09. "Веня Марчук" глава из книги "Собачья жизнь" часть вторая

09. Веня Марчук

                                                 "Настоящий меломан - тот, кто, услышав голос                                                             женщины, напевающей в ванной, нагибается к                                                           замочной скважине и прикладывает к ней ухо!"
                                                                                                    (М. Жванецкий)

Дорогой Вениамин Антонович, конечно, твои годы и твоя деятельность, твои должности и таланты просто настойчиво требуют, чтобы я тебя так называл, а именно, Вениамин Антонович Марчук. Но вот хрен тебе: ведь не я же к тебе в книжку попал, а ты ко мне! Так что тебе, Веня, остаётся только терпеть и улыбаться - а ты всегда был весёлым и юморным человеком! Да и судьбы у нас очень схожие: мы оба попали на "Электроизмеритель" в 1962 году, ты в августе, а я в июне. Ты писал стихи, и я их писал. Ты вёл целое направление техники, и я вёл своё направление. Ты ушёл с завода в 1977 году, я - в 1985... И сдаётся мне, что и причины ухода у нас были схожие... Но ты ещё пел - и как пел! Лирико-драматический тенор. Все наши сходились на том, что пел он не хуже, чем Анатолий Соловьяненко, народный артист СССР!

Веня рассказывал мне, что в то время, когда он служил заместителем главного инженера завода по спецтехнике, где-то в газете опубликовали его стихи. И его немедленно вызвали в Первый отдел (а это был отдел от КГБ, следивший за сохранением государственной тайны на предприятии), и предупредили о том, что работникам, связанным с изделиями спецтехники, это категорически запрещено. Таким образом, стихи Вени оставались очень долгое время неопубликованными. Но когда он переехал в Ригу и стал заниматься обычными гражданскими делами, ему показалось, что появилась возможность издать свои поэзии. Один из его сотрудников сказал ему, что знаком с известным московским поэтом, назовём его условно Владимир Зорин, который с удовольствием пристроит Веничкины стихи в какое-либо издательство. Тут же созвонились с В. Зориным и согласовали время и условия Вениной встречи с известным поэтом. Тот потребовал, чтобы за эту услугу ему был накрыт стол в ресторане "Славянский базар", а Веничка должен был привезти ему тетрадь своих стихов для ознакомления и редактирования.
Вот и состоялась эта офигительная встреча со звездой советской поэзии. Веня собрал возможное количество денег для оккупации "Славянского базара" и с трепетом в своей поэтической душе прибыл на место встречи. Было согласовано меню, по которому оказалось, что В. Зорин, как и положено столичной звезде, коньяк не пьёт, а предпочитает шотландское виски, которое в те годы бывало разве что в таком фешенебельном ресторане и стоило раз в десять дороже коньяка КВВК (поясню: в советские времена коньяки подразделялись в порядке цены и качества на трёх-, четырёх-, пятизвёздочные, затем шли сорта КВ - коньяк выдержанный, КВВК - коньяк выдержанный высшего качества, и, наконец, С - старый коньяк и ОС - очень старый коньяк). Словом, передав тетрадку стихов Зорину и ублажив его аппетиты, Веничка смог реально оценить в рублях цену этого великолепного знакомства. Месяца два-три, вероятно, пришлось ему отрабатывать эту встречу. Но, вы же понимаете, что это тот случай, когда дело не в деньгах...
Потом встретились ещё раз и ещё раз в том же "Славянском базаре" с той же помпой и наворотами. Поскольку и в третий раз конкретика в издании Вениных стихов не достигалась, а расходы на выпивку увеличивались, такое пиршество богов от поэзии стало Веню утомлять. И когда последовал четвёртый вызов в "Славянский базар", Веня с присущей ему прямолинейностью потребовал от великого поэта возвратить ему тетрадь со стихами. К его удивлению и окончательному прозрению оказалось, что эта тетрадь, над которой "работал" Владимир Зорин не содержала ни единой правки, и, скорее всего, даже не раскрывалась! И наш Веня, как истинный житомирский реалист, а не какой-то там сентименталист, послал свою поэзию подальше, оставшись неизданным, но гордым и независимым поэтом! И со смехом рассказывал мне эту печальную историю вращения у подножия отечественного Парнаса.

