Александр Генис. По грибы в Америке.

Есть страны морские, есть степные, есть горные. Во всех этих краях взор человека ничем не стеснен - его ограничивает только горизонт. Россия относится к странам лесным, в которых поле зрения всегда ограничено. В лесной стране мы живем в утробе природы, внутри чего-то перепутанного и сложного, там, где природа сама гасит наш взгляд и смотреть можно только под ноги. И что же мы видим, опустив очи долу? Грибы. Другими словами, в лесной стране сбор грибов - естественное времяпрепровождение. И какое!

Собирая ягоды, мы знаем, что все они - на одно лицо, что в ягоде нет индивидуальности. Но то ли дело грибы! Каждая встреча с ними неповторима. У каждого гриба свой характер, свой темперамент. Они и живут по-разному. Одни - семьями, как опята, другие - бараками, как маслята, третьи – вроссыпь, как лисички. Не случайно и многие люди похожи на грибы: я уверен, что, например, писатель Солоухин был в прошлой жизни рыжиком.

Грибы капризны, непредсказуемы и свободны, а потому они занимают промежуточное положение между человеком, животным и растением. Им закон не писан, они живут, где хотят и когда хотят, лишь бы жить на свободе. Те грибы, которые живут не на свободе - уже не грибы. И каждый раз, когда наука справляется с выдвинутой задачей и находит способ искусственного выращивания грибов, они мгновенно теряют свои бесценные качества. Например, шампиньоны становятся безвкусными.

Грибы не терпят насилия, и, собирая их, мы вынуждены миновать земледелие, чтобы спуститься на предыдущую ступень эволюции - собирательство. Мы возвращаемся к самой архаической форме человеческого общества - мы уже даже не охотники и земледельцы, а собиратели, то есть промежуточное звено между обезьяной и человеком. Надо признать, что это - самый щедрый вид пропитания, потому что мы собираем то, что не сажали.

В Америке я хожу за грибами два-три раза в неделю и ем их с мая (сморчки) по декабрь (вешенки). Но еще не было случая, чтобы американцы, заглянув в мою корзину, не поразились тому, что там видят, и не уговаривали бы меня бросить это смертельно опасное дело.

Тем не менее, в Нью-Йорке все-таки собирают грибы, и я знаю всех 12 человек, кто это делает. Они составляют старейшее микологическое общество в стране. (Кстати, почетный член грибного клуба знаменитый композитор Джон Кейдж написал даже особый опус, посвященный грибам). Однажды я ходил с микологами за грибами, хотя они жаловались, что с нами это делать трудно. Русские сперва идут, как все, а потом - бах, и бочком, бочком, бочком. И всегда собирают больше американцев. Приняв упрек, я держался стаи, но ничего не изменилось. Я собираю грибы, они - нет.

- Что вы, собственно, имеете в виду, - говорю я, - вот же роскошная сыроежка.

- Сыроежки, - высокомерно отвечают мне, - едят только русские и белки.

Я хотел было объяснить, что такое соленая сыроежка с сырым луком, сметаной, под рюмку водки, но вовремя остановился. Зачем нам с белками конкуренты?