тем кто бывает на эхо москвы.

Политика френдования
С кем пройти от комитета к суду
Логика протеста

Валерия Пустовая.

Все же так чтобы замкнуть кольцо – людей не хватило, хотя Удальцов и пообещал с угрозой: кто не придет – обижусь.

Это он согласованный митинг в защиту политзаключенных так завершил, в прошлый четверг, когда толпа набилась в Новопушкинский сквер. Знамена путались высоко в листве, фотографы высовывались из-под мышек плакатчиков, со сцены рычал стихотворец Арс-Пегас, а сквозными образами выступлений были мушкетеры и «тоталитарные», они же «свиные», стойла. Получив приглашение на еженедельный «оккупайск» по четвергам, толпа просила нестройно: «в семь! в семь!».

Романтического вечера для меня ничто поначалу не предвещало. Скопление мужиков с аппаратурой указывало на место силы людской цепи – но когда и я поплелась посмотреть на Сергея Удальцова, он как раз отдал распоряжение: «Ну давайте, еще, встаньте красиво!» – и почему-то обратился: «девушки». Наверное, поклонницы достали. Я приняла на свой счет и ввернулась в ряд. «Растягиваемся, растягиваемся!» – лидер заводил людей за угол, его волю дальше по цепи передавал пожилой функционер с портфельчиком, в складках которого пряталась белая лента, – на каждого буйного лидера приходится, наверное, такой, с портфельчиком, думала я. Еще думала, что если рассказывать постороннему человеку, в чем тут интерес, можно придумать, что акции похожи на тренинги, это так в духе времени, вот есть же задание, подруга говорила: обнять двадцать прохожих на ВВЦ, и всем улыбаться, ну и тут, не дрогнув, обнимаешь крепко совершенно чужую руку, это молодой мужчина, он склонен пообщаться, и однажды, когда звенья цепи уже начали запотевать, тянет меня на себя и вдруг, под предлогом, трется о мою руку носом.

Нос чужой и мокрый.

Меня совсем не фотографируют, я не интересная, интересные люди все за углом. Там бабушка с трехногой подпоркой и яркая девушка в мини, собравшая вокруг себя компанию молодых активистов. Более того, за углом интереснее кадры: вход-то в следственный комитет парадно глядит именно на этот проулочек, но там стоять не выгодно – не на виду трамваев и прохожих. Все это я узнала, когда вдохновитель вечера уже ушел – несмотря на вяло раздававшееся полицейское «граждане, не согласовано, не нарушайте», ему дали уйти, он подбодрил на прощание: «Постойте еще полчаса красиво, мне в Новосибирск надо».

Функционер с потфельчиком подтвердил свой имидж, вскоре простившись рукопожатно со знакомыми в цепи и с полицейскими, которым на прощанье объяснил: «Это называется орден белой подвязки!» – «Да мне без разницы, с какой властью работать», – обозначил свою позицию собеседник в форме.

Я потащилась в поисках общества, как раз вслед за крупной женщиной в белом, тащившей упиравшуюся беленькую телочку-дочку: «Делать им нечего, в такую жару париться… Еще бы хоть бесплатно!» – нда, не все то оппозиционер, что в белом.

В цепи обсуждали Храм Христа Спасителя: «Вместо того чтобы нарисовать фрески, они, как обои, поклеили! И это не кощунство!» – и Христовы заповеди, в связи с ударом по лицу Татьяне Романовой, которая пострадала за убеждение, что Бог прощает всех. Одиноких пикетчиков с плакатами разгоняли сидеть подальше друг от друга, вдоль них фланировала пожилая женщина с сумкой в красный горох, на которой было выведено: «мы за честные амфоры!». Мужчина с веселым лицом напевал, иногда попадая в ноты, советское: «у нас имеет право каждый на учебу отдых и на труд! широка страна моя родная…» В другом конце цепи молодой парень тоже защищал Советский союз, да напоролся на бабушку. «Я до шестьдесят одного года была трактором». – «В смысле? – «В смысле живая, здоровая, работала на огороде». Парень предположил, что раньше врачи были лучше, бабушка отмахнулась: «Нет, дело не в том. В советском союзе тоже говно было. Я-то пожила там, ты меня слушай! Ничего такого там не было. Был маразм, беспросветный маразм, жили своей жизнью. Хрущев и народ – параллельно жили. Но что стало сейчас…» – «Тогда наркотиков не было!» – нашелся молодой человек. – «Да!»

