Новая индустриализация 2

(Продолжение. Начало здесь. http://zhzh.info/blog/2012-05-19-4910)

Легенда об иностранном инвесторе

Об иностранных инвесторах у нас говорят много. И давно. Надежда на иностранного инвестора – это очень русская надежда. В ней проявляется наша генетическая обломовщина: что кто-то откуда-то придёт и за нас всё наладит. Легенда о призвании варягов – из этого ряда. Причём совершенно неважно, было ли это на самом деле или не было – важно, что легенда такая есть.

То есть в народе живёт мечта: кто-то сильный, знающий и умелый придёт, и будет заниматься твоими делами – расхлёбывать и разруливать. Вот потаённый смысл этой легенды. Не очень, впрочем, и потаённый….

Бердяев говорил о женственности русского национального характера: русская земля всё невестится и ждёт мужа, который придёт со стороны и будет руководителем и защитником. Он знает как. Ноу-хау и значит «знаю, как». Вот русская душа и взыскует того, кто знает, как.

Это проявляется в разных формах, но проявляется неизменно. Это и реформа Петра, постулировавшая превосходство Запада, приучившая нас смотреть на Запад снизу вверх и сформировавшая традицию нашего «космополитизма и низкопоклонства».

Это и французский язык наших аристократов, которые по духу и быту были иностранцами в своей стране. (То, что они любили русский пейзаж и «говор пьяных мужичков» как раз и доказывает их иностранность: русский на это не обращает внимания – он внутри этого живёт; но это так, между прочим). Все наши популярные учения – в первую очередь марксизм – иностранного происхождения.

Величайший русский роман, который для меня выше «Войны и мира» – «Обломов». Я читала в комментариях, что Гончаров сначала и замыслил этот роман как историю двух друзей – русского и немца. Потом, по чьему-то совету, прибавил любовную линию, без которой роман вроде как «не стоит». Но вполне возможно, без любовной линии вышло бы даже рельефнее.

В чём суть «Обломова»? Русский барин абсолютно не занимается своими делами, в результате чего они запущены по самое «не могу». Денег нет, а долги, наоборот, есть, и они растут. Но у барина есть друг-немец, который его любит за «голубиную чистоту души». В самые критические моменты он появляется, словно deus ex machina, и разруливает дела барина, а тому можно расслабляться дальше. Такова русская мечта.

Как только были сброшены оковы советского тоталитаризма (или, во всяком случае, существенно ослаблены – при Горбачёве), – русский человек возмечтал именно об этом – о добром немце, который придёт и всё наладит. При оковах-то об этом мечтать не дозволялось, тогда всё было строго. Мечта оформилась в виде закона о «совместных предприятиях»: считалось, что они поднимут нашу промышленность на невиданные высоты.

Ничего такого, естественно, не произошло. То есть были удачные примеры, но ничего массового не случилось. Но бацилла мечты о добром немце уже активно размножалась в народном организме и отравляла сознание. Совместные предприятия плавно трансформировались в «иностранные инвестиции». Почувствуйте разницу: «совместное предприятие» всё-таки предполагает нашу работу, а «иностранная инвестиция» – пустил иностранца, и тот всё наладил.

Кое-кто и наладил. Но это никоим образом не изменило общего экономического климата в нашей стране. Да, транснациональные гиганты, по достижении какого-то уровня продаж своей продукции в нашей стране, начинают производство на месте – такова их политика. Но это их производство, они просто пользуются нашими руками, иногда сырьём, не больше.

Никого учить они не собираются, и правильно делают: конкуренты им не нужны. Точно так они поступают во всех странах третьего мира. Ах, какое благолепие: они платят налоги, они создают рабочие места! Но товарищи дорогие! Это всё их, а не наше. Мы от этого не становимся ни умнее, ни квалифицированнее, ни предприимчивее.

