МОСКОВСКИЕ ПИВНЫЕ ПЯТИДЕСЯТЫХ. Шалманы, поилки, павильоны, рестораны.

Торговля разливным пивом в Москве всегда была почему-то вопросом политическим.Сразу после окончания большой войны отец всех народов совершенно справедливо решил, что мужикам, вернувшимся с фронта, надо дать простой и доступный способ проведения досуга.

Москва тогда покрылась сетью моментально возводимых деревянных павильонов «Пиво-воды»: там наливали простое и дешевое «Жигулевское»… и водку. Возникло даже устойчивое выражение «СПГ с прицепом», что означало заказ: сто пятьдесят водки и кружка пива. Заказ принимала и исполняла стоящая за стойкой разной степени опрятности и привлекательности женщина.

Эти заведения получили в народе название «шалман».

Более того, в стандартное оборудование внутригородских и ближайших к городу железнодорожных платформ (не говоря уже о станциях), где останавливались пригородные поезда, входило типовое деревянное строение, где размещались билетная касса, маленький зал ожидания и непременный буфет, торговавший черствыми бутербродами с сыром и колбасой и все тем же разливным «Жигулевским». Сталин считал, что только таким образом можно и нужно бороться с исторической тягой подведомственного населения к змию.

Склонный к простым решениям Хрущев одним махом покончил с этими точками общепита, немногие уцелевшие получили название «Воды-соки». А народ, которому порушили не только доступные теплые места под крышей, что весьма актуально для нашего неласкового климата, но и подняли цену на водку почти на треть, стал приучаться складываться по десятке (после денежной реформы 1961-го по рублю), покупать пол-литру и разливать ее в ближайшей закусочной или в тех же «Водах-соках». Возникло выражение «сообразить на троих». Другим последствием этого этапа борьбы руководства страны за дальнейшую алкоголизацию народа стал переход большинства пьющих на дешевые крепленые вина.



Но некоторые пивные каким-то чудом сохранились и при Хрущеве. Таким чудом было безымянное заведение с открытой террасой в Нескучном саду. Там подавали обычное для тех времен «Жигулевское» и какую-то немудрящую закуску. Студенты исторического факультета МГУ, частенько мигрировавшие между факультетом на Моховой и главным зданием, прозвали его «Утес». Оно действительно располагалось на возвышенности, с которой открывался дивный вид на реку.

К середине шестидесятых, когда Хрущева сменил Брежнев, стала меняться ситуация и с пивными заведениями. Тем более что народ, посещавший выставки в Сокольниках, мог увидеть кусочки нормальной жизни. В то время самым центровым и, пожалуй, вообще первым настоящим пивным рестораном был «Пльзень» в ЦПКиО. Там поначалу продавалось действительно настоящее чешское пиво, которое во все советские времена было настоящим дефицитом, настоящие пивные закуски, например шпекачки. Понятно, что попасть туда можно было только «по блату»: имея знакомого администратора, например, или через заметную мзду швейцару. В начале восьмидесятых «Пльзень» сгорел.

Чуть позже открылось другое заведение, уже во всех смыслах центровое – в начале Калининского проспекта (ныне Новый Арбат). Это существующие по сей день «Жигули». Чтобы попасть туда «с улицы», нужно было отстоять не менее двух часов в очереди. Посидеть там вечером или в выходные для простого люда было просто нереально. Тогда же появилась культовая «Яма» на углу Столешникова и Пушкинской (ныне вернувшая историческое название Большая Дмитровка). Характерно, что напротив – через переулок – был магазин «Аист», где торговали, в том числе и в розлив, молдавским вином. «Аист», в свою очередь, вплотную прилегал к конструктивистскому зданию архива Института марксизма-ленинизма, где хранились оригиналы трудов классиков, которые, как известно, отнюдь не чурались пенного напитка. Впрочем, Маркс предпочитал портвейн. Так что соседство его архива с «Аистом» было объяснимо.

Тогда же на окраине Москвы, в самом конце проспекта Вернадского (за станцией метро «Юго-Западная»), открылся ресторан «Ракушка» с подачей разливного пива. Пиво там, как, впрочем, и в других подобных заведениях, подавалось в стеклянных кувшинах, в которых в советских конторах хранилась питьевая вода. Отдаленность «Ракушки» от столбовых дорог делала ее почти доступной для входа, а по ценам, если особо не разбегаться, доступной для младших научных сотрудников окрестных академических гуманитарных институтов.



В те же времена открылись довольно многочисленные пивные киоски и так называемые автопоилки. Отстояв приличную очередь, можно было получить в амбразуре киоска кружку почти всегда разбавленного пива. Но только в случае, если находилась свободная кружка. Так вокруг счастливчика, уже употреблявшего напиток, сразу образовывалась вторичная очередь из соискателей кружки. Счастливчик, глядя на очередь, почти всегда говорил «я повторю», что лишало соискателей надежды на скорое утоление жажды.