Рядом заговорили в тему: «Зайди ко мне на видеоканал: сильный ОМОН обижает слабых стариков! Вчера повесил, уже 80 просмотров!» – парень искал в мобильнике свою страницу, показать снятое 31-го числа безобразие. И продолжал между кликами: «А знаешь Иванова Сергея?.. Да ты его знаешь, ну Серега, рыжеватый, из Астрахани! Он на оккупае кассиром был!» – «С бородой такой рыжеватой? Нет? Не помню. Я-то везде была!» – его собеседница – белая лента на пуговке блузки, школьная, но рискованная мини-юбка и уверенное обаяние первой красавицы класса, – начинала терять терпение.

Подозрение, что мне повезло нарваться на клуб избранных, подтвердилось, когда к девушке обратились по имени – имя тоже оказалось яркое, хоть и образованное от затертого мужского.

Девушка и парень опознали друг в друге админов популярных оппозиционных групп вконтакте: про политические новости и про политический юмор. «О, какое знакомство!» Круг стал теснее, беседа разогрелась: «Ты ж седьмого винтилась?» – «Нет, я шестого винтилась!»

«До 6 мая я сидела дома у себя в регионе и через Интернет знала всех людей, всех активистов! 6 мая ко мне все подходили – о, привет! А я просто как админ общалась со всеми», – вспоминала девушка, как первую любовь, и рисовала образ: как она впервые – впервые в Москве! – вышла на марш миллионов. На каблуках.

Родной город она не называла, обозначая так: «в моем маленьком городе…» В ее маленьком городе девушку успели повязать как организатора оппозиционной акции. «Моя первая судья…» – с еще большей нежностью вспоминала девушка. Ее первая судья не знала, что такое социальные сети, и все попытки объяснить, что какой же девушка организатор, если сама об акции узнала из контакта, вызвали у судьи одно только соображение: «Вы все про какие-то контакты говорите. Это что?» «А ведь молодая женщина, тридцать пять!» – сочувствовала девушка своей первой судье. «Я тогда еще думала: все люди, никто ничего не знает, это я сейчас ничего не объясняю, а тогда думала – надо с людьми разговаривать! Я ей говорю: давайте я вам сейчас в ютубе покажу. А она: у нас тут Интернета нет. Совок, дикий совок!» – «Не совок, – попытался ввернуть свое слово парень с видеоканалом. – В учреждениях так положено…» – «Да чем все закончилось?» – перебил его админ по политическому юмору. – «Пять заседаний в мировом суде! – с чувством проговорила яркая девушка. – А я ведь просто принесла плакат, я и не знала, что меня засудят». – «А пресс-карта у тебя есть?» – не оставлял попыток другой, с видеоканалом. – «Зачем мне пресс-карта? – с достоинством ответила девушка. – Я честный активист».

Из дальнейшего разговора становится известно, что с родителями с тех пор у девушки отношения не заладились, и она с мая в Москве, на всех акциях. «Родители боятся: придут, отберут имущество, компьютер…» – «Да какое компьютер – имущество?» – опять не согласился видеоканал. «Для нас – имущество», – не дрогнула девушка. «Самое противное – когда книги отбирают». – «Сжигают?» – ужаснулась девушка. – «У меня библиотека несколько тыщ книг, они за…тся описывать!» – хохотнул админ.

Бабушка с трехногой подпоркой прошла мимо, громко прощаясь. Она успела с нами попрощаться еще раз, уже дальше по цепи, когда компания двинулась и застряла, обсуждая, куда бы пойти. Яркая девушка увела часть компании обедать, оставшимся высокий парень в шлепках предложил экскурсию на оккупайсуд, где четвертый день идет процесс по делу Pussy Riot и куда, по его словам, весь оккупайск «перетекает в вечернее время».

Парень с видеоканалом увлек меня далеко вперед, в пылу просвещения: «Вот же, вот их машины, этих комитетчиков!» – возмущался он, окидывая руками плотную парковку вокруг зловещего здания и едва не наскочив на неповинную прохожую. Из переулка вынырнули смеющиеся девчонки. «Сейчас поедем в суд, посмеемся», – мрачно сказал он, глянув на девчонок с осуждением. По пути к метро разговор активистов свободно переходил от Крымска к «ты знаешь, что здесь снесли дом Анны Монс, любовницы Петра Первого?»