Некоторое умение, конечно, кое у кого из русских работников нарабатывается, но это – не индустриализация. Вернее, это второсортная, периферийная индустриализация, консервирующая отсталость. Вернее так: она припорашивает отсталость позолотой прогресса: «Смотрите, какие у нас современные предприятия появились!»

Что наши люди чему-то там научатся у велемудрых иностранцев, а дальше, как в песне о «дубинушке», «сама пойдёт», – так вот это полная фигня и пустые хлопоты. Улыбчивые, обходительные иностранцы дальше определённого уровня русских не пускают. Помню, когда я, работая у иностранцев, причём в качестве ключевого сотрудника, вообразила, что я что-то такое из себя представляю и могу на что-то претендовать, мне немедленно указали моё второсортное место, а когда я начала вякать – выперли. И так будет с каждым, как писали прямолинейные немецко-фашистские оккупанты.

Иностранцы – не Штольцы. Это Штольц действовал целиком и полностью в интересах своего друга Обломова, которого искренне любил. Даже процента не брал за возвращённое имущество. Иностранные инвесторы действуют сугубо в своих интересах. А в чьих ещё, по-вашему, они должны действовать интересах – в моих, что ли? Странные какие-то идеи приходят нашему человеку на почве обломовщины… Так что воображать, что «заграница нам поможет» и Запад нас доброхотно индустриализует – чистая фантазия. Маниловщина.

Квинтэссенция этого рода маниловщины – мечта об ино-граде «Сколково», куда наедут яйцеголовые со всего света и ну делать открытия во славу нашего богоспасаемого Отечества.

Зная немного моих читателей, предвижу восклицания: так что же нам иностранцев не пускать? Или частникам запретить? Напомню: я обсуждаю вопрос, какая сила может стать мотором и творцом новой индустриализации. Кто это всё способен организовать и взять на себя ответственность, а вовсе не то, кто в этом большом деле может участвовать. Участвовать – это нечто другое. Меня интересует мотор.

Если не свой частник и не западный инвестор – остаётся государство. Что оно может сделать и как?

«Государственные жители»

К большому сожалению, в нашей стране нет никакой реальной силы, кроме государства. Да-да, того самого – бандитского, грабительского, ненавидимого или презираемого (в зависимости от темперамента) всеми от мала до велика. Был такой рассказ Андрея Платонова «Государственный житель». По любому поводу герой там говорил: «Ждите движения государства». Он старался «бездирективно ни во что не соваться».

Мы все – «государственные жители». Скажете – нет? А что мы делаем, даже не делаем – думаем, когда возникает какое-то затруднение? Мы что – организуем частную инициативную группу и своими силами решаем вопрос? Может, мы эффективно и самостоятельно трудимся в кооперативах? Хотя бы управляем своими домами или сами организуем подметание улицы? Вопросы – чисто риторические.

Мы – «ждём движения государства». Мы, преисполненные высокого гражданского негодования, требуем от государства, чтобы оно всё исполнило и организовало: починило, вывезло, наладило, привело в порядок.

Вчера на конференции в МГУ учёные-экономисты рассуждают о материях умных и общеполезных. На любой вопрос: что же нужно сделать, чтобы улучшить положение в том и в этом, следовал однообразный ответ: государство должно увеличить финансирование того и этого. Это универсальный мыслительный ход русского человека.

Пресловутое «гражданское общество» понимается у нас, как привычка громко орать, требуя от государства исполнения каких-то дел, а вовсе не как привычка самостоятельно организовываться и налаживать жизнь своими средствами – хотя бы для начала в малом. Вообще, граждане и государство всегда находились у нас в отношениях взаимного «кидания»: мы его не уважаем, и оно нам платит взаимностью. Но как бы то ни было, оно – единственная реальная сила. Другой – просто нет.

