это не про политику...это о жизни.читать очень долго.

ЧИТАТЬ ОЧЕНЬ ДОЛГО....НО ЕСЛИ ВЫ ПРОЧТЕТЕ НЕСКОЛЬКО АБЗАЦЕВ ТО ВТЯНЕТЕСЬ.при чтении периодически раздирает смех.

ЗАТЕРЯННЫЕ В СИБИРИ.

Журналист Юрий Панков побывал у коммунистов Сибири – осенью 2010 года он редактировал предвыборные газеты КПРФ в Иркутской области, ходил на собрания, работал с агитаторами, общался с комсомольцами и комсомолками. По итогам своей поездки Панков написал двухсотстраничную брошюру «Братство конца». Мы выбрали самые смешные и безобидные куски из этого текста.

Высадка в Ангарске была почти экспромтом. Мой друг попросил помочь ему заполнить предвыборные коммунистические газеты, выпускавшиеся иркутским обкомом КПРФ в разных городах и районах области.

Первый день мы начинаем в иркутском обкоме КПРФ, занимающем пару комнат одной из центральных библиотек города. Навстречу, роясь в бумажнике, идет человек с героическим лицом. Я предупрежден – это второй секретарь. Пожимает нам руки со словами «Вот иду в банк снимать со счета деньги специально для вас. Ведь это у вас, как я понимаю, вопрос номер один». «Бог с Вами, Семен Михайлович, – делово сокрушается мой друг. – Это мы всегда успеем. Сейчас самое главное – поскорее отправить Юрия в Братск». «Вы уверены?» – радостно спрашивает секретарь, суетливо пряча бумажник в задний карман брюк. «Абсолютно!» – успокаивает его мой друг и быстро переключается на какие-то мне пока неведомые темы.

Проходим в помещение обкома. Обстановочка рабочая. Входят и выходят какие-то «товарищи». При входе – письменный стол. Сидящему за ним толстому носатому товарищу лет шестьдесят-шестьдесят пять. Он весь потный. Шумно дышит. Громко говорит по телефону. Вешает трубку. Мой друг быстро обращается к нему: «Хочу вам представить моего старого друга, журналиста из Москвы, он поможет нам выпускать предвыборные газеты». «Очень приятно. Пушкин, – товарищ протягивает мне руку. – Секретарь по оргвопросам».

Друг переключается на других присутствующих. Я верчусь по сторонам. Осматриваюсь. Здесь все какое-то старое и унылое: планировка, мебель, цвет стен, занавески, агитплакаты, даже воздух. На людях – одежда, вышедшая из моды лет двадцать назад.

Вскоре, к счастью, мы уезжаем обратно в Ангарск (от Иркутска – полчаса). Обедаем и отправляемся в редакцию партийной газеты «Приангарье», расположенной в заводоуправлении компании«Металлконструкция», по слухам, принадлежащей известному иркутскому коммунисту, депутату Госдумы. Редакция занимает ту же комнату, что и ангарский горком партии. Главный редактор Николай сидит под портретом Ленина. Здесь же – верстка, которой командует девушка Белла. Тут же – единственный журналист газеты, член партии с 1967 года, внешне чем-то напоминающий Антонова-Овсеенко (старшего).

В своих предвыборных программах кандидаты от КПРФ почему-то сплошь и рядом воспевают местных предпринимателей, то есть буржуев, а также представителей «Единой России»

Чаю не предлагают. Кофе тоже. Курить нельзя.

Смотрю распечатки. Верстка банальная – «сапоги» да «кирпичи». Тексты жуткие, корректурой и не пахнет, много ошибок. В своих предвыборных программах кандидаты от КПРФ почему-то сплошь и рядом воспевают местных предпринимателей, то есть буржуев, а также представителей «Единой России». Спрашиваю: «А это не политическая ошибка, не провокация?» Отвечают: «Да нет. Все нормально. Наверное, у них просто хорошие человеческие отношения». Я не согласен. Объясняю, что в предвыборной газете коммунистов не может быть никаких комплиментов «единороссам». Пусть они хоть родственники. Тут даже обсуждать нечего. «Юра, успокойся, все в порядке», – говорит мне мой друг.

Возвращаемся домой. Дом – это четырехкомнатная квартира в одном из районов Ангарска. Принадлежит компании «Металлконструкция». Используется как явочная. В двух комнатах – по три кровати. Классических, с пружинами и матрацами. В третьей – одна двуспальная. Четвертая – гостиная. Здесь обитают командированные из Москвы, а также всякий «партактив», наезжающий в Иркутск на съезды и партконференции.

По возвращении из редакции я бегу принимать душ. Выхожу мокрый, обмотавшись полотенцем. И пока тянусь к выключателю, вдруг слышу за спиной какие-то странные звуки: «ух, уф, ох, уф, уф-ф, у-уф». В ужасе и с криком оборачиваюсь. Передо мной в одних семейных трусах до колен стоит товарищ Пушкин. Мой крик превращается в дикий хохот. Оказывается, Пушкин здесь тоже живет. На выходные он уезжает куда-то во глубину сибирских руд, а к началу недели возвращается в Ангарск. Отсюда мотается каждый день на работу в иркутский обком. Вот его рабочий день закончился, он вернулся в «штаб-квартиру» и тоже хочет принять душ.

Мы вместе ужинаем макаронами и свежесобранными груздями. Секретарь по оргвопросам за столом рассказывает мне, как в детстве, живя в деревне, охотился на сусликов. «Неужели их можно есть?» – спрашиваю его. «Зачем? Нам за каждый хвост суслика платили деньги. Мы грызунов истребляли».

Мой друг рассказал, что любимое развлечение Пушкина – звонить с утра пораньше в какие-нибудь таежные сибирские райкомы и горкомы и грозным голосом, в стилистике периода коллективизации и индустриализации, начинать отчитывать товарищей за «недоработку», «перегибы на местах», «недостаточную бдительность», «отрыв от интересов трудящихся масс», «недопонимание текущего момента» и «искажение линии партии». Те, кто был свидетелем его телефонных разговоров, говорят, хохотали до истерики. Что творилось с другой стороны телефонной линии – неизвестно. Вроде никто незастрелился.

Наутро, часов в восемь, мы выехали из Ангарска в Братск. Предстояло проехать через Усолье-Сибирское, заехать в Черемхово и провести там партийное собрание. Далее отправиться в Зиму. Мне – взять интервью у районного военкома, здешнего кандидата от КПРФ на пост мэра, а другу – обсудить с активом текущую повестку дня предвыборных мероприятий.




Братск

Церквей нет в принципе. Когда город возник, в шестидесятые, они были, ясное дело, не нужны. Зато сейчас центральную улицу Кирова украшает стройплощадка, огороженная забором. Наполовину недостроенный храм забросили года два-три назад. Деньги, которые в начале двухтысячных собирали всем миром, куда-то делись.

Первое, что бросилось в глаза, – это невероятная популярность такси. Город размером с московский округ и населением в 260 тысяч человек просто наводнен ими. Праворукие «Рено Логан». Во дворе пятиэтажки можно увидеть две-три ждущие или отъезжающие машины с шашечками. Потом выяснилось, что простые люди здесь ездят на такси даже за хлебом, как в «Бриллиантовой руке», потому что на полном серьезе боятся воров и убийц.

