31-летний житомирянин, оставшийся после пожара инвалидом, стал успешным бизнесменом

Десять лет назад, когда Толику исполнился 21 год, с ним случилась случилась беда - парень сильно обгорел на пожаре.

Анатолий Макарчук, старший сын в многодетной семье, после окончания училища он пошел работать на стройку. Пожар возник ночью. По роковому стечению обстоятельств Толя с другом, опоздав на последнюю маршрутку, решили переночевать на рабочем месте. Загорелись стройматериалы, хранящиеся в подсобке, и спящих рабочих охватил огонь.

Когда Анатолий выписался из больницы, друзья и родители не могли себе представить, что он не только восстановится физически и морально, но одним из первых в селе организует собственный бизнес, приносящий неплохие доходы.


«Прибежавшие к горящему зданию соседи попытались открыть дверь, но она была заперта изнутри. Разбили окно — а там железная решетка!»

Мы встретились в небольшом селе под Житомиром, где Анатолий живет с отцом, сестрой и братом. О пожаре, разделившем его жизнь на «до» и «после», мужчина говорит спокойно, как о делах давно минувших дней.

— Я с моим другом крепил гипсокартонные перегородки, — рассказывает Анатолий. — В тот день работы было очень много, закончить ее удалось лишь ближе к ночи. Решили остаться ночевать в подсобке. Сторож поужинал с нами и куда-то ушел, а мы быстро заснули. Дело было поздней осенью. В помещении круглосуточно работал электрический калорифер, выключать его не разрешалось, поскольку там сушились стройматериалы. Но все равно было прохладно, и мы улеглись спать на топчане одетыми. Чтобы согреться, я примостился ближе к печке — в результате чуть живьем не сгорел! Самого пожара не помню. Говорят, сначала я потерял сознание от угарного газа и чуть не умер от отравления… Пришел в себя уже в больнице.

— Толика и его друга Петра спасло то, что сторожа на соседней стройке не спали, — заметил отец Николай Макарчук, присутствующий при нашем разговоре. — Они увидели, как из окошка подсобки повалил дым и появились языки пламени. Вероятнее всего, на открытую электрическую спираль калорифера попали стройматериалы, ветошь или одежда. Соседи прибежали к горящему зданию, попытались открыть дверь, но не получилось — она была заперта изнутри. Разбили окно — а там железная решетка! Наконец дверь удалось взломать.

В подсобке, наполненной клубами черного дыма, молодых рабочих нашли практически на ощупь. Первым вынесли Петра — он лежал ближе к двери. А Толик уже был объят пламенем. Люди вбегали по очереди, хватали горящего человека за ноги, протаскивали пару метров и выбегали наружу, не выдерживая дыма и жара. Так в несколько заходов и вынесли. Сбили огонь с головы и одежды, положили на землю. Один из сторожей, имеющий фельдшерское образование, не растерялся, побежал за аптечкой и сделал пострадавшему обезболивающий укол.

— В спасение Анатолия уже никто не верил, — говорит отец. — Пульс не прощупывался, дыхания не было. Медики, прибывшие на вызов, констатировали смерть, вызвали спецтранспорт. И вдруг, как сами спасатели потом рассказывали, лежащий на траве человек зашевелился и сделал попытку самостоятельно подняться на ноги… Его тут же загрузили в «скорую» и повезли в больницу.

— Наверное, я почувствовал боль, когда закончилось действие лекарства, — продолжает Толик. — И все же плохо осознавал происходящее. Помню, меня куда-то везли, я отвечал на задаваемые мне вопросы: как зовут, год рождения, домашний адрес. Спросил, что со мной случилось. Мне ответили: «Сгорел на пожаре».


«Такой у него характер. Сильный духом, оптимист, старался найти выход из любой ситуации»

Мама Анатолия Галина Макарчук до сих пор не может сдержать слезы, вспоминая о событиях десятилетней давности:

— В реанимацию меня не пустили. Врач сразу сказал: «Готовьтесь к худшему, ваш сын вряд ли выживет». Но несколько дней спустя мне все же разрешили зайти в отделение — сын сам попросил об этом. Когда я его увидела, горло перехватило спазмом: замотан бинтами с головы до ног, лица не видно, во рту — трубочка для кормления жидкой пищей. И трубка аппарата искусственной вентиляции легких. Я не могла вымолвить ни слова. Вдруг из-под бинтов послышалось: «Где мама? Почему она ничего не говорит?» А спазм не отпускал, я по-прежнему молчала. Наверное, сын все понял, потому что вдруг тихонько прошептал: «Мамочка, да не волнуйся ты так… Все будет хорошо».


