1 февраля исполняется 80 лет со дня рождения первого президента России Бориса Ельцина. Старшее поколение хорошо помнит то взвихренное горбачевскими переменами время, из которого, как из гоголевской шинели, вышли все мы, сегодняшние. Неудивительно, что на подходе к этой дате в стране с новой силой разгорелись дискуссии вокруг неоднозначной фигуры «царя Бориса» и времени крутых перемен на излете ХХ века.
О нем — Ельцине — и его времени рассказал в беседе близкий тогда к первому президенту России госсекретарь, первый заместитель главы правительства, позже — сенатор, а сейчас — замруководителя Центра мониторинга права при Совете Федерации, глава Центра политософии «Стратегия», профессор нескольких вузов Москвы Геннадий Бурбулис.
Бутка – Свердловск — Москва
- Геннадий Эдуардович, известно, что вы с Ельциным – земляки, оба из Свердловской области. Для начала расскажите, пожалуйста, как и где вы впервые увидели и познакомились с Ельциным?
- Это случилось во время избирательной кампании 1989 г. – тогда в стране во время горбачевской перестройки проходили первые более-менее свободные выборы народных депутатов СССР.
- Это было на Урале?
- Да, это было на Урале, где много лет первым секретарем Свердловского тогда обкома КПСС работал Борис Николаевич. Он и родился здесь, в деревне Бутка Талицкого района. После объявления выборов мы в нашем «Движении за демократические реформы» сразу же сказали себе, что кандидатом станет Борис Ельцин, и стали связываться с Москвой, его ближайшим помощником Львом Сухановым, к тому времени Ельцин уже был переведен работать первым секретарем МГК КПСС. Не зная, как дальше будут развиваться события, после того как он оказался из-за своих антипартийных высказываний под жестким прессом властей, мы решили выдвигать его также и в Свердловске.
И опальный секретарь приехал к нам на встречу с избирателями – это было в Доме культуры «Урал» одного из крупнейших заводов. И вот там мы с ним впервые увиделись и познакомились лично. Хотя до этого мы, преподаватели естественных наук, знали Ельцина как первого секретаря, прекрасно представляли его темперамент, стиль работы и его уже тогда, в 1980-х годах, уникальность. И я очень горд и рад, что в Ленинском избирательном округе № 292 Свердловской области, по которому я баллотировался, окружное собрание выдвинуло трех человек – Ельцина, меня и еще одного кандидата…
- То есть получается, что вы с Ельциным изначально были в одном бюллетене?
- Нет, нас выдвинули на собрании, но вот как раз до бюллетеня дошли только два кандидата – я и мой оппонент. Когда выяснилось, что Бориса Николаевича выдвинули москвичи — от национально-территориального округа номер один, — он принял решение баллотироваться именно там. Это случилось на легендарном уже московском окружном собрании, где известному космонавту Георгию Гречко удалось переломить негативные настроения зала, снять свою кандидатуру, на которую был расчет у номенклатуры, и после тайного голосования имя Ельцина оказалось в бюллетене для голосования.
- Хотя, видимо, ему было бы легче и проще пройти в депутаты именно у себя на малой родине, где и стены помогают…
- Да, это тоже характер… Возвращаясь к встрече Ельцина с избирателями Урала, хочу отметить, что тогда же на всю страну прозвучало его знаменитое выступление в свердловском Доме политпросвещения. Встреча его с партийным активом области длилась четыре часа, ему пришлось отвечал даже на вопрос, какие читает книги. Он уже тогда показал свою способность так долго и так искренне общаться с достаточно подготовленной аудиторией.
- Мне кажется, что феномен Ельцина заключается и в том, что, будучи «правоверным» коммунистом, ему каким-то непостижимым образом довольно быстро удалось вырваться из цепких объятий той идеологии. По сути, один Ельцин должен был побороть другого Ельцина, преодолеть самого себя изнутри. Это, наверное, было очень сложно: Ельцин против Ельцина. Как ему удался такой дрейф — от жесткой тоталитарной коммунистической идеологии — к либеральной?
- Я выделяю несколько этапов этой внутренней эволюции сознания и мировоззрения Бориса Николаевича. Первый этап – это безусловное желание быть лидером и быть первым и искреннее восприятие идей перестройки как реального шанса для партии.
