Феликс. О чём молчат мужчины или Ген неудачи.Таша Карлюка

Моему дедушке приходилось быть угрюмым человеком. Потому что, когда он радовался – сразу пукал. Врачи не могли объяснить причину. Лишь говорили что-то про непроходимость кишечника и советовали смириться с этим недугом. Поэтому он не смотрел советских комедий, и ему так и не удалось прочесть «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова. Он то и делал целыми днями, что смотрел новости и читал газеты. Каждая улыбка стоила ему приятеля, а смех – друга. Он решил жить без них вовсе, нежели терять медленно и болезненно.

Во всех школах есть такие мальчики. Очень одинокие. Над которыми часто издеваются. Я не был толстым, рыжим, очкариком. Но в младших классах мама надевала на меня тёплые колготки, которые предательски высматривали из-под рубашки. Они погубили моё детство, а потом юность – у детей хорошая память на такие вещи. А для мамы это были лишь колготки. Она так и не узнала, что сломала мне жизнь.

Я не приглашал одноклассников к себе домой. Старые обои, из сладкого к чаю лишь рафинад, пукающий дедушка за стенкой, потому что в его руки попала газета с анекдотами. Мне было стыдно. Бежать было некуда, не к кому. И я убегал внутрь себя. Запирался на все замки и боялся, что так будет всегда. Что не хватит духа стать, как те, что запирали меня в шкафу химички. И я не стал.



- Купил новый телефон. Думал, вместе с ним куплю себе счастье. Но курьер доставил только телефон, а счастье, пожалуй, оставил себе. В качестве чаевых. Моя мама тоже хотела мне счастья. Вымаливала его у Бога, торговалась. И по бартеру, и в кредит. Но, пожалуй, покрытие её оператора в раю ещё нет. Она хочет внуков, а я не хочу детей. Конечно, в глубине души хочу, но другим людям говорю: Нафиг надо! И все женщины, с которыми сплю, говорят: Хочу, чтобы у моего сына были твои руки. Глаза. Задница. А я собираю свои вещи и бегу от них. Доктор, мне тридцать, а нихрена ещё не сделано. Есть стены, в которые возвращаюсь каждую ночь. Есть тачка, которую заправляю каждое утро. Есть совесть, страдающая бессонницей. Пепельница есть, всегда полная. Есть номера телефонов людей, которых я бы запросто проиграл в покер, даже не сплакнув. Их звонки с идиотским вопросом: Как дела? Спросят и ждут. И хочется сказать: Недоёб. Страна – говно. Люди – свиньи. А вместо этого: Хорошо! А ты как?

- Феликс, а что ты делал вчера?

- Был в аэропорту. Люблю смотреть, как люди встречаются. Люблю смотреть, как расстаются. Когда расстаются, целуются страстно. Как будто прощаются навсегда. Жадные поцелуи. Последний, последний, ещё один и всё. Но каждый последний оказывается предпоследним. При встрече целуются, как дети. Стесняются, робеют. Трутся носами. Опускают глаза, голову, а потом резко поднимают, чтобы не дай Бог вновь не растеряться.

- Неужто ты влюбился?

- Есть одна девушка. Мы с ней долго обращались на Вы друг к другу. Хотя она знала обо мне больше других. Больше, чем все другие. А мы говорили Вы и были самыми близкими. Мы не спали вместе. Редко созванивались. Ещё реже встречались. Но, когда я однажды попал в аварию и врачи, говорили, думая, что я их не слышу: Не жилец, я хотел увидеть её. Лишь её. Через месяц мы встретились. Она нарисовала на моём гипсе ёжика. Мы пили чай и говорили про Angela Davis. Потом гипс сняли, и я оставил его себе на память из-за ёжика. Теперь это самая дорогая для меня вещь. Но это счастье скоропортящееся. Я вот думаю на героин подсесть. Что скажете, док?

- Скажу, что наше время истекло. Увидимся во вторник, Феликс.

- Не зря о вас - о евреях - говорят, что вы жадный народ! Я вам про героин, а Вы мне: Время истекло.

- Феликс, тебе известны наши правила.

- Вы жук! Вы это знаете?

- Знаю, ты мне говоришь об этом в конце каждого нашего сеанса.



Этот город высасывает все силы и деньги. Тёлки на шпильках по брусчатке. Их трусы начинаются там, где юбки уже нет. Мужики в костюмах, даже когда +40, с телохранителями и мигалками на крышах своих тачек. А напротив их офисов – ганделык, где мужички в своих старых спортивках с растянутыми коленками. С помятыми седыми волосами и злостью на тачки с мигалками, которые по встречке, по тротуарам, на зелёный. Им можно всё. И чистый виски, в том числе. В хорошем баре, с дорогими проститутками. А этим мужичкам в спортивках остаётся заляпанный стол и кружки пива с мухами на дне.

Я живу в роскошной гостинице за астрономические деньги на Тверской, где девушки, говорящие на пяти языках, могут приготовить мне яишницу хоть в 2 часа ночи. А выходишь на улицу, сидит нищая старуха и просит копеечку медную.

Город, где рождён и хочу умереть. Но жить здесь невыносимо.

Радует одно, что есть наше с ней кафе, где мы часами говорим. Она улыбается и рисует на салфетках. Я курю и, как обычно не словоточив. Но мне хорошо. Жаль, что она не знает, как мне хорошо. Ей кажется, что она мне не подходит. Что она мне не нравится. Что я с ней лишь из жалости. Она очень старается. В глазах почти слёзы, нервный румянец. Она старается. А я сижу неподвижно и как-будто мне пофигу. Ксюша, если бы ты знала, какой внутри меня шторм! Но ты об этом не узнаешь. Ты будешь вечно видеть перед собой угрюмого мудака, готового ради тебя умереть, но ты об этом не узнаешь.

Непроходимость кишечника. Советуем смириться с этим недугом. Поменьше радуйтесь. Уж тем более не смейтесь, и никто не узнает о Вашей проблеме. Говорят мне врачи.

Ксюша, если бы ты знала, как я хочу посмотреть с тобой кино твоего любимого Charles Chaplin. Но не могу.

http://www.snob.ru/profile/25310/blog/49664