Такси – самый распространенный вид общественного транспорта. В любой конец города отвезут за 60 рублей. Шестьдесят – это такса. Машину вызывают по телефону, и она подъезжает буквально в течение трех минут. После полуночи город просто вымирает. Зимой, рассказывают, посреди дня могут сорвать с прохожего меховую шапку или снять дубленку. Летом в порядке вещей отбирать мобильные телефоны, срывать золотые украшения, цепочки. Все, что можно сорвать, отнять и т. п.

Впоследствии, отправляясь за хлебом, я такси не вызывал, так как магазин «Супер Маркет» (такое вот дебильное название) находился во дворе моего дома. Тем не менее, готовясь к худшему, я снимал с себя все, что представляло, по крайней мере для меня, хоть какую-то ценность: часы, золотое кольцо. Оставлял мобильный телефон, документы, бумажник. Не говоря про фотоаппарат и диктофон.

Любимое развлечение Пушкина – звонить с утра пораньше в какие-нибудь таежные сибирские райкомы и горкомы и грозным голосом, в стилистике периода коллективизации и индустриализации, начинать отчитывать товарищей

...Учитель в сельской школе зарабатывает три-четыре тысячи рублей. Замглавврача братской горбольницы получает десять.

Трезвых людей я пока не замечал.

Видели детей, стоящих на коленях у железнодорожного переезда и просящих милостыню. Путина и Медведева в этих краях называют ласково: «презики».

Вообще, местечко дико депрессивное. Но очень интересное. Удалось снять трехкомнатную квартиру, правда, без стиральной машины и с ужасной электрической плитой. Зато есть гигантская ванна. Дом, кстати, хрущевская пятиэтажка, а в квартире была сделана перепланировка, целый евроремонт. Студьё, елки-палки! Все удовольствие – семь тысяч в месяц. Поживу здесь пару-тройку недель. Попутешествую, понаслаждаюсь общением с туземцами и туземками.

Совсем забыл! Соотношение полов здесь один к трем. То есть на трех баб один мужик! Поэтому сплошь и рядом мамаша и дочь живут с одним мужиком. Полным-полно матерей в возрасте 15–16 лет. Из-за этого же много лесбиянок.

Да, забыл сказать. Был на родине Евтушенко, в городе Зима. Правятв нем бал «единороссы». Уже второй год заколочен местный роддом. Население города – 34 тысячи человек. В год рождается 600–700 детей. Женщины вынуждены рожать в машинах скорой помощи, которые заказывают на нужный день. Кто не успевает – дома. До ближайших городов – Ангарска, Куйтуна, Иркутска –150–200 километров. До Саянска – 25 километров. Но ведь не у всех есть машины и деньги на такси. В общем, не доехать. Рожай, как хочешь. Вернее – как можешь.

Евтушенко в свое время явно повезло…

За так называемым Братским морем в тайге много деревень. Расстояние между ними – от пары километров до семи сотен. Братский район занимает территорию, сопоставимую чуть ли не с площадью Орловской, Тамбовской и Воронежской областей вместе взятых. Некоторые деревни совсем маленькие. Некоторые – одна-две тысячи человек. Если умирает какой-нибудь житель, труп надо отвезти в Братск: на что-то погрузить, добраться до парома, переправить на другой берег, довезти до морга, зарегистрировать – и назад, тем же путем доставить за море, в родную деревню на кладбище. Такое путешествие в оба конца в компании с покойником стоит дико дорого по местным меркам, да и занимает дня три. Поэтому здесь просто не регистрируют умерших, закапывают в землю просто так. К примеру, из трех с лишним сотен числящихся совершеннолетними жителей какого-нибудь села в живых может остаться только двести. На каких-нибудь умерших бабушек по-прежнему присылают пенсию, местные ее делят и пропивают. А на выборах их голоса перекупают то «единороссы», то «жириновцы». Дело в том, что местный избирком может состоять целиком из родственников. Они получают от партийных агитаторов взятки в 50–60 тысяч (на всех) и в конце дня выборов отмечают покойников как явившихся, ставят галочку напротив заплатившей партии.

Открытие! А Сибирь-то у нас не электрифицирована. Провода линий электропередачи полноценно через тайгу не протянуты до сих пор. Хотя вокруг прямо-таки адское количество электростанций, причем самых мощных в Европе: Красноярская, Саяно-Шушенская, Братская, Усть-Илимская, Иркутская. Строят Богучанскую. Но вот провода при советской власти не успели везде подвести. А нынешним деятелям наплевать. Линии тянут только на запад. Но ничего. На байкальских турбазах иной раз свет в домики дают от дизеля на пару часов вечером и на час утром. Хотя в некоторых электричество, конечно, есть круглые сутки. Но житье там стоит как в Париже.

Мэр Братского района надеется, что за несколько десятилетий срубленный лес все же вырастет. Но это неправда. Кедр так быстро не восстанавливается. Я специально посмотрел информацию на растениеводческих сайтах.



Дело в том, что рассуждения про то, сколько каким деревьям потребуется, чтобы вырасти на месте вырубленных, – чистая теория. Дело в том, что тайга еще никогда не переживала такого катаклизма, как нынешний. Другими словами, природа еще не сталкивалась с необходимостью восстановиться вот так целенаправленно на прежнем месте тотального уничтожения и вырубки. В итоге на территории бывшей тайги быстрее всего прорастают тополя, березы, осины и прочая бессмысленная зелень. А это уже совсем другое дело. Как, с какой интенсивностью под сенью этих городских парковых деревьев будет произрастать сосна? Ей ведь тоже нужны какие-то благоприятные условия. Но одно дело, когда, к примеру, молодые кедры тянутся к солнцу в естественных таежных условиях, а другое – на делянках, посреди лиственных, где и эпидемии, и насекомые – все условия другие. Вырастет ли здесь через сто лет тайга? Загадка.

Простые люди здесь ездят на такси даже за хлебом, потому что на полном серьезе боятся воров и убийц

Все мужики стригутся наголо или совсем коротко. Хорошо, что я перед дальней поездкой подстриг свою шевелюру. За неформальный вид здесь недолго схлопотать по морде. Была история. Объявилась в Братске компания пацанов, назвавшихся скинхедами. Прежде подобных маргиналов здесь не водилось, потому как скинхедам надо кем-то помыкать. А в Братске практически нет ни армян, ни азербайджанцев, ни киргизов. Бить, соответственно, некого. Одним словом, как-то по осени группа этих боевых ребят чего-то явно не учла. Напялили кожаные куртки, штаны в обтяжку, ботинки на толстой подошве. Подстриглись наголо... Только поздней весной, когда Ангара тронулась ото льда, наконец нашли их трупы. Никто на бурят не подумал. Их уделали свои же, русские. Правда, бандиты. Не допустил криминал, чтобы в поле их зрения кто-то другой пытался заявить о своей силе.

Братчанки очень стройные, потому как недокормленные. Правда, лица у всех стандартные – или вытянутые, или приплюснутые. Нестрашные. Все очень акают и тянут гласные: та-а-айга, Ма-а-асква-а.

