«Антиутопия, а не страна»

Совет Федерации в среду, 26 июня, одобрил закон об ответственности за пропаганду «нетрадиционных сексуальных отношений среди детей». Документ, который ждет подписи президента Владимира Путина, запрещает распространение информации, «направленной на формирование у несовершеннолетних нетрадиционных сексуальных установок». Об этом законе «Лента.ру» поговорила с подростками-гомосексуалами. Они рассказали о том, как осознали свою ориентацию; пожаловались на страх и бессилие, которые чувствуют из-за давления общества; поделились своими мечтами создать семью и вступить в брак, а также водрузить радужный флаг на законодательное собрание Санкт-Петербурга.

Собеседники «Ленты.ру» совершили сознательный каминг-аут, согласившись на использование их фотографий и настоящих имен. Однако редакция считает, что раскрытие информации о героях может быть опасным для самих подростков, согласившихся рассказать о своей жизни. В материале нет фамилий подростков, их лица на фотографиях скрыты.

Елизавета С., 16 лет, Санкт-Петербург

Я на днях призналась маме. Было это так.
— Мам, нам нужно поговорить.
Через полчаса:
— Мам, в общем, я завтра иду к журналистам. Ты же знаешь, что я занимаюсь ЛГБТ-активизмом, все дела.
Она такая:
— А почему ты?
— Я как бы ЛГБТ-подросток, привет!
И я сидела, очень улыбалась.

Она притихла и говорит: «Лиза, ну как же...» Она просто переживает за меня, что я буду на виду и что привлеку лишнее внимание гомофобов. И что может быть какое-то насилие. А так — относительно того, что я ЛГБТ-подросток, — ничего. У меня были разные мысли про признание. Последние дни-недели думала ― пройдет нормально. Так и оказалось. Раньше думала, что реакция будет более негативная, так как она достаточно скептически к этому относилась. Но я старалась с каждым годом больше об этом говорить и, условно говоря, подготовила ее. Но я не сказала, что я лесбиянка. Сказала: ЛГБТ-подросток. Потому что чисто психологически трудно произнести некоторые слова. Но тут дело в том, что про девочек я знаю точно, что они мне нравятся. А про мальчиков не знаю. Поэтому иногда применяю к себе термин пансексуалка — человек, который влюбляется во что-то внутреннее в человеке.

К нам в класс несколько лет назад пришла новенькая девочка. Я сразу обратила на нее внимание, очень она меня заинтересовала. Я долгое время с ней не общалась, а потом мы очень подружились. Она стала для меня самым близким человеком. И я благополучненько несколько лет пребывала в прекрасных нежных чувствах, радовалась, ревновала к мальчикам, знакомым. Она не знала, что я чувствую. Это было абсолютно нормально, я ни за что себя не корила. У меня не было каких-то внутренних противоречий. Я испытывала то прекрасное чувство, которое наполняет и заставляет любить саму себя.

Когда я влюблена, я испытываю абсолютно полное чувство. Что подразумевают под любовью мужчины и женщины, весь этот аспект чувств и эмоций, психологический, физический — то же самое происходит у меня, когда я влюбляюсь. Разницы никакой нет. Я вообще не понимаю, зачем придираться к половым органам партнера и лезть к людям в постель. Не ЛГБТ-движение говорит о постели, а правительство лезет к людям в постель. И последние высказывания [депутата Госдумы Елены] Мизулиной... Я даже не думала, что это станет законопроектом, но как вообще посмел человек сказать, что детей из однополых пар могут изымать?! (В тот же день, 26 июня, Совет Федерации принял и закон о запрете усыновления российских детей иностранными однополыми парами. Закон также ждет подписи президента Владимира Путина — прим. «Ленты.ру») Как они будут это проверять? Поставят круглосуточные камеры и будут следить за тем, что делают люди?

История про девушек в метро — это нереально страшно (17 июня петербургская полиция якобы задержала по наводке пассажиров двух девушек, обнимавшихся в вагоне метро, за «пропаганду лесбиянства» — прим. «Ленты.ру»). Я не поняла, что произошло на самом деле. Я все еще думаю, правда ли это или злая шутка. Мутная история какая-то. Просто двух обнимающихся людей, не совершающих никакой «прайд», в вагоне забрали? Но сейчас такая ситуация вокруг, что все возможно.

