На Нюрнбергском процессе понятие «зондеркомандо» (буквально — «отряд особого назначения») звучало не раз, однако подразумевались при этом группы членов СД (Службы безопасности при СС), чьей главной задачей были не массовые убийства евреев, коммунистов и всех прочих врагов Рейха, а поиск и уничтожение советских архивов, организация тюрем и лагерей.
Однако в Аушвице-Биркенау этот термин получил иное значение — там «зондеркомандо», или «зондерами», называли узников-евреев, которых заставляли помогать эсэсовцам осуществлять процесс массового уничтожения евреев и других узников. При этом, хотя в официальном документообороте лагеря сам термин не употреблялся, он был в ходу как у эсэсовцев, так и у самих узников, служа своего рода собирательным эвфемизмом для многообразия функций, которые «зондеркомандам» вменялись в обязанности. Это и доверительное успокаивание жертв (все же евреи, свои!), и помощь им при их раздевании (их же привели в «душ»!), но главное — выволакивание трупов из газовых камер, транспортировка их к печам крематориев или к так называемым огненным ямам на открытом воздухе и сжигание трупов, срезание с трупов длинных женских волос, извлечение золотых зубов, размельчение непрогоревших костей, транспортировка пепла к реке и многое другое, включая и «помощь» немцам при индивидуальных расстрелах. А на позднем этапе функционирования концлагеря появилась новая и последняя функция у «зондеркомандо» — обрушение крематориев. Кажется, единственное из «грязной работы», что не доверяли евреям, — это вбрасывание в газовые камеры гранул «Циклона Б».
Для меньшего привлечения к себе внимания члены «зондеркомандо» не носили полосатые робы, как остальные узники, а ходили в обычной одежде. Более того, на их синих шапках красовался символ Красного Креста для еще большей маскировки — такие же опознавательные знаки были и на легковых санитарных машинах, на которых в лагерь подъезжали к газовням эсэсовцы и дежурный врач.
Селекция и привилегии
В ряды концлагерных зондеркомандовцев попадали и немцы-уголовники, и поляки, и советские военнопленные, однако подавляющее большинство членов составляли все-таки евреи. При отборе ключевую роль играли физические данные и выносливость, а также уровень потенциальной коллаборационистской лояльности. Жили такие «чернорабочие смерти» обычно изолированно от остальных узников. Самая первая такая группа была создана в августе 1941 года и закреплена за единственным на тот момент в Аушвице крематорием рядом с базовым лагерем. Она состояла сначала из 12, а потом из 20 человек (четверть поляков и три четверти евреев). И если поляки жили вместе с другими узниками в обычном блоке, то евреев уже к этому времени поселили отдельно — в 13-й камере 11-го блока. Позднее новые составы зондеркомандовцев жили в 13-м блоке нового лагеря в Биркенау, а когда из-за растущего их числа там уже не хватало места, они заняли 9-й и 11-й блоки.Блок с зондеркомандовцами был отгорожен от остальной части лагеря стеной, а на выходе оттуда стоял охранник. Здесь же находился лазарет на 20 мест. Однако коррупция, которая была повсюду, а стало быть и здесь, позволяла этим особым узникам даже такие вольности, как свидания с женщинами. Паек чернорабочих был также значительно больше, чем у обычных заключенных — но основу их рациона составлял даже не он, а те съестные припасы, которые они находили в одежде обреченных на гибель людей. По негласной условленности, им доставались и алкоголь или лекарства, принадлежавшие умершим, Все это было в лагере еще и своеобразной валютой, в обмен на которую можно было очень многое раздобыть и получить, вплоть до оружия. Несмотря на строжайшие запреты, брали, если находили, и золото, и драгоценности, и настоящую валюту. Все эти средства потом шли на подкуп СС и финансирование восстания.
Итальянский историк и философ Примо Леви, который сам пережил Аушвиц, отмечал, что эсэсовцы относились к зондеркомандовцам скорее как к «коллегам», а не как к узникам: вместе они играли в футбол, сообща поддерживали черный рынок, иногда смотрели кино и даже выпивали. Но это принципиально неверно: никакой корпорации не было, любой эсэсовец мог убить любого зондеркомандовца — хотя бы и без причины. Вычленять такую корпорацию, как это делают Леви и его ученики, исторически неправильно и психологически нехорошо.
Ротация кадров
Несмотря на все привилегии, жизнь зондеркомандовца была лишь немногим лучше и дольше, чем у обычного узника. Из первого состава в итоге выжить чудом удалось только двоим, остальные (кстати, поляки) были расстреляны ближе к концу войны. Массовые ротации среди зондеркомандовцев, их уничтожение и замещение новичками, происходили нерегулярно, но постоянно.Первая такая ротация произошла в начале 1942 года, когда был уничтожен работавший с трупами в Биркенау и состоящий из 70-80 узников (преимущественно словацких евреев) второй состав «зондеркомандо». Их перевезли в политическую тюрьму в Аушвице-1, где они, согласно некоторым сведениям, были расстреляны лично Отто Моллем. Следующим под ротацию, уже в декабре 1942 года, попал третий состав, успешно завершивший свою функцию по эксгумации и сожжению ранее закопанных, а также свежих трупов. К началу декабря, предчувствуя свою скорую смерть, членами «зондеркомандо» было совершено несколько групповых побегов и четверым из них удалось успешно вырваться из концлагеря.