Оно, в лице своих служащих, мало эффективно, жуликовато, КПД его ниже паровоза, но другого – нет. Эта мысль неприятна, но – истинна. То, что так сяк в домах светятся лампочки Ильича, наступает отопительный сезон, кое-как вывозят мусор и регулируется движение по дорогам – это работа этих самых жуликоватых и вороватых. Надеюсь, вы понимаете, что я их вовсе не оправдываю и не воспеваю: я говорю только то, что это единственная реальная сила.

Мы смеёмся, что граждане пишут Путину о коммунальных безобразиях или о невыплате зарплаты на такой-то фабрике. А чего смеяться-то? Это наш, русский, подход к делу. Его надо учитывать и понемногу воспитывать людей к кое-какой самодеятельности и самоходности. К минимальной независимости от государства. Кто должен воспитывать? Государство, наверное…

Так вот, эта сила именно и должна взяться в первом лице за индустриализацию. Вернее так: если уж кто-то должен и может взяться, то только государство. Это неприятная мысль, хочется как-то увернуться от неё, но – не получается. Ещё раз повторю: государство должно не регулировать (регулировать нечего), не что-то там такое индикативно планировать, а прямо так вот брутально организовывать. То есть, выступать в лице своих органов в качестве предпринимателя и прораба. То есть делать ровно то, от чего оно, по предписаниям перестроечных мыслителей, с облегчением освободилось.

То есть: надо снова создать Госплан, разрабатывать пятилетние планы, которые будут доводиться до отраслевых министерств, а те – будут организовывать производство тех или иных признанных нужными работ. Опять-таки, в первом лице. Выделять ресурсы, назначать и снимать директоров предприятий – всё, как было когда-то. С тою лишь разницей, что какие-то участки работы могут быть доверены частникам. Но частники должны встроиться в общий народнохозяйственный план.

Эта мысль – что государство должно заниматься индустриализацией в первом лице – тягостна и неприятна. Как вообще всякая мысль, что ты должен сам чем-то заниматься, что никто другой этого не сделает. Но мысль эта – благотворна. Во всяком случае, они способна продвинуть жизнь вперёд: от гниения и разложения к какому-то делу и развитию.

Многие известные мне женщины-предпринимательницы создали свои бизнесы и преуспели тогда, когда поняли со всей ясностью: их мужики им хорошую жизнь не организуют, надо действовать самой. Это очень развивающее открытие, избавляющее от иллюзий. Его ещё предстоит сделать нашему народу и государству.

Прежде, чем говорить о том, как именно может выглядеть, будущая индустриализация, покончим с сакраментальным вопросом:

Всегда ли частник эффективнее государства?

Есть такая мысль: частник всегда эффективнее не-частника. Тот, кто работает на себя, всегда работает лучше, чем тот, кто работает «на дядю». Помните, из «Бедной Лизы»: «Ленивая рука наёмника дурно обрабатывала землю, и семья обеднела». То ли дело – своё, кровное.

Наблюдения эти сделаны, видимо, ещё в те времена, когда подавляющее большинство любого народа землю пахала. Вот люди и видели: батрак всегда ленивее собственника. Весьма вероятно, что именно так и было. (Хотя, кто его знает: может, он и стал батраком, потому что был исходно ленив, но этого мы никогда не узнаем, можно лишь предполагать; да и не важно это для нашей темы).

Отсюда выводится мысль, что частник всегда эффективнее государства. То есть государственного служащего, назначенного управлять казённым государственным имуществом. Отсюда логичный вывод: чтобы было эффективнее, нужна приватизация госсектора. «Меньше государства!», как учила легендарная Маргарет Тетчер. Наша приватизация основывалась на вот этих предпосылках.

«Нужно всё раздать в частные руки – тогда всё закрутится, потому что казённому управляющему на всё наплевать, а частник – он кровно заинтересован». Двадцать лет назад, надо сказать, казалось не лишённым разумности. Тем более, что мы, постоянно сталкиваясь со всякого рода нерадением и разгильдяйством, привычно думали: «Вот был бы хозяин – не было бы этих уродств и безобразий».

