Тебе дали им надышаться; кислородная маска тьмы, слов, парфюма,
простого шанса, что какое-то будет «мы», блюза, осени, смеха, пиццы на
Садовой, вина, такси, - дай откашляться, Бог, отпиться, иже еси на
небеси, - тебя гладили, воскрешая, вынимая из катастроф, в тебе жили,
опустошая, дров подкидывая и строф; маски нет. Чем не хороша я, ну
ответь же мне, Боже мой, – только ты ведь уже большая, не пора ли дышать
самой.
Бог растащит по сторонам нас; изолирует, рассадив. Отношения как анамнез, возвращенья – как рецидив.
Что тебе остается? С полки взять пинцетик; сядь, извлеки эти
стеклышки все, осколки, блики, отклики, угольки. Разгрызи эту горечь с
кофе, до молекулок, до частиц – он сидит, повернувшись в профиль, держит
солнце между ресниц. Он звонит, у него тяжелый день – щетину свою
скребя: «я нашел у скамейки желудь, вот, и кстати люблю тебя». Эти
песенки, «вот теперь уж я весь твой», «ну ты там держись».
Все сокровища. Не поверишь, но их хватит тебе на жизнь.
и ещё страничка дневника, многие из этих целей хотелось бы достичь мне)))
16 октября 2006 года.
@@@
Похудеть килограммов на семь-десять, чтобы острые, болезненно
выступающие бедерные косточки, резко очерченные скулы и попа меньше раза
в полтора; побриться наголо, оставив три-четыре миллиметра волос;
забить крупный, черный, стилизованный иероглиф "дао" на левое плечо;
пробить одно ухо, но сразу двумя или тремя дырками; загореть до оттенка
трюфельного масла примерно; спилить ногти, красить черным или
бесцветным; говорить мало, слать далеко, заламывать баснословно.
Щуриться по-солдатски, курить, хохотать раскатисто, с
хрипотцой, как Йовович; носить майки-борцовки, сумки-планшеты, толстовки
с капюшонами, короткие клепаные байкерские куртки, узкие дизелевские
джинсы, дорогие расшнурованные сапоги, крупное серебро; держать спину;
красить только ресницы; уметь драться; уметь смотреть так, чтобы у
собеседника мгновенно леденели ладони; отвечать за то, что обещаешь,
тех, кого приручила, то, где налажала.
Не знать компромиссов.
Быть суверенной; автономной; только своей.
Не вестись; но уметь разводить щелчком пальцев.
Не выглядеть злой - но способной дать отпор; прощать, но не
забывать; никогда никого не ждать, не увещевать, не тщиться исправить;
блюсти границы; делать так, чтобы, когда входишь в комнату, все
машинально сводили лопатки.
Никому ничего не доказывать, только себе.
Научиться достойно проигрывать.
Научиться не бросать на полдороге, загоревшись, побаловавшись
и почти мгновенно потеряв интерес, а методично доводить все до конца.
Не врать.
Называть реальные сроки.
Отучиться легко краснеть; вообще не уметь смущаться.
Стать строго обязательной к прочтению и просмотру.
Никогда не повышать голоса.
Уметь вскидывать одну бровь так, чтобы в секунду снимать все вопросы и претензии.
Не иметь равных.
Стоять за своих горой; быть человеком, которому звонят, когда больше некому.
Но стыдятся дергать по мелочам.
Иметь достаточно денег, чтобы ни от кого не зависеть; никогда
не просить. Давать в долг ровно столько, сколько находишь возможным
подарить.
Спать с теми, кто не предаст.
Осаживать
наглецов; стыдить пустых пиздоболов; трусов просто собой не
удостаивать. Строго дозировать людей во избежание острых интоксикаций.
Помириться с Богом; найти с ним наиболее простой и прямой способ взаимодействия.
Маме сделаться надеждой и опорой; по причине гулкого отсутствия альтернатив.
Быть герметичнее.
Излучать свободолюбие; но не отшельничество.
Не таить зла; не растить в себе обид; брать одной рукой за воротник и в лицо говорить все, что накипело.
Не унижаться до мстительности; вообще не снисходить до обидчиков.
Но уметь пожалеть, утешить и приласкать.
Реветь строго без свидетелей.
Быть сильной.
Учиться преодолевать все, что бы ни случилось, самой.
Запомнить и лелеять в себе это хрупкое, безмятежное равновесие; состояние покоя.
Вообще иметь три агрегатных состояния, как вода: счастливого покоя, острой радости бытия - и сна.
А сейчас прекратить швыряться инфинитивами, сесть и закончить работу. Прямо сейчас.
Вот так.
Вера Полозкова
«Я, меж тем, когда-нибудь неизбежно состарюсь и буду либо чопорной викторианской тетушкой в юбке-рюмочке, с сумочкой-конвертом на застежке и шляпке, прости Господи, что при моем росте будет смотреться не столько смешно даже, сколько угрожающе; такой, старой девой с кружевными ночными сорочками до пят, параноидальным порядком в квартире, с толстой кошкой, с гладкой прической, сухим брезгливым ртом, болезненно прямой спиной, целым букетом сексуальных перверсий; либо грустной такой, одрябшей русской теткой с губами книзу и оплывшими глазами, на которых не держится ни один карандаш, растекается синяком; сыном-неудачником, гражданским мужем-художником; у меня будут большие шершавые руки со старческой гречкой, в крупных серебряных кольцах; я буду испитая и с брылями; еще, может быть даже, не свои зубы, с такой характерной просинью на деснах; но про это даже думать страшно...»