- То есть первоначально — все-таки для партии. Он думал, что сама партия в состоянии измениться…
- Да, сначала именно так. Его талант созидателя – ведь мы видели у себя в области, как он много строил новых домов, птицефабрики наши гремели на весь Союз, например, — этот тип руководителя и был востребован на всесоюзной арене. И дальше – второй этап перемены в его мировоззрении — это Москва. Ельцин получает Москву. Получает ее в условиях абсолютно для него рискованных. И понятно было – либо он с этим справляется, либо ломает шею. Выяснилось, что он не захотел приспосабливаться, не хотел лавировать. И вот эта сшибка со своей родной партией и с той корневой системой советской бюрократической номенклатуры, надменное отношение к людям с ее стороны, я считаю, все это вывернуло Ельцина наизнанку. Москва его перепахала. Он столкнулся с тем, что перестройка оказалась в ключевых вопросах обманом или самообманом. Это была сшибка, конфликт – и отнюдь не Ельцина с Горбачевым, а Ельцина с тем Ельциным, который был взращен молоком и кровью партии. Да, это уникальная судьба. И я думаю, что здесь есть некий элемент чуда, мистики, предназначения.
- Если посмотреть на всю российскою историю, то в ней, как мне кажется, вера в чудо всегда превалирует. Мистика сопровождает всю российскую историю…
- Скорее всего, это — предназначение. Когда Бориса Николаевича изгоняют из этого партийного ареопага и он по всем законам системы должен был бы исчезнуть из политической сцены… Чем руководствовался Горбачев, оставляя Ельцина? Может, он предчувствовал, что Ельцин ему еще пригодится как человек незаурядных способностей. Но Горбачев не видел, что в результате первых шагов перестройки страна уже изменилась, что в стране появились новые люди, не желающие смиренно смотреть на все происходящее. Ельцин в 1989 году совпал с мощным ожиданием, как я его называл всегда, освободительного движения. Участие в выборах 1989 года породило нового Ельцина.
Депутаты помнят, как он вел себя на первых заседаниях первой со времен Сталина оппозиционной Межрегиональной группы: он был скромным, он больше молчал, он учился, он впитывал в себя новые знания. И это тоже был дар, талант. У него была своя культура мышления, напряженная работа по распознаванию, понимаю причин происходящего. Я неоднократно с этим сталкивался, когда мы начинали работать с командой Егора Гайдара, а затем и над Беловежскими соглашениями. Он был самым добросовестным учеником при изучении новой системы ценностей, новых представлений о правах человека, о том, что законы первичны над какими бы то ни было понятиями.
- Иногда поражало упорство, с которым Ельцин в то время, на заре своей политической карьеры, отстаивал свою, отличную от партийной, точку зрения. А кто, по-вашему, оказал тогда самое большое влияние на изменение мировоззрения Ельцина?
- В этом году мы отмечаем также и 90-летие со дня рождения Андрея Дмитриевича Сахарова. Думаю, что именно он оказал на него неизгладимое влияние. Прежде всего, в отстаивании своих взглядов. Мы помним, в какой атмосфере агрессивно-послушного большинства и как твердо Сахаров боролся за свои убеждения. Это и для всех нас было уроком. Так же как очень большое значение имела для Бориса Николаевича и наша Межрегиональная депутатская группа, одним из сопредседателей которой он стал наряду с Андреем Дмитриевичем Сахаровым.
Между прошлым и будущим
- Сегодня очень много говорят и пишут о 1990-х годах и, как правило, это вал негативной информации. Главный лейтмотив – все было не так. А как вы оцениваете то время?
- Я думаю, что сейчас появилось очень много новой, современной мифологии о 1990-х годах. Мы виноваты в этом и сами, что не разъясняли, в каких условиях мы получили, я бы сказал, возможность власти. Иногда говорят: у вас же власть была в руках. Да нет, это была возможность власти. На самом деле мы получили в наследство минное поле, множество проблем, которые кровоточили живой раной.
