16. Суета сует. Варвара

ХІІ
Кто находится между живыми, тому есть ещё надежда, так как псу живому лучше, нежели мертвому льву. 

Екклесиаст (9:4) 

Варвара открыла глаза. В палате было довольно темно. Она не смогла понять, – это вечереет, или наоборот – светает. Рядом с ней, свернувшись калачиком на кушетке, спала Лиза. 
Вдруг Варя почувствовала холодок и уже знакомый ей тревожный запах гнили. Она увидела склонившуюся над Лизой прозрачную старушенцию, которая держала в руках совсем не прозрачный кухонный нож. Старуха как бы принюхивалась к спящей и ничего не подозревающей Лизе. Варвара дернулась, чтобы защитить Лизу, но ощутила боль во всем теле. От бессилия, обиды и злости глаза её наполнились слезами, и она едва различила над собой, почти под потолком, наглую рожу прозрачного незнакомца в шляпе и полосатом пиджаке с цветком в петлице. Он зажёг спичку и закурил сигару. 
– Спокойно, девочка,– прошипел он.– Не нужно дёргаться,– и противно засмеялся. 
– Что вам от нас нужно? Убирайтесь отсюда,– слабым голосом произнесла Варвара. – Милая моя, к сожалению, это наша работа. Ты, как и все, ещё здравствующие на вашем пошлом свете, грешница, должна быть наказана. 
– Я всё поняла. У вас целая дьявольская шайка. Но только Бог будет решать, наказывать меня или нет. Но уж никак не ты, сволочь. 
– Ты, родная, о чем думала, когда участвовала в сатанинском обряде вызывания умерших?– рычал незнакомец.– А как сосуществовал твой Бог с чёртовой дюжиной обрядных масок, висящих на стене в квартирке твоей бабули? А вспоминала ли ты о своем Боге, когда трахалась со своим Полушкой, зачиная дитя порока, которое в тебе? А... 
– Хватит!– прервала его Варвара, задыхаясь от ненависти и страха.– Со мной – Бог. Он защитит меня от вас. Вы бессильны перед Ним! 
В ответ она услышала язвительный смешок старухи, заносящей нож над проснувшейся, но ничего не понимающей и сонной Лизой, и сиплый, наглый смех незнакомца, рука которого уже тянулась к капельнице, подсоединенной к руке Варвары. Она зажмурила глаза, представила себе Господа, обнимающего её ласковой и нежной рукой, и громко, насколько могла, стала произносить слова, которые не произносила с детства: 
– Отче наш! Сущий на небесах! Да святится имя Твое! Да пребудет царствие Твое! 
Незнакомца стало кидать от стенки к стенке, он бился о потолок и о запертые двери, оставляя при каждом ударе после себя следы гнойной слизи.
– Да будет воля Твоя и на земле, как и на небе! Хлеб наш насущный подавай нам на каждый день и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим! И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого! 
Старуха завизжала, заколотилась, и, выронив из руки нож, вспыхнула слабым голубым огоньком и сгорела, оставив после себя зловонный душок. 
– Ибо Твое есть царство, и сила, и слава!
Незнакомца повалило на пол и стало трясти, как в эпилептическом припадке. Вдруг он затих и растаял, оставив после себя мокрое пятно и белую розу из петлицы пиджака, которая тут же, на глазах, сбросила пару лепестков, сморщилась, потемнела и засохла. 
– Аминь,– завершила Варвара и зарыдала. 
Она плакала от счастья, что Бог услышал ее, Он не обманул ее, когда обещал защищать. Теперь Варя знала наверняка, что она сильнее всех тёмных сил, вместе взятых. Потому что с ней – Бог! 

ХІІІ

Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно. 

2-е Коринфянам (4:17,18)

Птицы визжали ранним утром, как сумасшедшие, и не давали Полунину спать. Он страшно уставал. Волнения, дежурства около неприходящей в себя Варвары, споры с редактором журнала, в котором подрабатывал Сергей,– всё это сказывалось на его здоровье. 
За последнее время он заработал аристократическую бледность лица и синяки под глазами. Вчера, когда вечером в больнице его сменила Лиза, он пришёл к Арнольду. Они поужинали глазуньей, приготовленной на скорую руку Нолем, а когда тот вернулся из кухни, где он мыл фаянсовые тарелки, Полунин уже видел отвратительный сон. Он сидел в кресле, лоб его был покрыт каплями пота, скулы подергивались. Во сне его кусала разлагающаяся старуха, оставляя свои гнилые зубы в его парализованном теле. Когда его голова стала метаться из стороны в сторону, Арнольд поспешил разбудить друга. 
– Полушка,– говорила кокетливо старуха,– Полуша, дорогой, проснись. 
Полунин пытался открыть больные глаза. 
– Полушка,– Ноль тряс Сергея за плечо,– просыпайся. Тебе снился плохой сон? Идём, я постелю тебе наверху. Ты ужасно выглядишь. Тебе нужно отдохнуть. 
Сергей с трудом поднялся. У него подкашивались ноги. 