У меня нарастает внутренняя гомофобия. Общество не то что заставляет меня сомневаться в своей естественности и нормальности — скорее оно заставляет закрываться. Я недавно разговаривала с геем, взрослым мужчиной, и он тоже говорил, что у него сейчас такая же ситуация. Становится тяжелее именно потому, что все об этом говорят, а в последнее время в особо негативном ключе. Раньше, до этих обсуждений, у меня не было никаких сомнений. Меня не волновал вопрос вообще. Ведь сексуальная ориентация — мелочь, о которой в принципе скучно говорить.

В нашем городе и стране творится большая беда. Поэтому я выходила на митинги. Наш протест заметен. Но, конечно, нас очень мало, потому что все боятся и сидят по своим уютненьким квартиркам. Очень мало выходящих и открытых людей. Все пишут, какие [депутат петербургского законодательного собрания Виталий] Милонов и Мизулина говнюки, но никто не пишет им письма о том, что они нарушают права. Мало кто выходит на улицы и говорит об этом. Мало кто совершает каминг-аут. До выхода и до того, как я решила бороться, я вообще не особо контактировала с миром, жила в своем укромном уголке, в своем любимом интернетике, бложиках и скайпе.

Чтобы объяснить свои чувства к Милонову, Мизулиной, «Единой России», мне нужно подобрать нематерные выражения. Ладно: они все *******, если честно. Все, что они хотят, — это вырастить тупое стадо, единственная роль которых будет инкубаторство и выращивание маленьких ублюдков. Ублюдков, потому что такими становятся, когда у человека нет возможности как-то развиваться и видеть разнообразие в этой жизни, когда ему говорят: «Демография! Демография! Демография! Нужны только русские! Русские! Русские! Нужно бить геев! Быть таким, как все!» У нас сейчас становится какая-то антиутопия, а не страна. Я просто сейчас думаю о том, что, в принципе, за свою жизнь я, наверное, никогда не жила в настоящей демократии. Я не знаю, что такое выбор, который делают люди, а не который навязывают сверху. Это очень страшно.

Недавно перед пикетом мой дядя приехал к нам домой, увидел мой плакат и слово «гей» на нем и сказал: «Их раньше сжигали!» Я такая: «Что, прости?» Я не раскрылась ему, потому что тогда начался бы глобальный ******, но сказала, чтобы он почитал научные статьи, в которых научное сообщество говорит, что гомосексуальность — это нормально. Он попросил показать ему этого ученого. А я стояла и думала: «Дядя, что ты несешь? Вообще-то, все ученые за. Какого нормального ученого ни возьми, а не подхалимов, которые у нас тут водятся, все говорят, что это нормально».

Учительница по обществознанию как-то сказала, что у меня проблема с генами. На уроке затрагивался вопрос прав, вопросы гомосексуальности и так далее, и она начала что-то говорить. Я говорю: «Я, вообще-то, здесь сижу, я что, ненормальная по-вашему?» Она вроде и не знала тогда, но я таким образом совершила каминг-аут в классе. Она ответила: «Не совсем». Она, в принципе, очень мягкая и добрая женщина, только сказала, что с генами проблема и это не вылечить. Это неприятно. Это все было при других учениках. Но я почти ничего не почувствовала, потому что их не особо любила.

Мой педагог по зарубежной литературе, очень религиозный, утверждает, что Серебряный век так быстро закончился, потому что они все были распутные. Проблема гомофобии ведь и в религиозности. Я, конечно, очень посмеялась над этим. Ну, молодец женщина, диагноз — «православие мозга».

Я уверена, что если человек будет слушать и попытается услышать, он перерастет гомофобию. Разговоры с гомофобами не получаются. Случается только монолог. Они подходят, что-то говорят, но не хотят слышать ответ. Я готова дискутировать, когда меня не будут оскорблять, когда будут какие-то разумные вопросы, разумные ответы, а не когда мне говорят: «Ты будешь гореть в аду!» В него я не верю.

Я сейчас немножечко одержима «Воплем» [Аллена] Гинзберга. Сейчас, в связи с ситуацией вокруг, «Вопль» — это действительно вопль, он очень подходит под настроение злости. И я все время вспоминаю его строчки: «Свят, свят, свят, свят, свят...» ― и перечисление тех, кто свят. Все время думаю о том, что мы-то все святы. В принципе, люди, которые просто хотят быть собой, святы.

Принимаемые законы укрепляют мечтания об эмиграции. Но, с другой стороны, думаешь постоянно, что если ты сейчас не будешь выходить, не будешь сейчас говорить, то кто же это сделает? Я, к примеру, очень боюсь, что у нас вконец произойдет «оправославливание». Православие — это когда жирные дядьки сидят в шапках за 300 тысяч рублей. Православие во многих моментах наполнено сексизмом. Я не против религии, но не когда это переходит всякие границы и люди в правительстве начинают упоминать священные тексты. Мы, вообще-то, живем в светском государстве, не надо упоминать Библию или Коран, надо опираться на научные достижения и законы.

