Суета сует. С сыном вас!

XXIX
И Я исполнил его Духом Божиим, мудростню, разумением, ведением и всяким искусством... 

Исход (31:3) 

– Может нравиться, может и не нравиться,– рассуждала в своей речи молодая хорошенькая искусствовед,– но равнодушных не будет. 
Видно было, что подобное толкование работ Арнольда Кармани его не очень устраивало. 
Арнольд сегодня был как никогда красив. Он одел белоснежную рубашку, брюки и безрукавку из мокрого шёлка темно-зелёного цвета. По такому случаю даже привёл в порядок свою дремучую бороду. Ноль страшно переживал. Время от времени он промакивал мокрый лоб носовым платком. 
Лиза от волнения провела половину времени, отведённого для презентации, в музейной уборной. Арнольд, слушая дифирамбы в свой адрес, вспоминал, как он учился в Академии художеств, где профессура была собрана хаотично (множество хороших художников война и послевоенные реформы унесли на Запад), практиковался жесткий, натуралистический стиль, цвет был запрещён. Такое обучение не могло удовлетворить ни Кармани, ни его сверстников. Часто возникали конфликты из-за нежелания студентов подчиниться «культовому» искусству. Пришлось из Академии уйти. 
Первое время Кармани подражал Матиссу, Ван Гогу, Сезанну. Ноль вспоминал, что в те годы приобщение к Сезанну художники считали условием образованности, от него брали то, чего тогда не доставало Академии: цвет, стилизацию формы, чистоту исполнения, стоицизм в работе и, наконец, дух, тот умопомрачающий французский дух, с запахом акаций и кружевами старых церквей. Потом Кармани предал старого доброго Сезанна, увлечение экспрессионизмом у Арнольда сменилось тягой к Веласкесу, Гойе, Де-Латуру. 
С возрастом понимая, что они творили в своем времени, а он живет теперь, когда даже освещение стало другое – неоновое, а дома – квадратные и некрасивые, наконец, Кармани стал самим собой. И он был воистину прекрасен. 
Когда дали слово имениннику, он, немногословный и смущенный, произнес: 
– Спасибо вам всем. Я работал для вас.
Священник, приглашенный на презентацию, благословил выставку, и посетители разошлись по залу. 
Арнольд принимал поздравления коллег и друзей. 
– Дорогой мой, – Лиза едва сдерживала слёзы,– я поздравляю вас, грандиозный успех. Грандиозный. 
– Дружище, ты – лучший,– говорил растроганный Стас. 
Подбежали Варя с Сергеем. 
– Ноль, я не перестаю восхищаться вами,– щебетала Варвара.– Как смело вы открываете цвет! Мне никогда не угнаться за вами! 
Полунин обнял Арнольда. 
– Нолька, молоток! 
Супруги Армановы преподнесли Арнольду корзину кадмиевых роз. 
По залу ходили художники, покусывая усы и щипая себя за бороды; вспышки фотоаппаратов бросали блики на мастехиновые мазки полотен; корреспонденты местных газет ждали своей очереди для интервью; телевизионщики запутывали проводами ноги посетителей; уже разливалось шампанское, и Арнольд был по-настоящему счастлив. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что на презентации не было Саньки и Ник Ника.

XXX
Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. 

Ефесянам (5:31) 

Церковь была сегодня нарядной. Стены украшали осенние цветы. 
В зале стояли растроганная Лиза в нарядном голубом костюме и с орхидеями в руках, рядом с ней – в изысканной тройке, как монумент – гордый Арнольд, за его спиной – улыбающийся Стас с огромным букетом белых хризантем. Немного впереди – родители Варвары, которые оставили на некоторое время своих негров по случаю свадьбы их дочери. Они держали под руку седую старушку – Варину бабушку, которая платочком вытирала слезящиеся глаза. 
На небольшом подиуме стояла необыкновенно красивая воздушная невеста и подле неё – счастливый жених. 
Вся церковь благословляла Варвару и Сергея на брак. Вечером, в кругу своих родных и друзей, опьяневшая от счастья чета Полуниных слушала частный концерт – для них импровизировал маэстро Полонский. 
Стас никогда не играл так хорошо. Он сам это чувствовал. В его музыке было все – любовь, которую он питал к своим друзьям, счастье, которое испытывал по отношению к Варе и Серёжке, гордость за великолепного Арноль-да, нежность к хрупкому созданию – Лизе, боль утраты Саньки и обида за Ник Ника, а потом – гимн Богу, который открыл для него и его друзей свои двери. 
Мама пальцем поманила Варвару на кухню. 
– Деточка моя! – обняла её, встретив в двери.– Я так счастлива за тебя. Я вижу, тебя окружают умные и интересные люди. Они искренне любят тебя. Мы очень скучаем, ласточка. Мы с папой решили, что хватит мотаться по джунглям. Весной мы вернёмся насовсем. 
– Правда?– обрадовалась Варя.– У меня весной уже будет сын. 
– Я так мечтал о внуке,– прошептал на Варино ухо отец, обняв её за плечи. 
В саду Кармани звучал джаз. 

XXXI
Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни. 

Иоанна (8:12) 

Работай, милая, работай. Уже пошла головка. Ну...– сопереживала акушерка Варваре. – Работай, ещё немного... И! .. 
Жестом фокусника врач поднял за ножки инопланетное создание. Шлепок по красной попке. Ребёнок закричал. 
– С сыном вас! 
Варвара плакала от счастья. 

В этот день газеты сообщили, что по непонятным причинам на заброшенной фабрике за городом произошел крупный взрыв. Очевидцы рассказывали, что видели, как в огненной лаве, сгорая, корчились нечеловеческие безобразные существа.  

А тем временем город жил своей повседневной жизнью. Где-то рядом, в скверике, благовидная старушка кормила голубей; трамвай вёз смущённых влюбленных, не оплативших свой проезд и оправдывающихся перед контролёром; в доме напротив две соседки шумно выясняли, чья собака писает на двери; на чердаке рыжий школьник курил свою первую в жизни сигарету; парализованная мать слушала пьяные разборки детей, доносящиеся из соседней комнаты; в лаборатории студент вдохновенно изучал лапку лягушки; по плацу строем маршировали молодые солдатики; наркоман, забыв иглу в вене, наслаждался своим калейдоскопическим сном; женщины в оранжевых безрукавках деловито клали асфальт; самовлюбленный актёр выдавливал свежий прыщик в своей гримёрной; нервная мать давала подзатыльник незадачливому подростку; в душевой русская Венера мочалила багровые бока; в «Интуристе» пьяный немец объяснялся в любви хохочущей путане; продавец овощного магазина самозабвенно обвешивала подслеповатого покупателя; стоматолог любовно рассматривал кариес у хорошенькой нимфетки; в Собесе ссорились пенсионеры; где-то рядом кто-то стучал кулаком по столу, кто-то вязал шапочку, кто-то прыгал в «классики», кто-то стонал от боли, кто-то поливал цветы, кто-то обгладывал куриную ножку, кто-то врал, кто-то храпел, кто-то целовался, кто-то пил, кто-то ругался, кто-то смеялся... В общем – суета!
(Конец).