях, внуках, войне, жизни. Я вдруг поняла, что ему необходимо мне многое рассказать. А может, он просто нуждался на склоне лет в слушателе.

Рассказал как-то Шамиль и о том, что однажды не то в Венгрии, не то в Германии орлы и гвардейцы грабанули ювелирный магазин. Я слышала от родителей отголоски этой истории. Дело в том, что в Уральске на первый же полковой бал в 1946 году по случаю дня Победы многие офицерские жены явились в десяти кулонах. Мама отозвала одну из них и посоветовала все-таки оставить на шее один – в тон платью, а остальные приберечь для другого случая. Женщина всердцах ответила, что она тоже Ване говорила, что так надо сделать, а от накричал на нее и велел одеть все кулоны, какие есть. Пусть все видят, как он содержит жену.

Было очевидно, что все эти украшения имеют общее происхождение, неизвестное полковому командиру. Возникла большая неловкость. Чтобы ее преодолеть, маме и Свете тоже подарили по кулону. Они у нас есть до сих пор. Это красивые стекляшки, но откуда могли знать крестьянские дети, увидевшие сверкающую витрину, что это бижутерия, а ценные вещи хозяева наверняка успели прихватить с собой.

И вот Шамиль неожиданно рассказал, как это было. Думаю, он был в числе организаторов и активных участников этого маленького рейда. Так как я о грабеже давно догадалась, я спросила главное для меня – почему они не сказали об этом отцу.

«Зозуля приказал бы сдать всё в казну», - рассудительно ответил Шамиль

И это была чистая правда.

В 1980 году на встречу приехало неожиданно много народу. Папа был после инсульта, это чувствовалось, хотя он уже вовсю работал – тренировал олимпийскую сборную. Все в очередной раз собрались у нас, и я вдруг увидела, как спокойо и властно Шамиль организует вокруг папы зону комфорта.

Вечер был чудесный, все так любили друг друга, так радовались встрече, пили, пели, не могли наговориться и навспоминаться.

Но в какой-то момент я увидела, что папа побледнел, и ровно в ту же секунду Шамиль сказал:

«Всё. Батя устал. Ему пора отдыхать, все прощаемся и уходим». Все встали и вышли.

Умер он в конце восьмидесятых годов от рака печени. Марьям делала все, что можно. Он был любим и ухожен. И до самой последней минуты твердил Марьям, чтобы она держалась за полк - полк не бросит, не оставит, не даст пропасть. Полк – это крепость.

Спасибо тебе, Шамиль, и прощай.