Малолетки, готовящиеся стать мамашами, боятся делать аборты. Гинекология здесь дореволюционная, и после «процедуры» бесплодие гарантировано.

Девушки здесь правильные, встречаются с парнями ради удовольствия. Никакого дальнего расчета нет. Вступают в отношения со всеми, кто нравится. Без обязательств. «Что значит секс без обязательств?» – спросил мой товарищ Витя местную комсомолку Лену. «Это значит без презерватива», – ответила она рассудительно.

За всю жизнь Лена успела побывать только в поселке городского типа Вихоревка, городах Тангуй, Зима и Иркутск, где хотела поступать в институт иностранных языков. Но пролетела итеперь собирается в братский педагогический колледж, будет учиться на преподавателя младших классов.

От моего братского товарища Виктора, который поселился в моей квартире, ушла уже вторая баба. Предыдущую, 24-летнюю Наташу-коммунистку, взревновал ее сожитель-отчим, по совместительству отец ее ребенка. У второй, 21-летней комсомолки Сони, живущей с мужем и его любовницей в одной квартире, в разгар застолья сегодня выяснилось, что умерла бабушка.

– Хорошо, что хоть не успел принять виагру, – сетовал Витя, проводив Соню до такси.

– А то мне пришлось бы на ночь забаррикадировать дверь, – ответил я.

Витя к встрече с Соней готовился. Купил не только виагру, но и шампанское «Мондоро», банановый ликер, водку. Приготовил из телятины прекраснейший густой суп-рагу. Купил три шоколадки и конфеты «Гусиные лапки». Вечером накануне мы перетаскивали в его комнату двуспальную софу из гостиной.

Ничто не пригодилось.




1 сентября

Утро.

На улицах города сегодня особенно празднично. Много пьяных детей и их родителей. День знаний.

Вечер.

К Вите пришла 28-летняя девица-гот. Съела все рагу, выпила банановый ликер, разбила в ванной бокал с «Мондоро». Витя устроил ей настоящую Варфоломеевскую ночь.

Вонь, тянущаяся от Братского лесоперерабатывающего комбината, проникала с улицы во все щели. Под утро в прихожей было невозможно продохнуть. К классической братской вони добавился аромат разлитого «Мондоро».


2 сентября

Утро.

Спать очень неприятно. Засыпаешь моментально,из-за пониженного атмосферного давления. Но вся ночь – один сплошной кошмар. Такого у меня не было с последней поездки в Ниццу. Сны больше похожи на какой-то бред, когда не поймешь, явь перед тобой или сон. Все сюжеты какие-то трагичные. Раз или два просыпался в слезах. На Лазурном берегу Средиземноморья это происходит от избытка солнца, моря, соленого воздуха, вина. Здесь – от вони, от злоблевотного смрада, стоящего над городом и его окрестностями.

...Все эти Ириновичи, Мариновичи и прочие Екатериновичи являются носителями таких странных отчеств в связи с поголовной безотцовщиной среди местного населения. Девушки настолько обделены мужским вниманием, что не чувствуют себя вправе что-то требовать от парней после проведенной ночи. И то счастье.

Я, кажется, нигде не видел такого количества женщин в платьях. Именно в платьях. Иной раз даже в ситцевых. В них ходят те, кому за пятнадцать, и те, кому за шестьдесят. Платья до колен и даже радикально выше. Многие барышни носят вязаные вещи. Кофты, пелерины. Одежда в магазинах стоит крайне дорого и ужасно безвкусная. В моде фиолетовый цвет. Туфельки, губная помада, ногти, сумочки и остальное.

Местные девушки обожают рассуждать о феминизме. Видимо, поэтому не бреются... От многих пахнет смесью духов, дешевой косметики и… дымком. В домах – печное отопление.


4 сентября

Меня познакомили с местной ячейкой КПРФ. Вот они,«здоровые силы партии»!

При ближайшем рассмотрении получается, что КПРФ – это чистыйбизнес-проект, построенный по франчайзинговой схеме. В Москве есть Зю. А в Государственной думе – несколько депутатов-коммунистов. У них – помощники. Через помощников на депутатов выходят «представители крупного бизнеса». Встречаются. Обсуждают бюджет того или иного претендента. С учетом бюджета претендента выводят на тот или иной регион под избирательную кампанию. Предварительно, конечно, кандидата для проформы утверждают на региональной, местной партийной конференции.

Если кандидат бедненький, кидают на выборы в какую-нибудь дыру, где и электорат сонный, и партячейка инвалидная, и местные пиарщики много денег не просят. Если бюджет кандидата нехилый, могут выдвинуть на мэры какого-нибудь города или района посерьезней. Если пускают на уровень областного центра, то договариваются об откатах с партиями-конкурентами на случай, если победят. Или проиграют.

Братчанки очень стройные, потому как недокормленные. Правда, лица у всех стандартные – или вытянутые, или приплюснутые. Нестрашные

Многое зависит от того, кто изначально приводит кандидата к депутату Госдумы. Одно дело олигарх, другое – какой-нибудь предприниматель из администрации президента. Под первого могут и областной центр продать со всей партийной обоймой, которая выложится, но за деньги будет делать все, чтобы тот победил. С ним и первый коммунист области сфотографируется, и Зю в его поддержку несколько слов скажет. Ну а «серой лошадке» подбросят самую убогую территорию: победит – спасибо скажет, будет чувствовать себя всем обязанным. Проиграет – скажем, что еще хорошо отделался: ведь без бабок шел.

Что удивительно! Никакого отношения кандидат, как правило, к партии не имеет. Даже желательно, чтобы он не был коммунистом. В этом случае партии удается зацепить как свой традиционный электорат пенсионного возраста, которым управляют через многочисленные ячейки, так и тех, кому партийность кандидата по барабану, зато симпатичен сам кандидат.

Такая франшиза, судя по всему, работает не только у коммунистов, но и у ЛДПР, и у «Единой России», и у «Справедливой».




6 сентября

Партактив.

Познакомился с местными коммунистами, которые производят впечатление самой активной и самой несчастной части местного населения.

Василий Зиновьевич Котов. 75 лет.

Встречает моего товарища любимой шуткой: «Витя, опять двери магазина открыты», намекая на якобы расстегнутую ширинку. В ответ получает одно и то же невеселое: «Василий Зиновьевич! Когда в доме покойник, двери не закрывают».

Запойный. Член партии с 1955 года. Главный редактор партийной газеты. Читая его издание, наслаждаешься заголовками: «Ленинский призыв в партию: создано восемь поселковых первичек», «Вот так и живем», «Защитим село – спасем Россию», «Ветераны вспоминают счастливое пионерское детство», «Алые паруса интернационализма», «Партия не прощает предателей». Правда, от самих заметок хочется криком кричать и плакать навзрыд.