Прошло двадцать лет, казённое имущество теперь в частных руках, а безобразий – на порядок больше. Наша тотальная деиндустриализация теснейшим образом связана с приватизацией – если прямо взглянуть на вещи. Так что же: частник оказался хуже казённого управляющего?

Вовсе нет! Просто никакого эффективного частного собственника – вот так, на раз, не создашь. Он может только вырасти. Сам, постепенно, понемногу. Сначала мастерская – потом фабрика, потом огромное производство. Тогда это будет настоящий частный собственник, кровно заинтересованный в успехе дела. Можно предположить, что частник скопил деньги в более быстром бизнесе: классический случай – торговля. Дальше он покупает какую-то промышленную установку и начинает производить что-то. Но покупает, выкладывая кровные свои денежки.

Что было у нас? Казённую промышленность просто раздали задарма в частные руки. Это была афёра века: чтоб так вот раздать огромные ценности. Мне думается, в советской номенклатуре ещё до перестройки вызревала мечта получить в собственность то, чем прежде только управляли, и, главное, передавать имущество по наследству. У нас была (по крайней мере, в брежневские времена) очень чадолюбивая номенклатура, поглощённая заботами о жизнеустройстве собственных детей. Если ты не устроил внуков – грош тебе цена.

Потом, в реальности, всё вышло не совсем так, как мечталось (так всегда получается), но никакого истинного собственника сроду не было. Ни приближённые к власти проходимцы, кому собственность просто подарили, ни бывшие её государственные управляющие (т.н. «красные директора»), ни пришлые жулики из криминального мира, ни т.н. «трудовой коллектив» – так вот никто из тех, кто овладел собственностью после Августовской капиталистической революции, не были истинными собственниками.

Они были теми, кто «в случАй попал» – т.е. кому в силу какой-то комбинации обстоятельств, собственной дошлости и ушлости, близости к тем и этим, – повезло, подфартило. И их поведение в тех обстоятельствах было в высшей степени логичным и осмысленным. Высосать и выбросить – вот какое было их поведение.

Извлечь из этой собственности что возможно и как можно скорее, пока переменчивая фортуна не повернулась в другую сторону и казённое добро не отобрали – и выскочить из этой ситуации. Слинять или, глядя по обстоятельствам, зажить на покое «в этой стране», но в любом случае не париться, стремясь лелеять и совершенствовать.

Поэтому сравнивать эффективность казённого управляющего с тем, кто ничем управлять не собирается, – это какое-то повреждение логики.

Наша провальная приватизация совершенно не опровергает (впрочем, и не подтверждает) особую эффективность собственника сравнительно с наёмным менеджером. Чтобы что-то сравнивать, должен выдерживаться принцип ceteris paribus – при прочих равных. Выдержать этот принцип в социологических штудиях чрезвычайно трудно, но стараться нужно. Во всяком случае, не делать глобальных выводов из сравнения в огороде бузины и в Киеве дядьки (или, как говорили в старину, из сравнения «чернильницы и свободы воли»).

Вне сомнения, управлять киоском его создатель и владелец будет в среднем старательнее, чем казённый начальник, назначенный от треста киосков. Аналогично – закусочная или химчистка. Вообще, собственник эффективнее управляет тем, что он создал сам, во что вложил деньги и душу. Если этого нет – и рассуждать не о чём.

К тому же, размер имеет значение. Умилительные данные об эффективности частника получены на примере киоска и закусочной. Переносить данные, полученные на материале киоска, на глобальные промышленные объекты – скорее всего нельзя.

Но в любом случае сколь бы замечателен, эффективен и желателен ни был частник – у нас его нет. Есть в низшем слое – в киосках и закусочных, но в промышленности он должен лишь сформироваться. Поэтому придётся делать ставку на казённого управляющего.