3 декабря 1942 года почти всех оставшихся зондеркомандовцев отправили в газовую камеру, других убили чуть позже уколами фенола. Выжить в этой селекции удалось только самым «незаменимым»: зажигальщикам, механикам, «функциональным узникам».
Еще один неудачный побег зондеркомандовцев произошел в январе 1944 года, после чего в воспитательных целях около 200 чернорабочих были отправлены в Майданек и там убиты.
Следующие «чистки» среди членов «зондеркомандо» пришлись уже на осень 1944-го: в сентябре в дезинфекционную камеру в Аушвице-1 отправили 200 человек, а на октябрь было запланировано «сокращение» еще 300 узников. Однако последняя «чистка» не состоялась — 7 октября зондеркомандовцы как минимум с трех крематориев подняли восстание, в результате подавления которого погибли 250 человек, а еще 200 узников в тот же день расстреляли. В живых остались только 212 членов бригад.
Последняя «селекция» состоялась 26 ноября 1944 года, под нее попали 170 человек — 100 из них расстреляли, остальных отправили на каменоломни. Оставшиеся 30 узников продолжили работать и занимались разрушением крематория V и демонтажем оборудования. Крематорий V был взорван лишь за день до освобождения лагеря — 26 января 1945 года.
Всего ко дню эвакуации лагеря, 18 января 1945-го, в живых оставались лишь сто с небольшим членов зондеркомандо, и большинство из них дожили до окончания войны.
Моральная дилемма
Только попав в ряды других зондеркомандовцев, новички узнавали, какой работой им придется заниматься. Тут же они сталкивались с реальностью: их родственники, стоявшие рядом на рампе, вероятно, уже мертвы. А если нет, то новоиспеченному члену бригады придется принимать участие в их убийстве. С другой стороны, и неповиновение приказам эсэсовцев само по себе было самоубийством. Некоторые узники находили для себя решение этой дилеммы именно в самоубийстве, хотя это и было большой редкостью в лагере. Было нескольких таких случаев: Менахем Личи, прыгнувший в огонь в первый же день, и Лейб-Гершле Панич, сделавший то же самое, только в день восстания. В тот же день порешили себя и два еврейских врача.Были и неудачные попытки самоубийства: узники глотали таблетки, пытались повеситься после участия в сожжении трупов своих родственников. Некоторые лишь задумывались о смерти, но не доводили дело до его реализации.
Моральные проблемы возникали у членов бригад и при общении с обреченными на смерть узниками — говорить ли им об их судьбе или пытаться создать умиротворяющую атмосферу и делать вид, что ничего не происходит? Однако чем дольше человек был лагерным чернорабочим, тем хладнокровнее и бессердечнее он становился. Работая в газовнях, члены бригад чаще всего не церемонились и с трупами — они позволяли себе ходить по телам, сидеть на них и даже перекусывать, облокотившись на них.
Узники лагеря отмечали, что зондеркомандовцы в большинстве своем были грубыми, опустившимися людьми. Так, заключенная Аушвица Люси Адельсбергер, описывая их, говорила: «То были уже не человеческие создания, а перекошенные, безумные существа». Врба и Ветцлер писали: «Члены зондеркомандо жили изолированно. Уже из-за чудовищного запаха, исходившего от них, с ними не возникало желания контактировать. Всегда они были грязные, абсолютно потерянные, одичавшие, жестоко подлые и готовые на все. Не было редкостью, если они убивали друг друга». В то же время другие заметки о зондеркомандовцах говорят об обратном — они были чистоплотными людьми, единственными из узников, кто имел доступ к горячему душу.
Согласно запискам одного врача, нервные расстройства являлись для членов бригад обыденностью: «Все это были молодые люди, отобранные именно вследствие их силы и хорошего телосложения. Если у них и имелась склонность, то к нервным нарушениям. Колоссальной тяжестью для них было осознавать, что их братья, жены, родители — вся их раса целиком — мученически погибали здесь. День за днем они брали тысячи тел и своими руками бросали их в печи крематориев. Последствиями этого были тяжелые нервные депрессии и часто неврастения».