Если сейчас появится возможность у однополых пар заключить хотя бы гражданское партнерство, то я буду первой, кто будет кричать: «Да! Ура! Наконец-то». С 16 лет можно выходить замуж. Но я не могу жениться на девушке. Это ограничение моих прав. Непонятно, что сейчас с детьми и усыновлением будет. Правительство говорит, что таких людей, как мы, нет. Законами они хотят ограничить мою свободу слова. Чтобы я не могла говорить о том, что, вообще-то, ребятки, это нормально — то, что я такая, вообще-то, ребятки, я имею право на спокойную жизнь, не боясь, что если я надену радужную ленточку, меня где-нибудь на Удельной убьют.

Вера С., 17 лет, Москва

Происходит натравливание одних детей на других. В школе на уроках истории весь год учительницу клинило — теме однополых браков во Франции посвятили уроков пять. Она яростно говорила: «Фу, посмотрите, как это омерзительно. Представьте, каково ребенку в однополой семье». И самое неприятное ― что все присоединялись. И потом, когда после этого идешь и пытаешься хоть кому-то что-то сказать, все говорят: «Нет, я не могу этого представить, это слишком ужасно». И ни один из этих людей не представляет, что среди них может быть человек, к которому эти законы относятся. Несколько раз во время таких уроков меня трясло и хотелось плакать. Я только ждала момента, когда уже можно было бы кому-нибудь написать в социальных сетях, поныть. Было мерзко, несправедливо, и чувствовалось полное бессилие.

У меня в школе вроде нет проблем, хотя меня и считают немного сумасшедшей. Но не из-за причины нашего разговора, просто я немного другая: увлекаюсь манга, люблю «Доктора Кто». Я для своих одноклассников изначально не самый обычный человек. Я читаю книжки. Когда дают писать сочинение, я его пишу сама, а не скатываю с интернета. Я для них больше по этим причинам странная. У меня одна четверка за весь год, в прошлом году были только пятерки. Теперь все хотят, чтобы у меня была золотая медаль.

Ребятки-одноклассники в принципе все знают, но до них не доходит, что такое возможно, они шутят, что [мне] нужно просто хорошенько… Кхм. Одноклассники просто не могут представить, что такое возможно в обычной школе в Люблино. У одной одноклассницы даже была девушка, но они расстались, были бесконечные страдания, но факт в том, что она на всех этих дискуссиях в школе и в интернете гомофобствует по полной. Шли недавно с знакомой по Парку Горького, и она меня попросила заценить пацаненка. Я сказала: «Прости, не понимаю в этом». А она: «О, как же так!»

У меня есть подруга, у которой я слишком часто ночую. Ничего такого, но это наталкивает ее родителей на вопросы. Недавно катались с ней на велосипедах, и она сказала, что ее мать после очередной нашей ночевки спросила: «Ты точно с Верой не спишь?» Моя подруга, конечно, сказала, что нет. Та ей сказала: «А то ведь такие люди, как она, все несчастные и не могут найти себя». Женщина очень православная. Проводит вещи вроде «изыди, демон, от моей дочки», брызгает святой водой. Я атеистом себя назвать не могу, не задумываюсь по этому поводу. Нельзя определенно решить про веру. Для меня это неоднозначный вопрос, потому что я все-таки еще маленький ребенок.

Думаю, папа плохо прореагирует, когда узнает. Он вечно говорит о «пидорах». Я люблю своего отца, но у него тоже идет уклон в православие сильный. Матушка по отношении к остальным толерантна, но бывает ведь такое, что человек толерантен ко всем остальным, а когда дело касается твоего ребенка — сразу перестает. Не думаю, что они сейчас знают, потому что идут вечные разговоры про женихов.

Недавно все могло раскрыться. Было страшновато. И, по-моему, никто не заслуживает такого страха, что от тебя могут отказаться родители. Моя дражайшая сестрица обнаружила мой блог. Она жуткий гомофоб. Она даже не ходила на фильм «Облачный атлас» из-за того, что [режиссер фильма] Лана Вачовски — трансгендер. Моя сестра проигнорировала мои записи из блога, потому что была зациклена на себе, нашла только, что я выложила ее фотографию со свадьбы в интернет ― и на это пожаловалась маме.