Собственно, во всём мире большие хозяйственные комплексы управляются наёмными менеджерами (знаменитая «Революция управляющих» была написана почти век назад). Наёмные менеджеры обладают всеми чертами лукавых и сребролюбивых наёмников, но – что делать? Вопрос в том, чтобы правильно поставить перед ними задачу и спросить за результат. Как т.т. Сталин и Берия.

Сталинская индустриализация: силовое решение

В 30-е годы индустриализация СССР была проведена насильственными методами. Административно-командными, если воспользоваться термином, пущенным в оборот одним из провозвестников перестройки Г.Х. Поповым. В чём они, в двух словах, состояли, эти методы?

Предпринимателем выступало государство, оно решало, что строить, выделяло для этого ресурсы и само же (в лице своих органов) производило работы. Для простых людей попросту не существовало никаких иных способов добыть средства к жизни, кроме участия в этой работе. Другие пути были попросту отрезаны.

Были коллективизируемые крестьяне (из сельского хозяйства были вытащены деньги на индустриализацию; больше было неоткуда) и городской рабочий класс, кто непосредственно строил заводы и на них работал. Возможностей лёгкой жизни практически не было.

Всем интересующимся очень рекомендую книжку Александра Бека «Новое назначение»: это документальная повесть о мире сталинских промышленных наркоматов.

Да и в 40-50-е годы мои родители и свёкры, окончив технические вузы, и мысли иной не имели, кроме как пойти работать на заводы. Это была норма жизни. Уже в мою молодость, в 70-е, старались устроиться как-то попроще, позавлекательнее.

Такое положение вещей сопровождалось тотальной пропагандой. Этот геббельсовский термин означает две вещи: 1) пропаганда доходит до каждого и 2) не допускается пропаганда противоположной направленности. Индустриализация воспевалась, прославлялась, положение рабочего было объявлено выше всех мыслимых жизненных положений и ролей.

В сущности, так и было: рабочие и их дети имели привилегии при поступлении в вузы и вообще в жизненном продвижении. Рабочие вселялись в барские квартиры, для их детей организовывались детские сады в бывших особняках. Сомневаться в правильности такого положения не разрешалось. Поскольку революция произошла сравнительно недавно, было живо поколение, помнившее дореволюционное положение рабочих, когда такого уважения не было и в помине. А ведь человеку порою важнее хлеба – уважение, признание.

Индустриализация в то время ощущалась, как условие выживания: создавалась в первую очередь тяжёлая промышленность для производства вооружений. Ожидалась большая война: «Тучи над городом встали, в городе пахнет грозой». В чём-то это было проще: многое человек может сделать, если грозит ему реальная опасность.

К пропаганде были подключены литература и искусство. Впервые простой человек, человек труда, рабочий, стал героем романов и повестей. Раньше этого не было. Практически нигде и никогда. Это существенно повышало самооценку самих тружеников. Они в самом деле чувствовали себя опорой государства, творцами новой жизни, они уважали себя.

Когда-то мне рассказывала старая преподавательница ин-яза: она в 30-е годы проводила занятия в Парке культуры и отдыха им. Горького по французскому языку для работниц шёлковой фабрики Красная Роза. Фабричные девчонки изучали французский, который прежде учили только барышни, и это возвышало работниц в собственных глазах. (Институт, фабрика и парк находились невдалеке друг от друга).

Сегодня героями книг и фильмов могут быть кто угодно: воры, проститутки, топ-модели, актёры, олигархи, но не простые труженики, рабочие. Их как бы нет. Вернее, где-то они есть, но их жизнью, мыслями и психологией публика интересуется не больше, чем бытом и нравами хрюшек на свиноферме.

Не последнюю роль в успехе сталинской индустриализации играло и то, что в те времена люди вообще имели привычку к долгой, трудной, тяжкой работе. Это была социальная норма – вставать с утра и впрягаться. Народ был неквалифицированный, требовалось обучение, но привычка к работе вообще – была. Вот в таких условиях проходило создание промышленности, которую мы развалили.