Василий Зиновьевич всегда навеселе. Живет в окружении трех котов, которые, судя по всему, делают свои дела прямо на него. Он очень старый, родственники давно махнули на него рукой. Он очень редко бреется. Никогда не стирает одежду. От этого рядом с Василием Зиновьевичем на партсобраниях всегда много пустых мест. Когда мы с ним познакомились, он был в запое. Зашли с ним в «стоячок». Он обратился к буфетчице и сказал: «Людочка. Как всегда!» Это означало полкусочка хлебушка, немного намазанного сверху маслицем. Точнее, это такой легкий намек на масло. Сверху – веточка петрушечки, кусочек селедочки. Блюдо называется «Бутерброд с селедкой». И сразу два двухсотграммовых стаканчика водки.

Открытие! А Сибирь-то у нас не электрифицирована. Провода линий электропередачи полноценно через тайгу не протянуты до сих пор. Хотя вокруг прямо-таки адское количество электростанций, причем самых мощных в Европе

Я на себе чувствую тлетворное влияние идиотизма, который таится в партийной фразеологии. Я сам уже начал постоянно призывать местный «актив» к «партийной дисциплине».

Валерий Дмитриевич Киселев. 65 лет. Чем-то он похож на Ролана Быкова в фильме «Комиссар». Секретарь парторганизации села Новый Тангуй. Рассказывают, что до появления населенного пункта Новый Тангуй в районе существовал другой поселок. С красивым русским названием Тамхуй. Но ему не повезло. В 1967 году он попал в зону затопления Братской ГЭС и исчез с лица земли. Всех местных жителей перевезли в другое место, которое назвали Новый Тангуй.

У Валерия Дмитриевича есть свой продуктовый ларек, цифровой фотоаппарат и гигантский медный крест, который он получил в наследство от бабки и который, по преданию, был отлит в 1511 году. В следующем году партсекретарь собирается отметить его трехсотлетие. Крест он уже возил на экспертизу в Иркутск.

Он атеист. Размышляет: «Не дают мне помещение для парткома. Наверное, буду писать статью о произволе партии власти».

Спрашиваю: «Вы же разумный человек. Зачем вам партия?»

Отвечает: «Да жизнь с ней как-то интереснее».

Он честный человек. Когда что-то говорит, не верить ему невозможно.

У самого Валерия Дмитриевича как бывшего работника совхоза «Тангуйский» земельного пая вообще нет. Так получилось. Почему? Говорить не хочет. Но у жены есть. После перестройки ждали еще 15 лет. Думали, что власти чего-то предложат. Надоело. Договорились, что хватит на двоих и одного пая. Не пропадать же землице. Надо же как-то выкручиваться. А и ладно!

Отдали знакомому фермеру в аренду. Договорились, что за это фермер разово выплатит Киселевым четыре тысячи рублей. А потом ежегодно будет выплачивать аренду двумя центнерами зерна. И правда. Надо же как-то выкручиваться.

Но четырех тысяч рублей фермер найти не смог. Пока. Дела как-то очень плохо пошли. И тогда он вместо двух центнеров пообещал заплатить Киселеву 47 рублей. Надо же как-то выкручиваться. А и ладно!

Но 47 рублей у фермера нет. Пока. Поэтому договорились, что он просто даст им два мешка зерна. Надо же как-то выкручиваться. А и ладно!

Вот уже полгода ждут.




7 сентября

Комсомольский актив.

Екатерина. Партийная кличка – Бемби. Лесбиянка. Крашеная шатенка. То есть рыжая. Густо подкрашивает глаза сине-фиолетовой тушью. Любит прилюдно устраивать представления. Не обошлось и тогда: прямо за столом во время комсомольского собрания сняла кофточку. Под ней оказался лифчик цвета революции. На строгие замечания Виктора отвечала угрозами: «Я тебе сейчас яйца откушу». Называет себя гламурной. Пишет стихи и читает их вслух. Я сделал комплимент и сказал, что напоминает Ахматову. Но с творчеством Ахматовой она не знакома. Зато знает два стихотворения Бальмонта и очень его любит. А еще любит задумчиво повторять слово «минет». Мягко так… Растягивая по слогам: минь-е-эт.

А еще мне рассказали, что в городе Братске живет девушка-комсомолка с невероятно красивой фигурой. Она очень любит красить губы. Красит их даже на ночь.


9 сентября

Утро.

13-я партийная конференция коммунистов Братского района. Национальный парк. Заповедник. Лесопитомник. Нерпинарий...

Отчетный доклад, заседания и прения продолжались с 11.00 до 19.00. С перерывом на чай и бутерброды. Коммунисты вспоминали, как широко отмечали столетний юбилей Брежнева. На конференции распространялись буклеты против наркомании. В них специально для несведущих подробно прописывались внешние признаки проявления наркомании: нарушенная координация движений, сбивчивая бессвязная речь, блуждающий взгляд... Мне казалось, что я нахожусь на сборище наркоманов.

Бутербродов и газированной воды незарегистрированным гостям не предлагали. На столе президиума прямо напротив второго секретаря обкома, приехавшего специально из Иркутска, демонстративно выставили две маленькие бутылки минеральной.

Закончился день так. Коммунисты устроили пьянку актива прямо в горкоме, с песнями и жалобами на скупость партийных спонсоров. Комсомольцы и кандидаты в ЛКСМ быстро нажрались с членами территориальной избирательной комиссии, их дочками и дочкиными мамашами. В разгар веселья комсомолка Катя дважды на бис прочла «Балладу о зенитчицах» Роберта Рождественского. По неаккуратности залила всех красным.

Звонил пьяный кандидат от ЛДПР в мэры Братского района. Заплетающимся языком выяснял, кого мы пригласили и может ли он зайти выпить со всеми. Не узнают ли его. Боялся публичности, огласки и скандала.


11 сентября

Агитаторы.

Я просыпаюсь от громких разговоров и выкриков. Еще только восемь утра, а в соседней комнате Витя проводит занятия с агитаторами. Шесть человек в возрасте от 18 до 24 лет. В день получают по 300 рублей. В том числе и на еду.

Витя очень боится, что под видом желающих работать агитаторами на выборах мэра Братского района в его бригаду проникнут какие-нибудь несовершеннолетние ребята, труд которых по Закону о выборах использовать нельзя. Но несовершеннолетним наплевать. Они хотят заработать. Рублей по двести-триста в день выходит. Они просятся «в поле». Витя не пущает.

Между тем труд агитатора, работающего на кандидата от КПРФ, стоит не только денег. Он стоит реального здоровья – физического и психического. Это «едросам» и «элдэпээровцам» разрешают устраивать митинги на предприятиях. А коммунистов на порог не пускают. Почему? Все просто. Основные трудовые ресурсы, которые остались в Сибири и которые являются сегодня главным российским электоратом, – это железнодорожники. Взять какие-нибудь относительно небольшие города, типа Зимы или Вихоревки с населением до 100 тысяч человек. Практически в каждой второй живущей здесь семье из четырех, пяти, шести человек найдется кто-то работающий на железнодорожной станции. Ну и что? Пустят эти люди к себе в локомотивное депо каких-то 20-летних коммунистических агитаторов? Хорошо если не побьют. Здесь и административного ресурса для выдавливания оппозиции не требуется.