Автопоилки, в отличие от киосков, располагались под крышей и были этакими барами самообслуживания. Посетителю полагалось взять кружку, самостоятельно вымыть ее (а точнее, сполоснуть) холодной водой с помощью нехитрого устройства нажимного действия, опустить в щель автомата монету достоинством 20 копеек и получить несколько менее полулитра все того же «Жигулевского». В ручном режиме осуществлялся размен купюр на упомянутые монеты и торговля, например, солеными сушками по цене 1 копейка за штуку. Понятно, что такие заведения были бешено популярны, и главных проблем было две. Во-первых, чтобы пиво вообще было в наличии (его выпивали быстрее, чем успевали подвозить), а во-вторых, все те же кружки, которых никогда не хватало. Смекалистый народ и здесь нашел выход. Очень популярны были, в частности, обрезанные пакеты из-под молока формата pure-pack. Они были удобны еще и тем, что их можно было сложить и носить в кармане.







Необъяснимым образом особая концентрация таких автопоилок была на Покровских воротах: полуподвал на углу Старосадского и Маросейки, первый этаж предпоследнего перед бульваром дома в конце Маросейки и в самом конце Чистопрудного бульвара возле остановки трамвая. Все подобные заведения были, понятное дело, безымянными, поэтому народ сочинял свои топонимы. Два последних, соответственно, получили названия «Железка», или «За железным занавесом» (имелся небольшой внутренний дворик, отгороженный от улицы массивными железными воротами с прорезанной в них калиткой), и просто «На путях» (из-за близости трамвайных путей).





В принципе, можно констатировать, что жизнелюб Брежнев верно понимал потребности нерушимого блока коммунистов и беспартийных. Демократичны были и цены. Базовая стоимость пол-литровой кружки «Жигулевского» (а другого и не бывало) в вышеупомянутых киосках составляла 22 копейки (килограммовый батон белого хлеба или четыре поездки на метро плюс один звонок из уличной кабины телефона-автомата), автомат, работавший от монеты достоинством 20 копеек, соответственно, чуток до полулитра не доливал, в редких барах кружка пива стоила вдвое больше – 40 копеек.

То же «Жигулевское» в бутылке обходилось чуть дороже – 25 копеек, что вместе с залоговой ценой тары – 12 копеек – составляло конечную цену в магазине 37 копеек. Ящик (20 бутылок) обходился в 7 рублей 40 копеек (тогда два килограмма настоящего, ручной выделки, окорока). Продвинутые потребители покупали ящик, переливали пиво в большие трех- или пятилитровые банки, устраивали их в холодильник, посуду сдавали там же, по месту закупки пива, выручали 2 рубля 40 копеек и за 2 рубля 22 копейки докупали еще 6 бутылок напитка. Самым трудным было это пиво в магазине застать. Распространенной практикой было обзвонить приятелей, узнать, где пиво есть, взять такси (10, позднее 20 копеек километр), чтобы поспеть до того, как оно кончится, и потом уже не торопясь вернуться и приступить к распитию.

Пива действительно не хватало. До конца семидесятых в Москве действовало четыре пивзавода. Старейший и дававший лучшую продукцию Бадаевский, самый мощный Останкинский, Москворецкий и опытно-экспериментальный (причем до сих пор непонятно, что за опыты там ставили) в Хамовниках. Но тут Москву настигла Олимпиада 1980-го. Руководство быстро осознало, что один из самых главных и наглядных для орды иностранцев дефицитов является дефицит прохладительных напитков вообще и пива в особенности. Так в кратчайшие сроки был построен Очаковский комбинат, который по производительности превзошел все остальные вместе взятые. Тогда же, в начале восьмидесятых, было принято историческое (без всяких кавычек!) решение о строительстве по всей стране пивзаводов и стало закупаться за границей соответствующее комплектное оборудование.



Но пока махина реализации этого решения неторопливо проворачивалась, Брежнев покинул земную юдоль и после двухлетнего переходного периода «гонок на лафетах» по Красной площади народу был явлен новый вождь – Горбачев. Решив поспорить с вековыми историческими традициями, он свою историческую роль увидел в искоренении потребления любого напитка крепче кефира. Закупленное оборудование для пивзаводов было порезано на металлолом. Действующие заводы стали закрывать и перепрофилировать. Водка стала дорожать в разы, но пиво странным образом не поднялось в цене. Подорожала лишь тара – до 20 копеек, так что бутылка «Жигулевского» обходилась в 45 копеек, что и осталось в памяти народной.

После бесславного окончания горбачевской антиалкогольной кампании наступили другие времена. Пива стало много, пиво стало лучше, пиво стало разным. А по поводу горбачевской борьбы с пьянством автору этих строк вспомнилось выражение одной замечательной девушки его молодости: «Разве это эпоха, разве это эра? Это просто эрунда».