Полунин ворочался на постели, закрывая пледом лицо от ранних навязчивых лучей солнца. Всю ночь его мучали кошмары, ему казалось, что всё его тело разваливается на куски. 
– Серёга!– раздался голос Ноля снизу.– Полушка! Звонят из больницы. Там что-то произошло. 
Сергей сорвался с кровати, метнулся к лестнице и, почувствовав в ногах слабость, бук-вально скотился вниз. 
– Варя? Что с ней?! 
– Варя жива,– Ноль растерянно поднес к уху телефонную трубку.– Гудки. Они сказали, что кто-то покушался на Лизу и Варвару, но всё обошлось. Просили срочно приехать. И бросили трубку. 
– О Боже...– Полунин сел на пол и обхватил голову руками.– Час от часу не легче. 
– Давай, Полушка, попьём кофею, и я вызову такси. 
– Какого кофею!– глядя на Арнольда сумасшедшими глазами, раздражённо крикнул Сергей.– Ты в своем уме?! 
– Полуша,– опустив взгляд, сказал Ноль.– Я знаю, как тебе тяжело. Нам всем сейчас тяжело. Не нужно срываться. Мы должны взять себя в руки и выстоять. Мы должны поддерживать друг друга. Полунин тяжело поднялся: 
– Ладно. Извини. Собирайся, поймаем машину по дороге. 
Они ехали в такси молча. Мимо пролетали новостройки, и Полунин думал о том, что в них живут тысячи людей, и у каждого из них – свои проблемы, свои радости, своё горе. Он думал, что хорошо иметь друзей. Одинокому человеку, наверное, невыносимо. Внутри у Сергея защемило от любви и нежности, которую он испытывал к Нолю и Лизе Кармани. А ещё к Варе. Он удивился своим чувствам к Варваре. Неужели он её любит? Да. Наверное любит. Бесспорно любит! Мимо пролетел драмтеатр, а за ним – жёлтое здание, где за дубовой дверью располагалось издательство. 
Сергею снова стало дурно. Он физически ощущал своё тело, как оболочку, в которой жизнь таяла, медленно превращаясь в маленькую лужицу. Внутри что-то поднималось и опускалось, как тяжелый туман. Сергей стал мокрый от холодного пота. 
– Мир кружится,– произнёс он. 
Ноль беспокойно посмотрел на Сергея. 
– Прибыли,– сказал водитель, выключая зажигание. 
Арнольд стал суетливо доставать портмоне. 
– Сколько с нас? 
Таксист повернулся, и Полунин с Арнольдом увидели под фуражкой, вместо лица, огромную грязную морду кролика-альбиноса, который смотрел на них мутными красными глазами. 
Не расплатившись, Ноль и Полунин сорвались с места, и, спотыкаясь и падая, помчались к воротам больницы. 
– Ты видел?– задыхаясь, дрожащим голосом говорил Ноль.– Видел? 
– Видел. Я этого не вынесу. Кто-то очень зло шутит с нами. Будь они прокляты! 

ХIV

Сердце разумного приобретает знание, и ухо мудрых ищет знания. 

Притчи (18:15) 

В дверях больницы Арнольда и Полунина встречал следователь Прохоренко. Около четверти часа он мучил их вопросами, и Сергей думал, что ещё немного – и он потеряет сознание. 
Сергей себя чувствовал всё хуже, к тому же он прекрасно понимал, что рассказывать следователю о своём состоянии, о кошмарных снах или кролике-таксисте не разумно. Однако он чётко понимал, что всё это, и даже старуха из его сна – имеет конкретный смысл в том, что происходит и с ним, и с Варей.
Лиза затравленно смотрела в окно, нервно поглаживая руку Варвары, когда в палату вошли Арнольд и Сергей. 
– Полушечка. Родной. Я так долго тебя ждала,– Варя пошевелила пальцами слабой руки, желая, видимо, протянуть её к Сергею. 
Полунин подошёл к ней и, закрыв глаза, припал губами к её лбу. 
– Слава Богу, ты пришла в себя. Ну что ж ты так меня пугаешь? 
– Что у вас тут произошло?– обеспокоенно спросил Ноль, обняв за плечи жену.
Лиза с бледным лицом и синцами под глазами, устало возвела брови:
– Я устала, Арнольд. Хочу домой. Я думаю, стоит вам остаться до вечера с Варей.– Она посмотрела на Полунина.– Сергей плохо выглядит... Сергей, вы не заболели? Я думаю, что нам вместе нужно поехать домой и отдохнуть.
Полунин присел на краешек больничной койки. С раздражением потер лоб.  
– Со мной что-то не то. Но это пройдет. Я думаю, мне просто нужно выспаться. 
– Пойдёмте, я по дороге вам всё расскажу. Арнольд, не мучайте Варю расспросами. Это был какой-то полтергейст, что-то необъяснимое, как и то, что произошло в нашем доме. Я думаю, нужно обратиться к экстрасенсам, уж они-то разберутся, где тут собака зарыта. 
– Не нужно экстрасенсов,– сказала Варя.– Серёжа, принеси мне Библию. 