И таких вот станций – узловых, товарных, пассажирских, пересадочных – в стране тысячи. Работающие в системе РЖД – люди, для которых железная дорога – единственный источник жизни. По достижении 50 лет каждый рабочий должен ежегодно проходить полный медосмотр. Не формальный. А на уровне диспансеризации. Быть уволенным по состоянию здоровья сравни расстрелу всей семьи. Вопрос, за кого голосовать, снимается сам собой.

Но, как говорил Ульянов-Ленин, в такой ситуации сам по себе начинает реализовываться революционный постулат «чем хуже, тем лучше». Народ хоть и потихоньку, но все же звереет. Его все же интересует, кто, на какие деньги отремонтирует детский сад, починит дороги, проведет газ, отопление. Людей волнуетсостояние кармана местных чиновников, они начинают почитывать оппозиционную прессу. Те, у кого есть интернет, почитывают законы. Парадокс. Устраняясь от решения социальных проблем в регионах, сбрасывая груз этой ответственности на плечи местного бюджета, все эти предприятия, корпорации, управляемые из Москвы, сами создают реальную напряженность. «Едросы» подставляют «едросов».

В Москве все это как-то расплывчато и размазано. А в каком-нибудь сибирском селе нынешний глава поселковой администрации, где правит бал «ЕдРо», запросто может быть тестем коммуниста. И вот этот самый глава администрации под давлением из области начинает в доме своего собственного тестя проводить модернизационнуюсоциальную политику, объявляя, допустим, новые, завышенные, расценки на дрова. Другими словами, заведется в семье эдакий свой Митволь. Во время Гражданской войны такое уже было. Далеко ходить не надо. Мой прадед, борисоглебский купец Семен Беднов, проклял своего зятя-красноармейца, моего деда, когда тот женился на его дочке, моей бабушке. Простил, насколько я знаю, относительно незадолго до своей смерти, окончательно разоренный в тридцатые годы. Но это еще замечательный мирный исход…

В одном из поселков, где я однажды оказался в бригаде агитаторов компартии, на моих глазах развернулась поразительная картина. Ребята шли по дворам, раздавая местным газеты. Не абы как, не по почтовым ящикам, не для галочки. А из рук в руки. Под разговор. Под перекур. За полтора дня им надо было распространить около 200 газет. Установка: один экземпляр газеты – один новый избиратель.

Девушки здесь правильные, встречаются с парнями ради удовольствия. Никакого дальнего расчета нет. Вступают в отношения со всеми, кто нравится. Без обязательств

Ситуация была тяжелейшая. Четверть жителей поселка плевалась и материлась, когда слышала, что на ближайших выборах им предлагается голосовать за коммунистического кандидата. «Суки и подлецы ваши коммунисты, – кричали бабы, обступив пацанов, держащих пачки братской газеты "Приангарье”. – Страну развалили, Горбачева к власти привели. Сами в буржуев превратились, на народ наплевали. Вспоминают только перед выборами». Я внимательно наблюдал за этой сценой и даже включил в кармане диктофон. Я понимал, что в худшем случае буду бит вместе с агитаторами, но не мог ретироваться. Во-первых, я был старше, во-вторых, производил на баб впечатление начальника, в-третьих, я видел, что ситуация не придуманная. Сейчас – единственный шанс понаблюдать,как на деле осуществляется процесс «деревообработки», как коммунистам удается «находить дорогу к сердцу избирателей».

Все было очень просто. Илья и Глеб четко разделили толпу на две части. Глеб взял на себя тех, кому было явно за шестьдесят, а то и за семьдесят и кто хорошо пожил при советской власти. Илюха нацелился на остальных. Среди «остальных» оказалось несколько мужиков.

Глеб вывернул перед тетушками наружу всю историю жизни своей семьи. История эта, повторяемая им многократно, в течение каждого дня вот уже второй месяц, лилась как песня. Вкратце: брат повесился, отец работал на БрАЗе и стал инвалидом, мать тоже работала на БрАЗе, у нее онкология. (От первого до последнего слова, кстати, чистая правда.)



У Ильи был свой ход: он подробно рассказывал историю, как в течение полугода спасал братского бомжа, бывшего зэка, пытаясь пристроить его то в одно, то в другое социальное заведение города. И как каждый раз он снова и снова находил этого зэка на одной и той же площади у помойки. С несчастным никто не хотел возиться.

Глеб очень четко давал понять электорату, что нечего на него орать, что он такое же несчастное наследие социализма, как и они. Дальше делался «подъем с переворотом», раскуривалась сигарета и начинался разговор о том, возможно ли подобное было при советской власти. И, собственно, что необходимо делать для того, чтобы (пауза) «нет, не о возврате в прошлое я сейчас говорю, а чтобы (пауза) с нами, вот здесь, посреди села стоящими, считалась эта самая партия власти».

Шум. Крики. «Партия власти – это те же коммунисты!» «Мальчишка! Что ты знаешь про советскую власть!»

Глеб: «А вот вы мне и расскажите, как вы жили раньше. Это не мое, а именно ваше поколение отвечает за все, что произошло в стране».

Илья: «Рано или поздно мне придется отвечать за то, что происходит в стране сейчас. Я не хочу краснеть за прошлое, подобно вам сегодня. Мое поколение не будет голосовать за "Единую Россию”, мы будем голосовать за кандидата, программу которого поддерживает Коммунистическая партия – единственная оппозиционная, представленная в парламенте».

Я, конечно же, неточно и неполноценно повторяю диалоги, но их содержание было таково, что уже через десять минут собравшиеся, которые недавно были готовы нас побить, сами начинали, загибая пальцы, перечислять бесконечные беды своей дурацкой жизни, во всем ругая Путина и Медведева, а заодно и нынешнюю районную власть.

Конечно, Владимир Ильич остался бы недоволен происходящим. Как, собственно, и я. Коммунистические идеи революционного характера оставались за бортом. Никто не предлагал крестьянам радикально брать власть в свои руки. Более того. Агитаторы несли какую-то оппортунистическую отсебятину, призывая не бойкотировать, а, наоборот, активно участвовать в выборах, тем самым делая уродливую политическую систему легитимной. Но мы с Лениным в этот момент были страшно далеки от народа. Народу не хотелось воевать. Сил уже ни на какие революции нет. А агитаторам надо было вбить им в голову фамилию своего кандидата на выборах. И газету дать почитать. Читать там действительно было что. (Я постарался.)

Другой раз мы попытались сагитировать ни много ни мало руководителя поселковой администрации. Выступил Глеб. От имени своего поколения высказался Илья. Представили меня, журналиста из Москвы. В ответ получили: «А идите вы все на х…». Руководитель поселковой администрации болел тяжелейшим похмельем. Перегар от него шибал метра на три. Когда мы к нему подходили, он, пошатываясь, вылезал из-за руля «Волги». «Уезжайте отсюда, пока не поздно! – орал он. – Не бередите народ! Дайте ему нормально жить! Я сам был коммунистом до 1991 года. Вы ничего не измените. Вы даже не понимаете, о чем говорите. Какой коммунизм! Эх, вы, дети, – он горестно тряхнул головой и крикнул кому-то: – Вася! Пойдем выпьем. У меня осталось».