Когда его принимали на зовод, он, к счастью, не позабыл (как я) фамилию автора учебника электроизмерений для высшей школы Арутюнова и был принят в лабораторию с окладом 110 рублей в месяц, где под руководством Г. Лобачевского работали Евгений Лащук (совершенствование серийных приборов), Анатолий Певко (прибор Ц435, ставший впоследствие главным серийным), Слава Брусин (транзисторный частотомер Ф433), Сергей Янченко (транзисторный фазометр ф433/3). Сам Марчук разрабатывал прибор Ф431. Тогда с ними работали Володя Загуменный, а позже - Вера Волошина, жена моего будущего шефа Виталия. Когда Арнольд Григорьевич Назарчук начал свою деятельность в ранге главного инженера, и как вихрь стал насыщать завод новой продукцией, в том числе военной аппаратурой передачи данных (изделия 05 и 05Н), образовалось КБ5 (октябрь 1964г.), куда были переведены В. Марчук, В. Брусин, С. Янченко, В. Загуменный и В. Волошина, которые обеспечивали сопровождение производства в новом сборочном цехе 2 с приёмкой представителя заказчика. В самом ближайшем будущем была поднята не только планка роста объёмов выпуска продукции, но и общий уровень технического мастерства, что естественно укрепляло вес и авторитет завода.
В мае 1969 года главный инженер завода Дмитрий Васильевич Ковальчук уговорил Веню стать своим заместителем, и последующие 11 лет он должен был решать все технические вопросы, связанные с бесперебойной работой цехов основного и заготовительного производства, одновременно оставаясь ответственным за выпуск спецтехники. Вениамин Антонович с большой теплотой вспоминает сейчас свои постоянные контакты с начальником производства Н.И. Креденцером, главным механиком М. Климентовским, главным энергетиком В. Халепо, начальниками цехов Е. Грижбовским, В. Карпухиным, Я. Христичем, А. Кирилюком и другими.

Разносторонний и талантливый человек Веня Марчук! Он и сейчас с азартом и жаром говорит о прошедших днях завода, без конца вспоминает своих товарищей и приключения, которые выпадали на их долю. Он очень привязан был к Володе Царенко и Толе Певко, и я просто с удовольствием перескажу о их совместной поездке на Лейпцигскую ярмарку весной 1971 года. Итак, наливаем мы с Веней по пол-рюмки коньячка... мне так интересен его рассказ о моих хороших товарищах... слушаем...
"Сборы были недолги. О главном: каждый взял по две поллитры водки (так разрешалось в те времена везти через границу одному лицу. Кстати, точно так же и сейчас - имеешь право, выезжая с Украины, взять с собою не более одного литра спиртного). Ну, взяли ещё кружку, ложку, носки, трусы, майку и выехали в Москву, где Министерство комплектовало общую команду для поездки в ГДР. Пройдя собеседование у подтянутого, спортивного телосложения человека в строгом чёрном костюме, даю ему подписку о том, что мне запрещено общение с незнакомыми людьми, ведение любых бесед на тему о моей профессиональной деятельности, категорически запрещено вступать в контакт с иностранцами. Знакомая до глубины души вокзальная толчея усиливала предощущение неотвратимого "присеста" всех троих за столик в купе. Осознание этого момента делало наши фигуры стройными, как молодые побеги камыша, а лица сияли тёплым внутренним светом, словно угли под шампурами шашлычницы при дуновении лёгкого ветерка. Вся троица ввалилась в одно купе, разобрав полки и напялив одежду, соответствующую пассажирам дальнего следования, уселась за столик, на котором уже стояла первая "резервная" бутылка "Столичной" производства Житомирского ликёро-водочного завода. Закуска, приготовленная верными жёнами, издавала смешанный запах яств из трёх кухонь, хозяйками которых были две Нины (Певко и Марчук) и Света(Царенко). Помню, первое, что я сказал друзьям перед тем, как наши стаканы чокнулись: "Ребята, язык мой - враг мой, и он становится всё враждебнее с каждым последующим глотком! Там, за бугром, ты, Володя, затыкай мне рот почаще: ведь я дал подписку о неразглашении!" Володя хлопнул по моему плечу и сказал: "Антоныч, бу сде!" Анатолий Певко загадочно улыбнулся, и эта улыбка растворялась в пространстве купе, будто марево в лесу, переходя с рыжеватых пшеничных усов на такую же рыжую бородку...
Экспресс "Москва-Берлин" мчал по просторам родной земли на Брест. Вагон был похож на растревоженный улей - клацали и гремели открываемые и закрываемые двери купе, проводники разносили чай и печенье. К полуночи энергичные разговоры за нашим столом стали скукоживаться, как подтаявший снег...
Анатолий Певко, не в пример мне и Владимиру, не слыл любителем выпить, но и никогда не отказывался примкнуть к компании. Я встречался с ним часто и помимо работы, в семейном кругу. Он всегда был отличным шутником, комментатором, но предпочитал больше слушать, нежели говорить. На тот момент он был многократным медалистом всех степеней ВДНХ, заслуженным рационализатором страны..."

