Никейское (Читано Михаилом Ефремовым на XXIV церемонии «Ники»)

Ну что, коллеги, минул год. Мы, как жена при пьяном муже, все время ждем: прибьет! убьет! А между тем бывает хуже, и в целом — множество причин придаться радостному крику. Вот «Дождь» нас, скажем, замочил, и мы отправились на «Нику». Тревожит, собственно, одно среди довольства и покоя: у нас не то чтоб нет кино, но как-то мало, и такое, что стало стыдно награждать, ругать смешно, смеяться подло… Да и чего бы, в общем, ждать, когда всего осталось по два? Распад, забвение азов… Права Европа, нас отторгнув. Не видит импортных призов несчастный наш кинематограф. Мы на скамейке запасных, и это грустная скамейка. Причина есть, о ней и стих: мы все живем внутри ремейка. Все киноведы морщат лбы: новейших тем для фильма мало! Ремейк «Иронии судьбы», ремейк «Служебного романа»! Меняем золото на медь. Я сам ремейк — мамуль, скажи же!*

Короче, все теперь ремейк: труба пониже, дым пожиже. Наш модус нынешний таков — сплошной простор для балагуров: ремейк «Кубанских казаков», каким бы снял его Сокуров. Где некогда дымились щи — теперь вода с листом капусты. И декорации нищи, и диалоги безыскусны, и накрывается прокат, и всем пустые залы прочат, и палачи играют так, что жертвы им в лицо хохочут… Причины долго объяснять. Важней понять — без слез, без стона: ремейк чего сегодня снять, чтоб как-то выглядеть пристойно, чтоб видом этого кина дивить окрестную планету? Допустим, «Клятва»: ни хрена. Артиста нет, статистов нету, лишь рабство прежнее, на ять, но никакой Чиуарели не смог бы Сталина сваять из этой падали и прели. Чего б изысканней найти, чтоб интеллект, душа, свобода? Ремейк, допустим, «Девяти» тех дней из роммовского года — но где сегодня физик наш? Его, увы, не видно близко — есть только сколковский муляж и программисты в Сан-Франциско. «Кавказской пленницы» ремейк сегодня делать страшновато — нас превратят за это в стейк бойцы крутого шариата, поскольку там большой процент успешных в прошлом командиров, а на сааховский акцент, глядишь, обидится Кадыров… В истекшем, собственно, году имелся ряд поползновений устроить к общему стыду ремейк «Семнадцати мгновений», про все шпионские дела. Могла бы быть икона стиля, чтоб Чапман Штирлицем была и там по Родине грустила, — и я бы мог, забывши стыд, поверить в то, что Чапман — Штирлиц, но что по Родине грустит… Пардон, ребята, вы ошиблись.

Какой еще придумать фон для наших грустных опасений? Вот есть «Осенний марафон»: назвать его «Смартфон осенний» — и выдать, сохраняя дух, кино о новых блудодеях: как муж метался между двух и наконец послал обеих. Его и я сыграть бы мог, но нет: прокатчик смотрит хмуро. Тут политический намек увидит новая цензура. Вот если б он, могуч и лих, закончил бой души и тела, женившись сразу на двоих… Но это будет слишком смело.

Иные, радостно оря, хотят движухи и раскачки — ремейк, допустим, «Октября» иль, для начала, той же «Стачки». Добра не ищут от добра, порочить классику неловко — но для ремейка «Октября» нужна огромная массовка. Сегодня правда такова, что наш народ почти бесплотен — массовки сыщется едва на Триумфальной пара сотен, ОМОНа больше в десять раз: кулак и вот такая пачка… А что до «Стачки», так у нас уже давно, по сути, стачка: набрали воду в решето и носят с труженицким видом… Здесь не работает никто. Но вы не бойтесь, я не выдам. Здесь получился бы один — как мощный дуб среди поленниц — ремейк «Великий гражданин», точней, «Великий иждивенец». Уж коль мы ищем образцов, боюсь, на данной фазе цикла — у нас же цикл, в конце конвов! — мы все живем в ремейке «Цирка»: герои, душу веселя и честно радуясь друг другу, «Мы едем, едем, вуаля!» — поют и носятся по кругу. Надежды сводятся к нулю, арену тихо подминая… Но я по-прежнему люблю тебя, страна моя родная, любовью верного сынка, который зол и неприкаян, хоть ты не так уж широка, и он уже не как хозяин. А я б еще в виду имел — прошу запомнить эту фразу, — что после «Цирка», например, была «Весна».

Хотя не сразу.
дмитрий быков.