Конечно, не ради 300 рублей в день старались агитаторы. Для них, не достигших своего 25-летия, это была какая-то очень ответственная миссия, которую они с успехом могли бы реализовать, будь у каждого из них профессия, работа, семья. Вера, в конце концов. Из каждого получился бы замечательный проповедник. Они не боялись главного – спорить с людьми, отстаивать свою точку зрения.

На улицах города сегодня особенно празднично. Много пьяных детей и их родителей. День знаний

Не знаю, сколько месяцев или лет они смогут быть такими же последовательными помощниками партии. Глеб, например, на тот момент уже три месяца числился кандидатом в ЛКСМ. В поле он был настоящим былинным героем. Но в горкоме партии всегда сидел молча, глупо улыбаясь, боясь оспорить хоть одно мнение, страшась, что его не примут в комсомол.

Илье было наплевать на горком. Ему не на что было жить. Он надменно принимал «командировочные». Старался не потратить ни копейки. Много курил, чтобы заглушить чувство голода. Когда бы он ни приходил в мою «штаб-квартиру», все продукты, случайно остававшиеся на кухонном столе, съедались им без остатка. Его было очень жалко. Ни кофе, ни чай он не признавал. Пил просто горячую воду.




12 сентября

В Иркутской области – 85 деревень, куда не дошла электрификация. «Лампочки Ильича» работают от дизеля. Три часа вечером, три часа утром. Дизель-генераторы были поставлены еще в 60–70-е годы прошлого века. Ресурс выработали лет тридцать назад. В Братском районе «по расписанию» живут люди в поселках Хвойный, Тынкобь, Озерный, Наратай, Карахун, Южный.

Кто их будет электрифицировать? У государства, говорят, денег нет. Остается компаниям, которым должны быть интересны территории с точки зрения возможности реализации бизнес-проектов. Но таковых здесь мало. Тайгу давно вырубили. Лесорубы ушли на север Иркутской области.


Записал разговор с Марией Ивановной, жительницей города Вихоревка

«Нам все уши прожужжали про рост рождаемости в стране. А знаете, где самая высокая рождаемость у нас в районе? За Братским морем – там, где нет электричества, где "лампочка Ильича” редкость. Включают на пять часов. И все. А через девять месяцев – прибавка материнского капитала. Ха-ха-ха. Возле ГЭС живем, за киловатт шестьдесят копеек платим. А рожать все равно в районе негде. Со всего района к нам, в Вихоревку, ездят. Роддома или позакрывались, или просто коек не хватает. Как-то раз на вертолете привезли к нам бабу рожать из-за моря. Кто-то богатый заказал, наверное, бригадир лесорубов».



Горком КПРФ – три незапирающихся смежных комнаты в какой-то общаге. На замок нет денег даже у первого секретаря. Витя дал в долг 300 рублей. Потом неделю клянчил, чтобы вернули.

Коммунизм всех этих коммунистов – ностальгия по молодости.


13 сентября

Утро.

Восстанавливаю некоторые записи, которые прежде хранил в отдельном файле, посвященном местной партийной конференции.

Олег, секретарь горкома по оргработе. 24 года. Устроил бэмс. Выступил на конференции с неудовлетворительной оценкой работы партячейки. А потом сделал подробный анализ ситуации, сравнив партию с компьютером. (Я записал на диктофон.)

«Начну с того, что на примере компьютера покажу устройство нашей партии. (В зале стало тихо. Многие впервые увидели компьютер в непосредственной близости, а не по телевизору.) Эта вещь сегодня стала во многих семьях практически вторым членом. Без компьютера сегодня много чего уже нельзя сделать. Изобретением компьютера мы сегодня обязаны нашему коммунисту, Жоресу Алферову. На примере компьютера я хочу показать следующее.

Компьютер состоит из нескольких частей. Основной частью, на которой располагаются практически все основные, является материнская плата. Именно благодаря работе материнской платы осуществляется вся работа компьютера. Никто не будет сомневаться, что материнская плата – это наша идеология. На ней стоим мы и как партия себя продвигаем.

Какие еще есть элементы на материнской плате? Центральный процессор. Он обеспечивает одновременное выполнение очень многих задач. И какое-то решение в зависимости от задаваемых условий. Лично я считаю, что центральный процессор в нашей партии – это первый секретарь. Человек, который принимает конечные решения. Является генератором идей. Некоторых.

Кроме того, имеется жесткий диск, на котором хранится вся информация. Это то количество членов, которые существуют сегодня в партии на учете. Каждый человек, как какая-то флешечка, подсоединяясь к нашему компьютеру – КПРФ, увеличивает объем жесткого диска.

Что еще есть? Есть видеокарта. Она отвечает за то, чтобы на мониторе воспроизводилась более четкая, красивая картинка. В данном случае видеокарта это то, как мы преподносим себя народу: наша эмблемика, наши предвыборные агитационные материалы, наши газеты.

Последней частью является блок питания. На самом деле, когда покупают компьютер, с чего начинают выбирать, так это даже не с материнской платы, а с установки блока питания. От него в дальнейшем зависит мощность компьютера.

(Выкрики из зала: "Регламент!”)

Если ты хочешь, чтобы у тебя был мощнее компьютер – и сейчас, и в будущем, ты должен установить мощный блок питания. Сейчас мощность питания на компьютерах – до тысячи ватт. Когда я покупал свой компьютер, самые мощные блоки были по двести-триста ватт.

Я считаю, что блок питания, если перенести на КПРФ, это и есть наше мощное устойчивое финансовое состояние. Как, за счет каких финансовых средств мы можем реализовать свою собственную программу? Именно с блока питания начинается компьютер. Сегодня Марина Ивановна говорила, сколько у нас членов. Если это переводить на компьютерный язык, то сегодня у нас на учете в районе состоит одна тысячная населения Братска и Братского района.

По-моему, это очень мало и этот показатель может являться недостаточным для реализаций программ партии. Хотя на самом деле для работы партии необходимое количество – одна сотая.

Прямо за столом во время комсомольского собрания сняла кофточку. Под ней оказался лифчик цвета революции. На строгие замечания Виктора отвечала угрозами: «Я тебе сейчас яйца откушу»

Теперь встает вопрос: каким же мы должны быть компьютером, чтобы реализовать задачи и цели? А они у нас простые: сменить существующие власть, построить ту систему, которую мы уже когда-то строили. На компьютерном языке это называется "хакерство”. Мы должны взломать существующую систему с помощью имеющегося компьютера и поставить на него новую систему, ту, которую мы хотим, и модернизировать так, как мы хотим.

(Реплика из президиума: "За хакерство предполагается уголовная ответственность”.)

Для этого мы должны быть очень отчаянными ребятами.

(Вопрос из зала: "Сесть в тюрьму?”)

Хакеров обычно не ловят, – продолжает Антон. – Если мы должны быть хакерами, то у нас должен быть очень хороший компьютер. Чтобы он работал быстро.

О, извините, в компьютере есть еще одна часть. Я ее упустил. Есть оперативная память. Она помогает процессору решать то же количество задач, только быстро. Это и оргработа, и идеология, и агитация. Секретариат городского комитета – это и есть оперативная память. Чем этой памяти больше, тем лучше.

(Крик из зала: "Регламент!”)

