День четвёртый.

- Эдуардыч! Слышь, солью у тебя разжиться можно? - : Голос соседки Нюрки заставил Николая Эдуардовича окончательно проснуться и подняться с кровати. Он посмотрел на ходики, висевшие на стене. Они показывали восемь часов утра ровно. Сейчас дам, жди! - :Крикнул Николай Эдуардович, взял солонку со стола и открывая соседке дверь, непроизвольно посмотрел на отрывной календарь, висевший тут же рядом с дверным косяком. На листке было 29 Сентября 1941-го года. А я драники затеяла - : Улыбнувшись сообщила Нюрка: - А соли то и нет, вот подумала у вас поживиться. Вот скажи мне, чего ты, Нюрка, лыбишься? - : Недовольно пробурчал Николай Эдуардович: - Война, фашисты в городе, а она рада-радёхонька. Тебе уж замуж давно пора, а терь и так женихов всех перестреляют. Дура, тьфу!

Николай Эдуардович был вдовцом и проживал в небольшой комнатушке в одной из киевских коммуналок. Он был стар и одинок. Нет, так, конечно было не всегда. Ещё каких то лет шесть назад были у него и жена Раиса Сергеевна и сын Саша и невестка Ниночка и внук Тарасик. Всё было, пока кто то не написал Куда Надо и в один из осенних вечеров 1936-го соседняя комната в коммуналке, где проживал его сын со своей семьёй, не опустела. Кто донёс, по какой статье судили? Какая теперь разница? А через пару месяцев пришлось и супругу свою Раису Сергеевну похоронить. А в опустевшую комнату сына вселили старого часовщика-еврея Каца. Тот тоже был вдовцом, но у него был сын, который был офицером Красной Армии и спроживал со всоей семьёй где то в Ирпене.

Отдав Нюрке соль, Николай Эдуардович направился было к кухне, но в этот момент кто то сильно застучал кулаками во входную дверь. Он открыл её и впустил в квартиру двух мужиков с винтовками на плечах и повязками полицаев на рукавах серых пиджаков. Кац Исаак Вольфович где тут обитает? - :Спросил первый, видимо главный из двух заявившихся. Да вон там. - : Как бы автоматически ответил Николай Эдуардович и показал рукой в сторону бывшей комнаты своего сына. Какая же это гадская привычка бояться любого у кого оружие и власть: ты вроде и не хочешь им помогать, но тело просто неподвласно мозгу и под действием страха делает то, чему мозг пытается сопротивляться. А в тэбэ яка фамилия? - :Поинтересовался второй. - Шенкер. - О тэж жыд?! - : Обрадовался второй. - Нет, я немец - А, ну тоди хай Гитлер тоби! - :Пошутил второй и встретившись взглядом с первым потупился и замолк. Полицаи прошли в конмату Каца и вскоре выволокли его растрёпанного и с разбитой губой из квартиры.

Настроение у Николая Эдуардовича было жуткое. Есть не хотелось, да и нечего было. Собрав несколько не особо нужных в хозяйстве вещей он направился на стихийный рынок, кои в этот период возникали чуть ли не на каждом углу. Разговоров на рынке только и было, что о взорванном Крещатике и о том, что немцы де собирают всех евреев и что в Бабьем Яру вроде как на днях кого то расстеливали. Николай Эдуардович более-неменее удачно сменял свои вещи на пару киллограмм картошки и небольшой кусок сала, завётнутый в газету, причём так, что портрет Сталина оказался весь в жиру. За такое и посадить могли. - : Подумал он. И в этот момент рынок затих, все торговцы попрятали свой товар и повернув головы в одну сторону встали  внимательно всматриваться в чёрно-серую толпу, появившуюся с конца улицы. Толпа приблизилась и стало понятно, что это полицаи и немецкие солдаты гнали огромную толпу евреев. Те брели хмуро, опустив головы и не смотря на стоявших на тротуаре людей. Многие несли чемоданы, как будто готовились переезжать на новые квартиры, только лица у них были на новосёлов никак не похожи. В какой то момент Николаю Эдуардовичу показалось, что он увидел в профиль Исаака Вольфовича. Он машинально поднял руку, чтобы показать ему, мол я здесь, я за тебя переживаю, и даже рот раскрылся в непроизвольном желании сказать «Прости». Но в этот момент человек повернулся чуть больше и Николай Эдуардович понял, что обознался