Галина ласково провела рукой по плечу сына: «Такой у него характер. Сильный духом, оптимист, старался найти выход из любой ситуации. Когда учился в шестом классе, в нашей семье был период жуткого безденежья. Сын пришел из школы и объявил: „Я научился делать корзинки из лозы! Сейчас и вас научу. Будем вместе плести их и продавать!" И в скором времени вся наша семья увлеченно плела корзинки. Мы сдавали наши изделия оптовикам в Киеве и пережили тяжелое время!»

Попытки родителей установить, кто виноват в пожаре на стройке, успехом не увенчались.

— Пожарные составили акт, что возгорание произошло из-за неправильной эксплуатации электроприбора, убытков в результате пожара нет. Потом прислали несколько отписок из прокуратуры и милиции: «установить, кто принес на стройку калорифер, не удалось», а значит, не удалось найти виновных, — разводит руками Николай Макарчук, показывая мне тоненькую стопку писем из разных инстанций. — Если бы у пострадавших на пожаре нашли алкоголь в крови, наверняка их же самих обвинили бы в случившемся. Но ребята были совершенно трезвыми.

Анатолий провел в ожоговом отделении областной больницы более полугода. Перенес 25 операций.

— Первые несколько недель в реанимации я почти все время спал под воздействием лекарств, — вспоминает он. — Уже потом узнал, что у меня сгорело 37 процентов кожи — голова, руки, колени. Хорошо, что на мне была хлопчатобумажная одежда, которая не вспыхивает мгновенно. А синтетическая майка под рубашкой расплавилась. Ожоги были очень глубокими, особенно на голове. Кости черепа пришлось скалывать специальным ножом на два миллиметра, счищая уголь до живой ткани, чтобы потом можно было пересадить кожу с других частей тела. Вначале оперировали и перевязывали только под общим наркозом, но однажды лечащий врач сказал: «У тебя впереди еще много операций. Потерпишь хотя бы во время перевязок?» С тех пор всю неделю я ждал выходных, когда перевязочная была закрыта.

Лежал неподвижно, в полной темноте, с завязанными глазами. К тому же руку пришили к ране на лбу, там, где кости почти не осталось — есть такая методика лечения ожоговых ран. Маме разрешили сидеть рядом, она вслух читала мне книжки. Однажды врачи решили проверить зрение, сняли бинты. Поняв, что я различаю свет и темноту, медики обрадовались: «Пусть глаза привыкают!» Но они не учли, что глаза без ресниц и век оставались открытыми сутки напролет. Даже ночью в реанимации лампы горят. Спустя некоторое время мама заметила, что зрачки у меня помутнели. Доктора пожали плечами: «Попробуйте увлажняющие капельки». Но лучше не становилось. В конце концов глаза мне просто… зашили.

Позже житомирские медики сделали пациенту операцию по пластике век. Спустя год еще две операции по спасению зрения Анатолию сделали в США.

— Через несколько недель после пожара ему удалили пальцы на обеих руках, — печально вздохнула мать. — Врачи сказали, что другого выхода нет — начался некроз конечностей. Привезли в палату с перебинтованными культями. Я мучилась, не знала, как ему сказать. И опять мой сынок пришел мне на помощь: «Мама, я сам обо всем догадался. Не переживай».


«Я учился все делать заново. Есть, держа ложку культями, зубами разворачивать конфетные обертки»

— В первые недели, находясь в больнице, я не понимал, что моя жизнь может оборваться в любой момент, — замечает Анатолий. — Врачи говорили маме, что я на грани жизни и смерти. Но я-то этого не знал! Строил планы на дальнейшую жизнь. Почему-то твердо верил, что скоро встану на ноги. Врач все время говорил: «Пытайся вставать, тебе нужно двигаться». Потом признался, что сам не верил в это. А я смог! Потихоньку, цепляясь за каретку кровати. От долгого лежания мышцы атрофировались, меня шатало из стороны в сторону. На левом колене почти сгорело сухожилие. Но я все равно каждый день старался делать по несколько шагов, от кровати до окна и обратно. Нянечка, заходя в палату, замечала следы крови на полу и бурчала: «Сразу видно, Толик опять ходил!» Я учился все делать заново. Есть, держа ложку культями. Брать чашку, наливать себе воду. Зубами разворачивать конфетные обертки.

Лечение продолжалось, но с каждым разом пересадки становились все неудачнее — организм уже не выдерживал.

— Толика выписали домой с незажившими ранами, — качает головой мать. — Я настаивала большие кастрюли отваров из трав, вербы, коры дуба. Обмывала его с головы до ног. Дома было тепло, он ходил без одежды. Измученная кожа проветривалась, подсыхала.