Но так как мы должны быть не просто опытными пользователями, а хакерами, компьютер нам нужен очень хороший. А для этого нам нужен хороший блок питания. То есть партия на сегодняшний день для реализации своих дальнейших планов должна быть финансово устойчивой. Однозначно. Это мое главное мнение. Мы должны сегодня научиться обеспечивать себя своими собственными финансовыми ресурсами. Иначе мы ничего не сможем. Хакеров из нас не выйдет. Я общаюсь с ровесниками, с взрослым поколением. И вот разговор заходит о том, что мы можем и что вы мне можете предложить, если я сделаю то, то и это. Когда говоришь, что денег нет в партии, все пожимают плечами и уходят. Люди не готовы работать за идею. Идея ваша нам нравится, но мы не готовы работать за нее бесплатно.

(Реплика из зала: "Это наемники!”)

Это не наемники, это люди, которые пожили двадцать лет в капитализме, знают запах денег, знают, как они зарабатываются и зачем они нужны. Живя в капиталистической системе, мы не можем не считаться с фактором денег. Это не при социализме. Мы должны с этими условиями считаться и отталкиваться от них. По-другому не выйдет.

Времени у нас осталось мало. Геннадий Андреевич сказал: "Два года”. Мое мнение: три-пять лет, и, если мы не станем крепко на ноги и не получим власть, изменить ситуацию в стране будет крайне сложно. Да просто невозможно. Потому что деградационные процессы у нас очень сильные. Я как представитель молодежи вижу это как никто другой. Молодому человеку сегодня легче выпить пива и выкурить сигарету, чем думать о завтра. А многим про завтра и думать нечего. У них просто нет никакого завтра. Их ждут тюрьма и наркотики. Они живут одним днем. "Живи один день – умри молодым” – вот основная идея современной молодежи. И чем моложе, тем больше так думает.

Если мы за три-пять лет не решим эту задачу, не встанем финансово на ноги и не сможем хакнуть эту власть, можно больше не вспоминать про социализм. Как сказал Геннадий Андреевич, "ситуация выйдет из-под контроля”. Ставлю работе горкома оценку "неуд”. А себе – "четверку”.

Прения в кулуарах конференции.

Круглова Нина Сергеевна, работник горкома. Партстаж – 10 лет. Замужем.

– У партии есть база. Зачем говорить обобщенно? Коммунисты бесплатно работают за идею. Газетчицы Елена Никифоровна, Феодосия Григорьевна. Пять летработают на общественных началах, распространяя «Правду», «Советскую Россию». Они ни копейки за это время не получили. Каждую неделю берут газету с поезда и распространяют по всему городу. Горком победил на выборах мэра. Пионерская организация – восемьсот человек. Комсомольцев – пятьдесят человек. Мы не будем дискутировать на эту тему. Все про все знают и понимают. Все свои. На конференцию приехали секретари и вновь вступившие в партию – они не просто так приехали. За свой счет. Они поверили коммунистам и хотят идти с нами в одних рядах. Они знают, что это не сладко. Я в партии десять лет. Я работала шестнадцать лет начальником почтового отделения. Последние полтора года – вожатой в школе. Поднимала здесь пионерскую организацию. Олег так видит. Это мнение знаете кого? Хорошо сытого сынка своих родителей. Который отучился в университете, он был обеспечен всем.

– Но других-то нет.

– Почему? А Иван Иринович? Он комсомолец. Кандидат в члены партии. Но выступать он не будет. Мы готовились к конференции. У нас есть регламент, порядок работы. Мы не ожидали, что Олег Жучковтак встанет и такую глупость понесет. Он хотит работать в таких условиях, как в «ЕдРе», где хотят сейчас работать многие. Офис, оргтехника, все для тебя есть. Богатые, крутые фирмы. Его можно понять. Это мнение нормального человека, но не члена партии с нашими условиями. Поэтому из сидящих коммунистов с ним никто не согласен. Зачем об этом говорить. Если говорить, значит развить об этом дискуссию. А он забыл, что перед конференцией как оргсекретарь он побывал в каждой первичке – это не менее трех коммунистов, где прошли отчетно-выборные собрания, каждый коммунист отчитался о своей работе. Он сам себе противоречит.

Сергеева Тамара Леонидовна, член КПРФ с 1996 года.

– Я хочу поделиться с вами впечатлениями от встреч с людьми в заморских поселках (заморские поселки – это населенные пункты, находящиеся за Братским водохранилищем, с противоположной стороны от Братска. – Ю. П.) Там ни у кого нет компьютеров. Там люди живут настолько тяжело, что, пообщавшись с ними, кажется, что хуже просто невозможно. Нам, коммунистам, они предъявляют серьезные требования, что вот прямо бери автомат – и все. Хватит болтать, потому что все наши протесты, требования извращаются. Поселок Шумилово – центральный поселок. Отсюда идут другие заморские связи, к другим поселкам. Если в Шумилове есть свет, то в других поселках дают на три часа. И дров нет, и тепла. Но лес при этом кто только не крадет. И эти пожары люди, население, устраивают сами. Они говорят: «Нам все равно, мы будем жечь, потому что мы хоть немного этих людей, которые все здесь вырубают, которые измесили все дороги в грязь, хоть как-нибудь остановим этим дымом». У нас дрова невозможно купить. Заготовить дрова на зиму стоит не менее пятнадцати тысяч. Нет медпункта. Ко мне пришла медсестра. Говорит: «Зарплата – две с половиной тысячи». Была стационарная больница. Сейчас остался медпункт. Половина домов заколочены: и двери, и окна. Люди уезжают. Но это те, кому повезло и где-то есть родственники. А большинству некуда и не на что ехать. Есть только хозяева леса, предприниматели. Они обманывают нас на каждом шагу. Пообещают заплатить. «Лесных» не платят, «северных» не платят.

«Предприниматель» в лесу слово ругательное.

Они лес по ночам лес вывозят. Все очищают. Мы, говорят, здесь никто. Эта земля ничейная. Так мы хоть поселок ограждаем. А там жжем и будем жечь. Чтобы их остановить. Нам уже дрова заготавливать не из чего.

А голосовать тянут. Попробуй, говорят, не проголосуй.

Вот, выбрали мэра. Свой парень. Там мэр коттедж себе не построит – сожгут сразу. Но он обокрал нас и в Братске купил три квартиры. Мы там создали парторганизацию. Но многие боятся. Нам же здесь жить. И нам уже не к кому обратиться.

Кулаком или автоматами надо что-то делать.




17 сентября

Вечер.

К Витьке снова пришла та самая Марина, которая была уже здесь пару дней назад, после партсобрания, и ушла, ничем его не порадовав. Сегодня к ее приходу Виктор приготовил фаршированный перец, рыбный салат. Купил кизлярский «Бренди».

Пока Витя принимал ванну, а я делал эту запись, пришла подруга Марины, Ира. Немного выпившая. В красном спортивном костюме «Адидас». Ира – только из Китая. Она там отдыхала. Пока отдыхала в Китае, в Братске ее мужика увела ее же подруга.

Ира уехала пьяная и недовольная жизнью.



…Секретарь горкома Клара Ивановна распоряжается: «Это постановление надо отэрить».