Сегодня все яснее и яснее становится, что наша работа при лидерстве Бориса Николаевича спасла страну от катастрофы. И сегодня не надо стесняться разъяснять людям, что мы получили разоренную страну-банкрота. Когда Россия стала правопреемницей, то она взяла на себя обязательства по обеспечению более ста миллиардов государственного долга. Мне как заместителю председателя правительства, которое возглавил Борис Николаевич, каждую, подчеркиваю, каждую ночь в 24.00 приносили на подпись разнарядки по остаткам продовольствия. Вагон муки в Тулу, цистерны дизельного топлива — в Калугу, остатки бюджетных средств — на закупку зерна… То, что говорят, что сбережения населения, мол, сгорели в нашей реформе, — это тоже миф, потому что те деньги уже не имели никой цены, ничего не стоили в рамках общего хаоса.
- При этом цен на нефть не было таких, как сейчас. Они рухнули – еще при Брежневе… То есть подпитки не было. Я читала мемуары помощников Рейгана и самого Горбачева, из которых следует, что пресловутый Запад так и не выделил нам обещанную помощь, которая, возможно, предотвратила бы такой исход истории для СССР…
- Да, во-первых, это и была одна из причин катастрофы сырьевой экономики. И, к сожалению, мы и сегодня продолжаем эту зависимость эксплуатировать…
- Прошло более 20 лет со времен первых независимых выборов депутатов, тех кипений, бурлений и борений. А как вы полагаете, такой ли хотел Ельцин видеть Россию, какая сегодня окружает нас? За то ли мы боролись?
- Борис Николаевич, скорее всего, какими-то результатами был бы доволен, а какими-то — огорчен. Был бы рад, что удалось заложить основы новой государственности, что мы сумели избежать катастрофы, приступив к нашей радикальной экономической реформе, и защититься от реакционеров из ГКЧП, которые угрожали стране гражданской войной.
Кстати, на заседании в Беловежской пуще именно Борис Николаевич был самым настойчивым, убеждая коллег в том, чтобы сохранить страну в обновленном договоре, он бился за это до последнего. И только когда никакие убеждения не возымели действия, мы начали работать пункт за пунктом над Беловежским соглашением. И я убежден, что это была вершина его исторического политического творчества.
- А была ли, по вашим ощущениям, малейшая возможность все же избежать роспуска СССР, сохранить в том или ином виде, с горбачевским договором или конфедеративно, Советский Союз? Этот вопрос все еще остается для многих даже историков, не говоря уже о политиках и простых людях, открытым, приводящим в смятение.
- У нас была такая возможность – до 19 августа 1989 года. Очень часто забывают о том, что на 20 августа было запланировано подписание подготовленного в многомесячных дискуссиях и спорах нового Союзного договора.
- Да, уже без Прибалтики…
- Прибалтика к тому времени уже получила фактически независимость. Будем внимательны — речь идет о том, кто развалил Советский Союз, и речь идет о том, были ли после 21 августа хоть какие-то возможности вернуться к переговорному процессу. Могу сказать с болью и горечью, потому что распад Родины — это всегда беда и трагедия, — к сожалению, после 21 августа такой возможности уже не было. И те попытки, робкие, невнятные, вернуться к Ново-Огаревскому процессу (по подписанию нового договора), они были, я бы так сказал, заговОрами Михаила Сергеевича. Реальность была уже совсем иной. Это был еще и некий новый импульс мировому сообществу: подписав Беловежские соглашения, мы добивались целого ряда фундаментальных результатов. С мая 1992 года расширилась зона безъядерного пространства.
- То есть все ядерные боеголовки СССР были возвращены на территорию России — как из бывших стран Варшавского договора, так и из Беларуси и Украины. Ведь Россия выступила и в этом вопросе правопреемницей СССР. Сейчас, кстати, многие в Украине сожалеют, что Кравчук, первый президент Украины, отдал ядерное оружие, даже не поторговавшись…
- Но главное, что последняя империя человечества распадалась мирным путем. И я очень часто критикую тех западных мыслителей, которые после некоторой растерянности объявили себя победителям в «холодной войне», что является абсолютно некорректным и неадекватным. В «холодной войне» побеждают те, кто объявляет себя приверженными миру, сотрудничеству. Концепция Беловежских соглашений содержит в себе целый набор долговременных стратегических ценностей – о правах и свободах человека, демократическом развитии. Мы как раз и заложили тогда некоторые ограничения на процесс распада, и они сыграли свою бережную роль. Печально, что наши радикальные экономические реформы оказались не поддержаны в других республиках, а мы не смогли уделить должного внимания интегративной возможности Беловежских соглашений. Вот если бы это удалось, то Борис Николаевич это все приветствовал бы.