Можно ли их воспроизвести сегодня? Всё, наверное, можно, но потребуется невероятно большая энергия и высокий уровень насилия. Просто так, уговорами, убеждениями – не получится. Не получится так, что сохранится всё то же самое, что сегодня, но плюс возникнет промышленность. Это надо осознать. Мысль неприятная, но это так.

О насилии

Маркс называл насилие повивальной бабкой истории. Во многом так и есть: новое рождается непросто. В Перестройку насилие всех видов было объявлено непрощаемым грехом большевиков и неопровержимым доказательством ужаса их правления.

Известно: самые гуманные моралисты и безбрежные человеколюбцы часто приводят к ещё большим ужасам и страданиям, чем те, против которых направлен их гуманизм. Большевики насилием формировали промышленные армии, а сегодняшние человеколюбцы своим гуманизмом сформировали армию тунеядцев, наркоманов и лодырей.

На самом деле без насилия не обойдёшься во многих случаях. Всякий, кто воспитывал детей, знает: одним лишь убеждением и заинтересованностью – даже в этом малом деле не обойдёшься. Заинтересовать, положим, историей ребёнка можно, а иностранный язык вдалбливается только насилием (если, конечно, хотим результат, а не развлекалово). Так и в жизни народов: некоторые вещи, в частности, видимо, и индустриализация, даются только кровью и потом. Просто вот так заинтересованностью – не получается.

Страданиями народа была оплачена индустриализация в Англии – стране классического капитализма, насилием она была построена и в СССР. Насилием, умело сочетаемым с пропагандой. О пропаганде и её роли надо бы сказать отдельно и обстоятельно. Сейчас – лишь пару слов.

Пропаганда – это не злая манипуляция сознанием. Это скорее организация мышления народа в едином направлении. Такое общее мышление, единомыслие – огромная сила. Разумеется, это не всем приятно и существенно обедняет палитру духовной жизни, но это – действует.

Собственно, точно так же это действует и на уровне индивидуальной судьбы. Человек, желающий достичь трудной цели и значимого результата, должен в первую очередь организовать своё мышление. Это не менее, если не более, важно, чем реальные действия. Необходимо думать постоянно в одном направлении, не отвлекаться и уж тем более не подвергать сомнению значимость и ценность своей цели.

Положим, человек желает сделать карьеру или заработать деньги. Если он сегодня хочет сделать карьеру, а завтра сомневается, а послезавтра презирает карьеристов и дружит с дауншифтерами, – многого ли он достигнет? Ясное дело – ничего не достигнет.

В СССР было введено принудительное единомыслие. Это было делом необходимым и благотворным. Это заметил посетивший СССР французский писатель А.Жид. Он писал, что, разговаривая с одним советским человеком, словно разговариваешь со всеми разом.

Можно ли это повторить сегодня?

Для начала, что именно надо повторить? Единый народнохозяйственный план: как должно выглядеть народное хозяйство через пять, десять, двадцать лет. Какие отрасли будут, что они будут выпускать, откуда получать сырьё и куда будут отправлять. Кто будет там работать, и где они будут жить. Откуда взять ресурсы для всей этой работы.

Составить этот план – задача неимоверной трудности. Навыки планирования утрачены. Предвыборные и прочие планы, программы и платформы – это перечень благих пожеланий, а не планы. План – это цель, срок, ресурсы, ответственные и увязка с другими планами.

Жизненно необходимо сделать то, что Ленин сделал немедленно после революции: единый банк в руках государства и монополия внешней торговли. Если этого не сделать – любые деньги убегут за границу, а конкурирующие с отечественными товары – наоборот, прибудут. Должны быть просто запрещены некоторые виды деятельности, например, спекуляции на фондовой бирже. Не обойдёшься без обязательности труда для всех.