До широкого распространения в СССР копировальной техники фирмы Xerox(в русской транскрипции – «Зирокс») народ использовал агрегат, произведенный советскими технарями на основе образца, уворованного с Запада. Агрегат назывался «Эра». Соответственно те, у кого были копиры «Эра», говорили «отэрить». Ну а владельцы японской техники – «отксерить». Первое звучало как-то приличней, да и по-нашему, по-советски.

Клара Ивановна очень жадная женщина. Все время просит, чтобы кандидат в мэры района бизнесмен Петр, выдвинутый на выборы компартией, давал ей 200 рублей на обед в горкоме. Покупает хлеб, зеленую колбасу и майонез.

Национальным лидером в России станет только тот, кто построит в стране дороги. Больше ничего не нужно. То есть вообще. Никаких прав, никаких выборов, земли, свободы слова, свободы перемещения, совести – здесь в поселке из 1400 жителей нет верующих. Крещеные только те, кто приехал сюда на заработки в шестидесятые или из семей сосланных «кулаков». Они живут по-скотски. Мусор выбрасывают прямо за забор. Здесь бардак и свинство даже там, где у нормальных людей их быть не может. Дети пятилетние не говорят, а мычат. Я обалдел. Народ здесь вырождается.

Помогла бы только дорога. По ней можно было бы и врачам приезжать, и покойников вывозить. И продукты в город на рынок доставлять.

Они здесь уже белок начинают жрать и комбикорм. Я не верил. Но это ужасная правда.

И жалко, и страшно. Каждый в отдельности – хороший. А все вместе – беспомощное трусливое быдло, которое за обрез никогда не возьмется.

Хотя Гражданская война здесь продолжалась чуть ли не до самого начала Великой Отечественной. Но в те годы здесь еще были молодежь и здоровые люди. А после строительства Братской ГЭС в шестидесятые построили лесоперерабатывающие заводы, началась вырубка тайги. От леса ничего не осталось. Лесорубы ушли на север. Местные жители, кто был поздоровее и помоложе, удрали в Братск и далее. В поселке живет 1400 человек. Ничего себе! Вроде немало. Но из них 750 – пенсионеры. Оставшиеся – женщины, дети и полторы-две сотни мужиков. Большинство из них инвалиды и алкаши. Они и обрез-то перезарядить не смогут.

Клара Ивановна очень жадная женщина. Все время просит, чтобы кандидат в мэры района бизнесмен Петр, выдвинутый на выборы компартией, давал ей 200 рублей на обед в горкоме

Короче. Ихнадо или выселять, или забыть о них окончательно.

Самое главное, что вот из таких деревень и состоит вся Россия – от Урала до Тихого океана.

Сплю с блокнотом. От увиденного в течение дня разрывается мозг.

Проезжали поднятую целину. Зрелище не для слабонервных: огромные, в половину человеческого роста, клочья земли разбросаны по всему полю.

Меня несколько раз просили написать в какую-нибудь московскую газету про то, как они здесь живут. Когда я сказал, что все это – «чернуха», меня не поняли. А когда объяснил, обиделись: «Ведь это же наша жизнь. А чернуха – это "Дом-2”, Сванидзе, Собчак…»


25 сентября

Из письма Игорю Лозинскому:

«Есть, конечно, места и красивые. Но это если смотреть опять же глазами туриста, а не журналиста. Профессионально-то я вижу во всем негатив. А по-человечески можно обалдеть. На Байкале уж как загажено! На обочинах дорог валяются дохлые коровы, скелеты, обглоданные дикими собаками. А из-под каждого куста слышна немецкая, итальянская, польская речь. Даже израильтяне настоящие приезжают. А про японцев я и не говорю. Они – везде.

Такого, как в России, просто больше негде увидеть. Один огромный заповедник. Такое гигантское сафари, где и убить могут на каждом шагу, и, наоборот, бесплатно накормить, принять. Ненормально большая страна. Она просто не выдерживает своей тяжести, как не выдержал бы огромный самолет, сделанный из фанеры. У него просто оторвались бы в полете крылья.

Но вообще, честно говоря, я уже совсем здесь обалдел.

Местные коммунисты попросили меня помочь с изданием местных предвыборных газет. В Иркутской области, как и по всей стране, кроме Москвы, 10 октября выборы глав муниципальных образований. Мне достались город Зима и Братский район. Я написал зиминцам пару газет. Но у них вдруг не оказалось денег. Хорошо еще, что в Братске у них кандидат не член КПРФ. Обычный коммерсант. Вот даст мне денег на билеты и я сразу смотаюсь. Они здесь друг друга по нескольку раз в день надувают. Свои своих же. Я даже не представлял, что такое возможно. Причем обманывают на сущие копейки. Своим агитаторам коммунисты платят здесь по 300 рублей в день, заставляя их распространять мои газеты в жутчайших далях, куда ехать полдня.

Я и сам с ними поездил, посмотрел на весь этот ужас. Агитаторы, кстати, это отдельный разговор и тема. Парням по 23–24 года. Из простых рабочих семей. С высшим образованием, но, естественно, не нашедшие применения своим знаниям. Они испытывают реальную классовую ненависть к буржуазии, к буржуазным партиям и их лидерам. Они настолько мотивированные и имеют настолько серьезные социалистические взгляды, что просто диву даешься. Рассуждают как серьезные, совершенно взрослые люди. Никакого юношеского запала и огонька. При этом абсолютные альтруисты. В Бога не верят, но мыслят совершенно по-христиански. Считают не каждый рубль, а каждую копейку. "Два рубля – это еще несколько часов жизни”, – сказал как-то один из них.

При этом они, конечно, максималисты, но производят впечатление людей даже более взрослых, чем я. Когда смотришь им в глаза, чувствуешь себя как-то неуютно.

Они бьются за то, чтобы их приняли в комсомол. А их кормят обещаниями, но не принимают. Партийные маразматики придумывают им какие-то испытательные сроки, а сами портвейн и водку в горкоме хлещут. А Зюганов треплется про какие-то здоровые силы в партии. Эти ребята мне сказали, что если их не примут в ЛКСМ, то они пойдут к "лимоновцам”. Потому что "лимоновцы” – "большевики” и, по их мнению, являются в большей степени коммунистами, чем сами коммунисты. Вот так вот.

Просто с ума можно сойти от всех этих местных революционных настроений и разговоров. В них таится основа не банального провинциального и даже не местечкового экстремизма. Здесь есть какой-то настоящий сибирский фашизм. Национал-социализм. Искренний и честный. Их оскорбляет то, что сибиряки бомжуют на улицах городов, которые своими руками строили их отцы и деды. А кавказцы и азиаты тем временем живут припеваючи. Ну и так далее.

Наверное, не надо им связываться с "нацболами”. Пусть лучше займутся экологией, свяжутся с "Гринпис” или с "Зеленым патрулем”. В конце концов, помогу им выйти на каких-нибудь троцкистов.

Я не расстаюсь с блокнотом и абсолютно все разговоры записываю. Когда приеду, засяду и буду разбираться во всех своих каракулях».

Опубликовано в журнале "Медведь" №147, 2011