Парня с видеоканалом звали Лешей, экскурсовода в тапочках – тоже. В метро они прошли по одному билету, и тут же вспомнилось: «Слушай, а я вот так же нашиста пропустил, посла абая!» Леша-экскурсовод в метро снял кепку и оказался блондином. Он был постарше, изрядного роста, в вязаном чернющем свитере и белых шортах. Я дважды наступила ему на огромные шлепанцы.

«Ты давно в пикетах?» – спросил меня Леша-экскурсовод. – «На оккупайске – второй раз», – пискнула я. «Она еще молодой революционер», – с удовлетворением отозвался Леша-видеоканал.

Леша-экскурсовод предположил, что я из научной семьи, а про себя сказал, что историк. Леша-видеоканал представился технарем. «Я три раза в Бауманку поступал – не поступил. Русский не сдал!» – он не жаловался, а казалось, поздравлял себя. «Позор, по-зор», – иронично отозвался другой Леша тоном, каким на митингах кричат хватающему народ ОМОНу. «Какая ж у тебя техника, технарь?» – спросил. – «Автоматическое управление поездами метрополитена!»

Поднявшись со станции Киевской, Леша-экскурсовод обратился к полицейским за ориентирами. «Ты что, у ментов спросил?» – выразил неофитское восхищение еще один, кроме меня, новичок в компании.

«Вот это круглое здание – Хамсуд!» – указал нам Леша-экскурсовод за стеклянный мост-туннель. – «Там еще, кажется, Хамзагс!» – догадалась я поддержать светскую беседу. – «Нет, Хамзагс за Багратионовским мостом», – возразил Леша-видеоканал. И каждый помолчал о своем.

«Ты зырь – и это центр города! – возмущался Леша-видеоканал, прыгая на неустойчивых досках моста. – А все потому, что дерево не то, которое не мокнет, а первое попавшееся!» Леша-экскурсовод входил в роль: «Вот там эм-гэ-у, где учились Ломоносов и… и остальные, – подражал он выговору настоящих гидов, – а здесь, – кивнул на ларьки, – можно поздно купить еду, предметы необходимости. Я вот чай покупаю…»

Покинув мост, мы прибавили шагу – «закончилось уже? не закончилось?» – и уже почти бегом добрались до небольшой группы уставших людей, плаката «Вова, не сажай невинных» и металлических перекрытий, за которыми еще более уставший и, может быть, оттого косноязычный полицейский отстаивал свой служебный долг в споре с бородатым и въедливым активистом.

Леша-видеоканал почувствовал себя в своей стихии, врубил камеру на мобильнике и двинулся к спорщикам и перекрытиям, невинным голосом спросив: «А что, не пускают?»

Кто был источником кафкианского абсурда в этой ситуации – полицейский ли, на все требования пропустить отвечавший жалобно: «пишите жалобу», или активисты, пытавшиеся молниеносными правовыми аргументами спровоцировать перегорание его защитной системы, – не берусь оценить. Тем более что пока стороны спорили, мимо полицейских, что-то тихо показав, просочился дядька с раздутым пакетом – а ведь поводом не пускать была угроза взрыва, которую Хамсуд пережил вчера. «Почему вы его пропустили? Вы думаете, у него больше прав, чем у меня??» К дискуссии подключили дежурную – парень дозвонился до отделения полиции и пытался составить жалобу по телефону. «Не жалобу, а говори: хочу сделать заявление!» – учил его Леша-видеоканал. «Что нам делать как работать над собой, чтобы не вызывать у вас подозрений?» – бдительность стража порядка активист пытался обмануть показным смирением. Леша-видеоканал донимал полицейского удостоверением прессы, которое тому не показалось убедительным: «Не ламинировано! И ксерокс». – «То есть вы уже и прессу не пускаете?» – обрадованно сообщил Леша включенной камере.

Вмешался подошедший старший чин, в красной фуражке: «Читайте статью тринадцать пункт восемнадцать!» – «О, я знаю этого дядечку!» – восторженно отозвалась девица из толчеи. У перегородок собралось уже довольно любопытных. Мужчина в кислотной жилетке снисходительно осаживал напиравший на полицейских народ: «Ну что вы их развлекаете? Еще станцуйте перед ними!» Под ногами бегала низенькая собачка с белой лентой на ошейнике.