Некоторые из этих людей, как отмечает Полян, в итоге просто сошли с ума. Другие свыкались со своей судьбой и становились апатичными, бесчувственными «роботами». В своих воспоминаниях бывшие зондеркомандовцы и сами называли себя так. Леон Коген, рассказывая о своих переживаниях в момент, когда слышал предсмертные крики людей в газовнях, отмечал: «Мы были тогда как роботы. Не могли позволить себе предаться силе чувств, которые возникали у нас по ходу нашей работы. Человек же эти чувства, являющиеся составной частью его работы, вынести не может! Мы же ощущали себя "нормальными людьми", только когда такие чувства на корню подавляли. Тогда наши действия принимали личину "работы", которую мы должны были выполнять согласно указаниям немцев. Так это выглядело. Мы не думали об ужасном в нашей "работе", у нас не было относительно этого эмоций. Собственно говоря, не было и чувств. Мы их задушили еще в зародыше». Об аналогичном опыте говорит и Якоб Габай: «Поначалу было очень больно быть обязанным на все это смотреть. Я не мог даже осознать, что видели мои глаза, а именно: от человека остается всего лишь какие-то полкилограмма пепла. Мы часто об этом задумывались, но что толку? Побег был невозможен, потому что мы не знали языка. Я работал и понимал, что вот так же погибли и мои родители. Что может быть хуже? Но через две-три недели я к этому уже привык. Иногда ночью, присев отдохнуть, опирался рукой на труп, и мне уже было все равно. Мы работали там как роботы. Я должен был оставаться сильным, чтобы выжить и иметь возможность всем рассказать, что в этом аду происходило. <…> Иногда сомневались, а осталось ли в нас еще что-то человеческое? <…> Мы делали черную работу Холокоста».
Члены бригад были самыми информированными узниками, из-за чего и самыми охраняемыми. Но свою обреченность зондеркомандовцы понимали: их работа — всего лишь отсрочка смертного приговора. Человеческое начало они оставили в свидетельствах — аутентичных записях лагеря и своей деятельности, которые стали главными документами Холокоста, а также выразили его через восстание в 1944 году, разрушив один из крематориев.
Свидетельства узников
После того как Красная армия 27-28 января 1945 года освободила концлагерь Аушвиц-Биркенау и ушла дальше на запад, здесь разместились военные госпитали и Чрезвычайная Государственная комиссия по расследованию немецко-фашистских преступлений. До того как в марте в лагере стали содержать немецких военнопленных и интернированных поляков, на протяжении почти всего февраля территория Аушвица была мало охраняемой зоной, что позволяло местным жителями беспрепятственно мародерствовать.В опустевших бараках и служебных помещениях можно было найти уйму интересного: протезы, игрушки, мешки с женскими волосами, банки с эмбрионами и многое другое. Особый интерес у кладоискателей вызывали крематории и газовые камеры, где мародеры надеялись обнаружить еврейское золото и другие ценности.
Иногда в ходе таких «раскопок» попадались емкости, внутри которых были рукописи, в основном на идише. Чаще всего их выкидывали, другие «кладоискатели» сохраняли, чтобы потом перепродать небезразличным бывшим узникам-евреям. Одной из подобных находок в 1945 году оказались записки Залмана Градовского, которые в итоге пролежали в архивах почти четверть века за ненадобностью, пока не привлекли внимание историков.
Сами же археологические раскопки начались на территории лагеря только в начале 1960-х годов. В результате в пепле и земле возле крематориев было обнаружено несколько десятков схронов, сделанных зондеркомандовцами. Восемь из них — всего девять рукописей — попали в руки историков и стали ценнейшими историческими документами. Согласно утверждениям Хенрика Порембского, обслуживающего крематории электрика и связного зондеркомандовцев с подпольщиками в Аушвице-1, свои записки члены бригад начали закапывать летом 1944 года после того, как связь с подпольщиками из головного лагеря стала практически невозможной. Всего ему было известно о 36 схронах на территории крематориев.
Часть этих закладок удалось обнаружить археологам. 28 июля 1961 года найден немецкий солдатский котелок с записками Эммануэля Хиршберга из Лодзинского гетто с комментариями Залмана Левенталя. Здесь же были и записи учета прибывающих в лагерь эшелонов. Рядом в земле обнаружены остатки пепла и человеческих костей. Еще одной находкой стали фотографии зондеркомандовцев на фоне сжигаемых трупов, которые были сделаны исподтишка самими чернорабочими.
Среди других захоронений — также закопанные фотоаппарат, банка с остатками газа и записки с расчетами числа убитых в Аушвице. Другие закладки были с записями о событиях в Биркенау и именами основных палачей. Часть схронов являлась скорее символической: талесы и молитвенники погибших, банки с пеплом родственников.
Публикация текстов зондеркомандовцев началась еще в начале 1950-х в Польше. В последующие годы их перевели на немецкий, английский и другие языки, и только в 2005-м в России появились первые издания записок членов бригад — ранее ни имя Залмана Градовского, ни других его собратьев в стране почти не были известны.
«Свитки из пепла» — это не только анализ многочисленных аспектов феномена «зондеркомандо», но еще и русское издание текстов зондеркомандовцев. Как таковое оно является на сегодняшний день наиболее качественным среди аналогичных изданий на других языках. Во-первых, потому что большая часть переводов сделана с языков оригинала (идиш, французский); во-вторых, потому что переводы аутентичны и не содержат ни цензурных, ни каких-либо еще купюр, и, в-третьих, потому что они заново, с учетом новодобытых знаний, откомментированы.