XV

Прихоти ищет своенравный, восстает против всего умного. Глупый не любит знания, а только бы высказать свой ум. Язык глупого – гибель для не-го, и уста его– сеть для души его. 

Притчи (18:1,2,7) 

– Знаешь, Стас,– поглаживая живот, говорил Василий Петрович, когда они, уморённые коньяком и едой, вернулись в гостиничный номер,– бабу бы сейчас, чтоб красивая-красивая была. И с бюстом,– он выразительно показал, с каким.– И тогда – полный кайф! 
Стас засмеялся. 
– Ну, Петрович, где ж её взять, красивую-красивую? 
– Что ты понимаешь, Стас. Без красоты жить нельзя. Красота спасёт мир. 
– Мир спасёт Господь, Василий Петрович. Вы Библию читали? 
– Оставь, Стас. Читал я твою Библию. И вот что я тебе скажу: когда я её читал, все моё существо воспротивилось тому, что кто-то умер за меня. Мне кажется нелепой сама мысль о том, что добро должно принести себя в жертву человечеству. 
– Тем не менее, Василий Петрович, это так. Бог нас спас от гибели, и мы должны быть благодарны Ему за это. Обманутые и самодовольные создания, мы думаем, что и у нас есть тайны. Но Бог вездесущ, и видит всё. 
– В своей жизни я совершил много поступков, которых стыжусь, – свёл на переносице брови Василий Петрович. – Бог нас постоянно заставляет чувствовать вину. Мрачный Бог Ветхого Завета держит нас за шиворот. Но гром наших тел мешает нам слышать слово Господа. Мы не успеваем за нашими страстями! 
Василий Петрович бухнулся на свою кровать и подпер стенку. Неожиданно погас свет. 
– Ну вот. Даже не успел умыться. Может, ещё включат?– расстроился Василий Петрович.– А между прочим, язычники воспевали секс. Они вообще считали, что люди до определённого возраста должны были находиться в состоянии вечного оргазма. Меня это больше устраивает. Поэтому, дорогой мой, я быстренько постарался забыть всё, что прочёл в Библии, и теперь мои гусиные потроха чисты, как и мой разум. 
– Вы не совсем внимательно читали Библию, Петрович, иначе вы знали бы, что Господь воспевает любовь, – улыбнулся Стас.– Он призывает мужа и жену беречь друг друга и не уклоняться друг от друга, разве что на время поста и молитвы, а потом опять быть вместе. Он говорит, чтобы муж оказывал жене должное расположение, как и жена мужу. Он говорит, что жена должна быть госпожой тела мужа, а муж не властен над своим телом, и наоборот. Разве это не прекрасно? А помните Песнь Песней Соломона?– Стас поднял указательный палец вверх.– Это гимн любви! А книга Эсфирь? Это просто настоящая эротичекая поэма. 
– Муж, жена...– раздался из темноты голос Василия Петровича.– А знакома ли тебе, Стас, сладость запретного плода? Не пойму я, как ты живёшь. Молодой человек, ещё не женатый, а рассуждаешь, как забитый монах. Ведь имеешь грешки, а? Признавайся. 
Стас подумал, что хорошо, что в темноте конферансье не видит его смущения.
– Имею, Василий Петрович, имею. 
– Ну так вот! И греши, пока молодой, потом поздно будет. Я бы вот сейчас душу сатане продал взамен на потенцию и парочку симпатичных милашек! 
Стас посмотрел на луну, бросившую свой свет на потёртый государственный коврик, и увидел в окне улыбающегося рыжего мальчика лет двенадцати, держащего на руках кота с бантом на шее. Стас закрыл глаза. В сознании пронеслось: «Мы находимся на четвертом этаже. Этого не может быть». Он медленно открыл глаза. В окне никого не было, только к одинокой луне ползла большая туча, пытаясь укрыть её. «Галлюцинации. Нужно выспаться. Я здорово устал»,– подумал он. 
Вдруг включился свет, за спиной Василия Петровича посыпались искры, и он, корчась и трясясь, стал пускать изо рта обильную пену, а через несколько секунд упал на подушку и застыл с перепуганными стеклянными глазами. Стас понял, что Василий Петрович мертв. 
Где-то рядом Стас услышал жестокий детский смех. На стене ещё выбрасывали редкие искры обнажённые провода. 