Галина Макарчук уверена: если бы не сила духа и оптимизм ее сына, вряд ли он сумел бы стать таким же, как раньше.

— Анатолий, неудобно спрашивать, но все-таки: когда вы первый раз взглянули на себя в зеркало?

— Через две недели после того, как оказался дома. Издалека увидел в зеркале силуэт человека. Ближе не подходил — понимал, что отражение в зеркале не обрадует. Но потом пришлось: нужно же бриться, в конце концов! — улыбается мой собеседник. — В течение года я психологически не мог выйти на улицу. Отказался от общения с друзьями, просил их не звонить, не приходить.

— Друг сына, который тогда тоже пострадал во время пожара, остался красивым парнем. Глядя на него, я, грешным делом, завидовала: почему судьба отнеслась к ним так по-разному? — признается Галина Макарчук. — Но Петр, в отличие от Толика, не умел ценить жизнь. Из-за временных трудностей начал пить, оказался не у дел. А потом покончил с собой.

— Подлечив тело и душу, я стал думать, чем зарабатывать на жизнь, — серьезно замечает мой собеседник. — Понимал, рабочий на стройке из меня уже не получится. Когда-то много лет назад мы с отцом пробовали выращивать тюльпаны. Решил снова заняться этим. Заказал в Голландии луковицы, осенью высадил в ящики, по сто штук в каждом. Цветы подоспели как раз к 8 Марта. Результат порадовал: я не только окупил посадочный материал, но и остался в плюсе. Так пришла идея заняться цветоводством всерьез.

Анатолий повел меня во двор, где находятся две большие теплицы, не меньше 200 квадратных метров каждая.

— Построили их вместе с братом. Ему тогда было всего 15 лет.

— А кто строил?

Толик опять улыбнулся, хитро посмотрев на меня. Двумя руками (без пальцев!) легко подхватил бетонный блок, лежащий на траве возле дома — видно, оказался лишним при строительстве.

— Вдвоем! Вот так я подавал блоки, а брат клал раствор. Сейчас по весне собираем до 20 тысяч тюльпанов.

— Какая же это красота — видеть цветущее тюльпановое море!

— Да, здорово, — согласился мой собеседник. — Я очень люблю цветы. Правда, скоро понял, что когда тюльпанов очень много — смысл красоты теряется. Видишь уже не море цветов, а недоделанную работу — что-то нужно немедленно подправить, полить, починить.

Заглянули внутрь теплицы. Луковицы тюльпанов в ящиках ждут осенней посадки. В углу «колосятся» несколько десятков лилий.

— В нынешнем году мы побоялись высаживать много цветов. Подумали, будет ли «военным выпускникам» до букетов? Решили не рисковать. Впрочем, цветы — это всегда какой-то риск. Например, два года назад пропали пять тысяч луковиц. Не учел я холодной зимы, высадил их в ящики, а они замерзли. Но потом снова пришла удача. Пока сдаю цветы оптовикам — самому торговать времени нет. Но в будущем хочу открыть свой цветочный магазин.

— Я смотрела ваши фотографии в соцсетях. Где вы только не были! И в Америке, и в Европе, в парках и хозяйствах по разведению тюльпанов. И зимой на Майдане…

— Ездил на Майдан, как только представлялась такая возможность. Помогал как и чем мог.

Соседи, живущие на одной улице с Анатолием Макарчуком, отзываются о молодом бизнесмене одобрительно:

— Когда мы первый раз увидели его после больницы, было страшновато. А теперь гордимся. Подает пример нашей молодежи. Занимается физкультурой, начал изучать английский язык, разводит цветы. Да и девушка вроде появилась.

Сам Анатолий признался — невесты пока нет. Но все может быть…

— Общение с ним всегда радостно. Это обязательно цветы, комплименты, — призналась Таисия Колесник, познакомившаяся с Анатолием уже после случившегося. — Всегда заметит новую прическу, пригласит в хороший ресторан. Увы, иногда я замечаю со стороны людей какие-то странные взгляды. Однажды, когда гуляли по парку, ребенок вполне сознательного возраста как закричит: «Мама, смотри, как страшно!» И мамаша, вместо того, чтобы правильно объяснить ребенку ситуацию, тоже истошно вопит — да так, что все окружающие оборачиваются. Как люди могут быть такими жестокими? После таких сцен я думаю: «Наверное, пугаются, потому что у меня на платье пятно». А к внешности Толика я давно привыкла и воспринимаю ее как должное. Ведь главное в человеке — не внешний вид, а внутреннее содержание.

Мария ВАСИЛЬ, газета «ФАКТЫ»