- История не имеет сослагательного наклонения, однако если бы, допустим, в 1999 году Ельцин не сдал свой пост и продолжал руководить страной, вы полагаете, сейчас Россия была бы другой?
- Я думаю, что возможность выбора между реставрацией, советским традиционализмом, большевизмом и демократией есть всегда. Она была тогда, она есть и сейчас. Ведь мы имеем фундамент новой российской демократии — это ельцинская Конституция. Мы ее писали, отстаивали, она сохраняется сегодня как Основной закон, содержащий все ответы на вопросы, которые уже 20 лет муссируются. Нет никакого сомнения, что Борис Николаевич не поддержал бы практически отказ от выборов, сокращение содержания российского федерализма — он хорошо понимал, какая ответственность лежит на руководителях регионов. Не поддержал бы манипуляцию общественным сознанием через цензуру СМИ: для него безусловной ценностью была свобода слова. Не было бы такой двусмысленности и со свободой совести.
- Почти вся политическая команда, которая работала с Ельциным, оказалась, по сути, в оппозиции к действующей власти — кто в активной, кто — в пассивной. А есть ли у этой команды сейчас какой-то стержень, какая-то организация или хотя бы идея, которая могла бы влиять на власть, менять ситуацию для лучшего будущего простых людей?
- Такая работа в сфере образования и просвещения активно ведется. Я считаю, что очень важно 2011 год посвятить культуре добросовестной памяти, осмыслению уроков 1991 года, которые можно также отправить в копилку модернизации страны. Существует огромная возможность для диалога с учительским корпусом, подготовки специальных учебных пособий для разъяснения ситуации по 1990-м годам. А также – в сфере университетского диалога. Студенческая молодежь – будущее страны, и крайне обидно, что сегодня трое из пяти хотят уехать за рубеж. Созрела идея многоуровневой солидарной деятельности в рамках движения гражданского конституционного диалога «Новая Россия».
Мне очень обидно, что российские либералы состоялись как высокомерные метры, поучающие людей, якобы не знакомых с западными ценностями и цивилизацией, забывая, что в нашей истории были блестящие прорывы конституционной и демократической перспективы. Диалог должен быть минимально политизирован. Диалог во спасение России на основе Конституции 1993 года, который поможет и власти.
- То есть вы верите в эволюцию, а не в революцию?
- Я очень опасаюсь той тенденции, которая может нас привести в тупик. Думаю, что потребность в диалоге все более и более может быть осознана размышляющей частью представителей сегодняшней власти.
- Вы сказали, что трое из пяти студентов хотели бы уехать из страны. Видимо, потому что у них здесь нет будущего. У них нет бесплатного образования, потому что в основном оно платное; они не могут получить здесь достойную работу; не могут завести полноценные семьи, потому что, даже работая, не в состоянии купить себе квартиру. Все это выталкивает их из страны. Те, кто могут уехать, — они уехали или уезжают. Но есть и те, которые не в состоянии даже уехать. Что им остается делать? Они выходят на Манежную площадь. Думаю, что власть и сама понимает, что это не было столкновением на национальной почве. Это была попытка, пока еще, может, даже неосознанного социального мятежа, начала, видимо, чего-то более серьезного. Предполагаете ли вы, что в России может случиться новая социальная революция, которая сметет правящий режим?
- Я очень не хочу этого варианта, поэтому я верю в то, что у нас хватит и воли, и ума, и мужества, и милосердия, причем встречного, чтобы избежать этого варианта. Потому что мы не можем бесконечно попадать в воронку истории и испытывать судьбу России на такие разрывы. Надо культивировать идею конституционного диалога, расширять пространство свободы, инициативы и конкуренции и подвигать тем самым власть и режим к осознанию, что для них это тоже выгодно. Нужен предметный каждодневный конституционный диалог – всех со всеми. Нужна прямая демократия.
Беседовала Алла Ярошинская
http://www.rosbalt.ru/2011/02/01/814394.html
А чому б Вам самому не написти про Табачника? Спробуйте. Вам це болить, як видно, Вам і прапора до рук.
http://www.rian.ru/politics/20110201/329082899.html
http://www.youtube.com/watch?v=moPnVn9joAM&feature=player_embedded