дед мороз.александр генис.

Н
аши новогодние торжества начинаются в открытом поле задолго до празднества и далеко от дома. Только через два часа езды Пенсильвании появляются первые признаки местного промысла: на бельевой веревке сушится колпак Санта-Клауса. Отсюда уже не заблудишься - дорогу украшают неоновые крендельки и захолустные бары. Сразу за последним - триста акров елок. Найти среди них подходящую не легче, чем жену. В толпе себе подобных они все соблазнительны, но стоит принять решение, как другие кажутся лучше твоей. Так и бродишь, как вор в гареме, пока ранние сумерки не решают дело, и ты, тыкая пилой в первую попавшуюся, оправдываешь ее тем, что любовь - не причина союза, а его результат. Ведь нам с елкой предстоит особенно долго - от Григорианского Рождества до Юлианского Нового года. Я ни разу в жизни не проводил праздника без елки, но раньше было по-другому.

Поход начинался задолго до рассвета, если зарю вообще стоило принимать в расчет, учитывая широту и время года. Боясь проспать и остаться дома, я вставал первым и уже одетым дожидался взрослых – отца и брата. Почему туда не брали женщин, мне никто не объяснял, а я не спрашивал, гордясь первым мужским делом в своей, мягко говоря, незрелой жизни.

К базару мы шли молча, чтобы лишний раз не открывать рта на морозе. Возле первого павильона (им служил ангар для дирижаблей, которыми первая латвийская республика тщетно надеялась защититься от соседа) уже собралась тихая толпа с фонарями наготове. Гуще всего она, разумеется, была у ворот обнесенного передвижной изгородью крааля. Ввинтившись в стену спин, мы старались, не растеряв друг друга, оказаться поближе к цели. Но когда ворота распахнулись, течение вынесло нас к невыгодному для других углу. Тут стояли наиболее дорогие и самые высокие елки, не влезавшие в малометражные во всех измерениях новостройки. Отец, однако, признавал только те деревья, что упирались в потолок нашей старой квартиры.

Помятые, но довольные, мы возвращались с добычей домой и ложились досыпать, доверив женщинам – маме и бабушке – украшать елку гэ-дэ-эровскими игрушками, которые все еще назывались "трофейными". На мою долю оставляли только деревянного божка со сломанным ухом, выцарапанным кошкой глазом и порыжевшей от старости бородой. Конечно, я знал, откуда берутся подарки, за которые мне приходилось умело торговаться с родителями. Но этот Дед Мороз был персональным идолом. В маленького, а тем более ущербного бога поверить проще, чем в большого и всемогущего. Поэтому в детстве все - язычники. Представляя личную – мою – мифологию, Дед Мороз исполнял не все, а только самые потаенные желания, о которых я сам не догадывался. Он приносил сны.

Между той елкой и этой прошла целая жизнь, но я по-прежнему больше любого другого люблю это странное время года. Ничьи дни, когда, умилившись вместе с Америкой Рождеством, мы вступаем в волчью пору декабря. Дождавшись ее, я пользуюсь язычеством зимы по назначению. Днем сижу, как дед Мороз, под елкой. Ночью сплю возле нее, надеясь, что навеянные волшебным деревом сны сбудутся по северному поверью: так, как я их истолкую.