Вдруг пронеслись аплодисменты. Я было тоже, но тут засвистели, даже почтенного вида мужчина в усах сурово дунул в свистульку: от здания суда мимо нас прошли защитники «потерпевших», свидетельствовавших против участниц панк-молебна. Потом вернулись той же дорогой, под то же улюлюканье: «Им понравилось!» – нервно хихикнули в толпе.

Пожилой человек в майке с надписью «международный полумарафон на призы газеты труд москва 1999» сцепился с ровесником в рубашке. Оказалось, не все тут «парятся» единодушно – пожилой в рубашке страдал за веру. «Где этот миллион православных, которых они оскорбили? Что-то я их тут не вижу!» – нападал участник полумарафона. «А что им тут делать? Судят-то вас! Вот и мотайте на ус. Чтобы вам втемяшилось, что так, как они, нельзя делать. Поэтому они должны сесть!» – «Да они святыми будут! У вас же! Вы их канонизируете через десять лет!» «И что это вы разделяете: нас - вас, они выступали за народ, за освобождение народа!» – вмешалась раскованным голосом девушка. Осудитель в рубашке назвал оппонента, ссылавшегося на Нагорную проповедь, иудеем, а девушку – женским мозгом, подытожив, что может быть, перед ним этнические русские, но не русские, так как «вы ненавидите Россию». «А что для вас Россия? Путин? Полиция?» – завели исконно-русскую шарманку в толпе. «И как это я ненавижу Россию? Да я за границей ни разу не был!» – Леша-видеоканал двинулся на осудителя, обрадовавшись смене кадра.

Так, нескучно, дождались защитников «девок», как их назвал осудитель, или «девочек», как их называли на митинге в поддержку политзаключенных.

«Спасибо, Марк!» – кричали Фейгину, который вышел вместе с мужем Надежды Толоконниковой, известным, впрочем, не только благодаря этому. Фейгин сказал: «Сегодня мы добились того, что сторона защиты будет представлять доказательства. У нас сорок человек свидетелей!» – и предположил, что, видимо, на обвинение произвело впечатление открытое письмо адвокатов: «Одно дело творческая интеллигенция: артисты, замечательные эээ писатели, а другое – профессионалы. Если уж профессионалы подтверждают наш правовой анализ…»

Вышедшие позже Виолетта Волкова и Николай Полозов предположили, что на обвинение произвела куда большее впечатление реплика Путина – мол, не стоит так уж строго судить обвиняемых. Полозов предположил, что перелом в ходе суда позволяет надеяться, что обвиняемых «не будут по беспределу закатывать в асфальт. Может, подстелят соломку…» – «Одну?» – ехидно откликнулись в толпе. – «Одну», – согласился Полозов.

«С Божьей помощью четвертый день окончен…» – открыл Полозов народную пресс-конференцию. «Нас не признали приспешниками сатаны», – подхватила Волкова.

Байки о путанице в суде – в главных героях свидетельница обвинения Матильда, несколько раз менявшая имя и показания и наконец сбежавшая, активист Григорий, по свидетельству очевидцев, залезший на леса и полтора часа безнаказанно кричавший за свободу Pussy Riot, и судья, вычитывающая произвольные фразы из документов дела, – Виолетта Волкова заключила моралью: «Религия у нас получается материальная субстанция. А УПК – эфемерная!»

Темнело. Перегородки растащили, и люди остервенело хлынули в 7-ой Ростовский переулок. Молодая женщина бежала за уходящими полицейскими, крича им в спины что-то обвинительное и горькое, а потом просила всех, кто с камерами, не постить это в Интернет. Женщина оказалась с именем. Слов ее, впрочем, я все равно не разобрала. Последний пикетчик фотался в полутьме на фоне вывески Хамовнического суда.

По освещенному мосту я дошла до Киевской, и на станции, в шуме и суете, вдруг услышала вопль старухи с коляской: «Камера, камера!» Запомнилась ее старомодная многоцветная футболка – в пятнадцать лет у меня было платье с таким же рисунком. Я вздрогнула и подошла ближе: «К вокзалу, к камере хранения, как пройти?» – невыносимо громко взывала она к прохожим.

Старухе отчаянно не хватало эСКурсовода.
03.08.12 12:32

http://www.russ.ru/pole/Politika-frendovaniya