XVI 

Брак же у всех да будет честен и ложе непорочно; блудников и прелюбодеев судит Бог. 

Евреям (13:4) 

Уже полчаса небыло вызовов. Врач «Скорой помощи» Александр Викторович Муре, под смех водителя машины, заигрывал с молоденькой пухленькой медсестрой, когда его вызвал к себе в кабинет главврач. 
– Саша, мне принесли горящую путевку на море, в Крым. Но я сейчас вырваться не могу. Дочь, понимаешь, в ВУЗ поступает, нужно быть рядом. Я вот подумал, что ты давно не был в отпуске. Езжай, а? Отдохнёшь, расслабишься. 
Санька искренне обрадовался. 
– Вот спасибо, Семен Федорович. Очень кстати. Я сам подумывал об отпуске. Послед-нее время чувствую усталость. 
Через восемь часов Александр Викторович Муре, лёжа на верхней полке купе, слушал звук колес поезда, уносящего его к морю. На нижней полке спал обрюзгший старикан, под-ложив под голову вместо подушки старый облезлый чемоданчик. Напротив него сидела курносая, с тщательно замазанными тональным кремом веснушками, девушка. Она подкрашивала губы ядерно-красной помадой, здорово гармонирующей с ярко-рыжими волосами. Зеркальце случайно, или нарочно, то и дело бросало «зайчики» на лицо Саньки. 
– Вы до Симферополя? 
– Нет,– коротко ответил Саша, но внутри что-то сладко затрепетало от предчувствия продолжения разговора. 
– А я еду к мужу на побывку,– девушка хихикнула.– Он в Симферополе работает. Заработок там неплохой. Он там, а я здесь. Красота!– продолжала она, дёрнув плечиком и стараясь выглядеть кокетливо-жеманной. Но актрисой она была, как видно, никудышней, и обида от несостоявшейся семейной идиллии была написана на её лбу. 
Санька свесил голову с верхней полки и проехал взглядом от лакированной туфельки с бантом по белой икре к острой коленке и, спотыкаясь о гусиную кожу бедра,– к глубокому разрезу на короткой юбчонке. Он в один момент скатился с верхней полки и, приняв позу истинного джентльмена, отрекомендовался: 
– Александр. А вас, простите, как величать? 
– Марина,– протянула девушка медленно, но искорка, промелькнувшая в её зелёных глазах, позволила Саньке с уверенностью подумать: «Итак, отпускным приключениям положено начало». Он галантно поцеловал даме ручку и потянулся за спортивной сумкой, лежащей наверху. 
– Не обмыть ли нам, прелестная Марго, наше с вами замечательное знакомство?– жестом фокусника Санька вынул из сумки бутылку «Хереса».
– С удовольствием,– пробасила Марина, как в танго, приблизившись лицом к Саньке настолько, что лбы их соприкоснулись, и – резко отпрянув. 
Санька, потирая руки, достал из сумки палку сырокопчёной колбасы, два свежих огурца и шесть яиц, сваренных вкрутую. 
Пока Марина с энтузиазмом орудовала ножом над сервилатом, он открыл бутылку и разлил вино в предусмотрительно купленные в вок-зальном киоске пластмассовые стаканчики. 
– Итак...

Через полтора часа слегка окосевшие Санька и его спутница сидели в вагоне-ресторане и пили водку под салат из капусты. Санька произносил уже сложнопроизносимую для него фразу: 
– Перейдемте, мадемуазель, на «ты» путем бр- р-рут-тер-шафта. 
А ещё через час они задыхались от страсти, духоты и неудобства в тесном вагонном туалете. 
Утром, когда Александр Викторович Муре, врач-реаниматолог «Скорой помощи», открыл слипшееся тяжёлое веко и, превозмогая боль от спазмов в голове, посмотрел вниз, нижняя полка была пуста. Её недавняя владелица уже около получаса обнимала своего законного супруга и с надутыми губками рассказывала, как тяжела и скучна была долгая дорога к нему. 
(Продолжение следует).