Я прервал рассказ Вени и предложил выпить в память о Толе. Он ещё для меня остался в памяти великим поэтом-песенником... Мы с Веней выпили не чокаясь, и он продолжал:

"Володя Царенко - живой, с горячим характером, любитель спорных ситуаций, на компромиссы шёл с трудом, как шины при торможении... Допущенную с его стороны неправоту, как правило, гласно не признавал, но и не сваливал никогда вину на других, умело вуалируя просчёт или ошибку такой вязью предположений и допущений, что дальнейшее разбирательство теряло смысл. Поставленный голос и логика его умозаключений привлекала внимание слушателей. Мне представляется, что Володя мог бы быть великолепным адвокатом. Хотя, он и в ранге заместителя директора по снабжению делал своё дело настойчиво и квалифицированно. А то, что было свойственно молодым мужикам, какими были мы в то время, нёс в себе и Володя, порою щедро раздавая направо и налево."

Я снова остановил Веню, и мы выпили в память о Володе.
- Извини, Веничка, но Володя был лучшим моим другом! - сказал я.- Мне очень его не хватает!
- Я понимаю, - тихо произнёс Веня.- Мне тоже плохо, что его уже нет...

"Город-герой Брест встретил нас прохладой и туманом. Все вагоны состава переставили на другие вагонные тележки - западноевропейские, более узкие. Проводницы в вагоне оказались польскими красотками. На ломаном русском языке они стали приглашать пассажиров в ресторан на завтрак. Поезд шёл по польским воеводствам с большим шатанием вагонов. В ресторане за столом перед каждым стояла белая тарелка диаметром не менее 40 сантиметров, на которой лежал тонюсенький пласт бекона, два кусочка белого хлеба такой же толщины, а на бумажке у тарелки - внушительных размеров вилка и нож. Певко, насадив бекон на вилку, приподнял его на уровень глаз и сказал: "Антонович, глянь-ка на меня!" Сквозь "толщу" бекона я хорошо рассмотрел бороду и усы попутчика! Был ещё и чай с двумя кусочками печенья... Раздразнив аппетит в ресторане, мы ушли завтракать в купе, где ещё было вдоволь домашнего, где краюха хлеба была толстой, и того же разряда была колбаса и сало с чесночком, присыпанное перцем. А, самое главное, оставалась наша, советская водка!
В Берлин поезд прибыл поздно вечером. Здесь было значительно теплее, чем в Бресте. Бросилось в глаза отсутствие людей на улицах города, все дворы и ворота во дворы и между домами наглухо закрыты. Делегация уселась в автобус. После переклички кто-то дал команду, и автобус двинул по Берлину к выезду на автобан, ведущий к Лейпцигу. В городке Мерзебург под Лейпцигом в студенческом общежитии делегация нашла своё пристанище. Неделя знакомства с Лейпцигом и выставкой, с городком Мерзебург и его достопримечательностями: кафе и пивными барами наложили первый след на понятие "как там у них за бугром".
Справедливости ради надо сказать, что чувствовали мы себя в ГДР как свои: немцы относились в то время к советским уважительно и хорошо. В частности, они демонстрировали это отношение практически каждый вечер в кафе недалеко от нашего общежития, в котором мы втроём засиживались за пивом допоздна, и где уже велись разговоры на немецко-русском языке с помощью жестов и мимики. Прощались, как настоящие друзья, в обнимку."

Здесь я снова прервал Вениамина Антоновича, предложив выпить за его здоровье, чтобы всё у него было хорошо, чтоб мы имели возможность хоть разок ещё встретиться...