Полезно было бы ввести обязательную гражданскую службу для всех. Кто-то идёт служить в армию, а остальные – на пару лет в строительство, в ту же промышленность, в сельское хозяйство. Оно и справедливо: почему это одни в армии служат, а другие сидят-расслабляются во всяких там эколого-юридических? Иначе, как по призыву, кто поедет в некурортный климат работать на этих самых заводах и фабриках, о которых в последнее время стало модно мечтать?

Ну и, разумеется, необходима пропаганда. Не пиар-акция, не рекламная кампания – нет, гораздо жёстче. Потребуется существенное ограничение свободы слова. Если по одному каналу будут прославлять работу в промышленности, а по другому – радости гламура – ясно, что окажется сильнее. Никогда тяжёлая работа не сможет оказаться столь же завлекательной, как рассеянный расслабон.

Кудрявая, что ж ты не рада?

Ухудшится или улучшится жизнь народа, если начнётся индустриализация? Если считать сегодняшнее сиюминутное благосостояние – высшей ценностью, которое можно только повышать и которое не смей подвинуть – нечего и заводиться ни с какой индустриализацией.

Сегодняшние потребительские радости, которыми так богата жизнь удачников, но которые просачиваются и в нижние слои, так вот эти радости, все эти тачки-телефоны, шубы и диваны, евроремонты и загранпоездки – всё это куплено на природные ресурсы, освободившиеся от собственной промышленности.

Заработает промышленность, даже и не заработает ещё, а только начнёт создаваться – потребуются ресурсы. Нефть потребуется, металл тоже. Значит, нечего будет обменивать на дачки-тачки. То есть жизнь, такая сверкающая, поблекнет. Станет более скромной и суровой.

Разумеется, что-то можно разъяснить, народ поймёт. Особенно, если отнимется у тех, у кого действительно много лишнего. (Кстати, где критерии и судьи кто? То и другое тоже предстоит разработать). А теперь вообразите, с каким энтузиастом люди (любые люди) расстаются с тем, что у них уже имеется, и что они считают уже имеющимся и достигнутым. Вот именно… Я думаю, вам понятно, почему никто из наших начальников даже и помыслить ни о какой индустриализации не может.

На заводах работать – не флагами махать. Это всё не просто, и не так уж желанно и радостно. Одна моя знакомая на мои разговоры об индустриализации отреагировала спонтанно искренне: «Если мне скажут: выбирай – работать на заводе или умереть, я скажу: волоките на кладбище». Эта дама была на заводе один раз на институтской практике. Ей хватило впечатлений.

И всё-таки индустриализация – благотворна и необходима. Она необходима нам, чтобы остаться (или стать) качественным, умным и независимым народом. Историческим народом, как выражались учёные немцы XIX века. У нас есть все шансы для этого, равно как и все шансы, чтобы впасть с политическое и историческое небытие.

То и другое вполне реально и зависит от нас. Иными словами, нам сегодняшним, изрядно распустившимся и утратившим волю и дисциплину, придётся трудиться ради цели, которая не сводится к нашему сиюминутному удобству и потреблению. Сдюжим? В дальнейшем и благосостояние может подрасти, но это – в дальнейшем.

О сроках. Я считаю, что пятилетка – это некая психологическая и экономическая реальность. Через пять лет упорного и целенаправленного труда будут видны первые результаты. Через десять они могут стать неоспоримыми. Через пятнадцать – страну будет не узнать.

Так случилось с Китаем. Вернее, они сами это сделали. В позапрошлом году мы с мужем были в Китае, где муж до этого был пятнадцать лет назад. Он не узнал страну, до того она развилась и разбогатела. Но они не боятся работы. А вот относительно нас – не знаю…

Далее мне хотелось бы поговорить о том, какова роль частного бизнеса и иностранцев в возможной будущей индустриализации.

индустриализации.