Главное слово — бессилие. Если бы наше общество было толерантнее, думаю, с моей первой любовью вышло бы все лучше. Не было бы всего этого бессилия от непонимания. Из-за давления и обсуждения всего этого я чувствую себя довольно отвратительно. Говорят, нужно сваливать. Но я люблю свою страну. Я собираюсь поступить в медицинский, а это долгая-долгая учеба.

Недавно с одной девушкой очень-очень сильно обнимались в метро. И мне было жутковато. Частенько держусь за руки. Не знаю, считается ли это сильным проявлением чувств. Все ходят, смотрят, никогда не знаешь, как на это прореагируют люди.

Мне ужасно жалко, что я не смогу зарегистрировать в России свои отношения. И большего всего расстраивает часть, которая касается детей. Я очень хочу детей. Двоих-троих. Хочу и сама рожать, и если партнер захочет. Многие знакомые девушки говорят, что хотят одного ребенка. Для меня это странно. Я хочу много. Я очень люблю детей, ведь они такие лапушки. Ужасает, что будет, если ребенок в больницу попадет. Или я попаду. Идиотизм теперь с усыновлением идет. Хотелось бы именно семью. А нас не хотят считать нормальными. В семье ведь, главное, должно быть побольше любви, а поменьше алкоголизма. И чтобы родители вовремя забирали из детского садика.

Понимаю, этот разговор ― это признание. Но я готова. Пусть все знают. Это лучше, чем просто сидеть дома и ничего не делать. Важно защищать себя, защищать свои права. Не думаю, что я могу выходить на митинги, где всех избивают, это слишком печально. Но просто от того, что сидишь и бессильно слушаешь, очень мерзко себя чувствуешь.

Антон Б., 16 лет, Москва

В рамках своего проекта TQK (Typical Queer Knowledge) я устраиваю встречи для подростков. Собираемся с прошлого лета в Царицыно. На первой встрече обсуждали, что такое гей-дар. Это такой интуитивный навык определять, грубо говоря, своих в толпе. Многие ведь считают, что это мистическая способность. На самом деле, это просто работает на уровне интуиции, если много общаешься с ЛГБТ, то по каким-то маленьким деталям начинаешь замечать, что этот человек, скорее всего, «в теме». Проводили встречу по каминг-ауту. Обсуждали плюсы и минусы. Я вот недавно случайно матери отправил «Удачного пути, милый». Просто случайно ткнул не туда. А что бы делал человек не каминг-аутный? Главный плюс ― не надо скрываться.

Сам я понял просто в какой-то момент, что мне нравится знакомый парень. И мы начали встречаться. Мне тогда было 14. Он мне очень нравился. Потом я влюбился в девушку, это было странно, потому что я уже начал воспринимать себя как гея. Но сказал себе: «Ну ок». Я вообще очень спокойно отношусь к жизни. Влюбился в девушку — ну и ладно.

У меня каминг-аут перед всеми: перед родителями, друзьями, в школе. Отец отнесся, как ни странно, спокойно, мать сначала истерила, но сейчас успокоилась. Вышло случайно: они увидели мои фотографии с парнем во «Вконтакте». Я как-то вернулся домой, мне 16, мать в гостиной: «Ну, в общем, я видела, что у тебя фотография с парнем. Как так можно?» Отец сказал: «Ну, вообще, это твое дело». Они были последними, кому я открылся ― потому что с ними связано очень многое.

В школе о себе не распространялся, а в новой школе почти сразу меня поймали в коридоре: «Тебе мальчики нравятся?» Я сказал: «Не только». И пошел дальше. Так и узнали. Что скрывать — по моему виду и моим заскокам и так все определяют всегда. Часто на улицах слышу из-за спины «педик», «фу, как таким можно быть», ну и похуже. Подходят обычно люди, чье лицо не обезображено интеллектом.

Однажды на Чистых прудах напали на одного из наших друзей какие-то фанаты-нацисты. На подругу недавно за то, что она просто шла с подругой за руку у «Пушкинской», в центре, по сути, города напала группа молодых людей с криком: «Вот, мы вас сейчас изнасилуем, чтобы вы не по девушкам были». Это же ужасно, это все границы переходит. Я сам не боюсь. Нельзя всегда бояться.

Понятно, что этот закон бредовый. Мы обсуждали на наших встречах, какими способами и подходами можно что-то менять. Пришли к тому, что только пассивные акции ничего не дадут. То есть, можно сказать, надо пропагандировать. Но пропагандировать не нетрадиционные сексуальные отношения, а просто толерантность. Распространять листовки, например. Мы на День святого Валентина раздавали листовочки с надписью «Любовь — это толерантность». На них было написано, что геи, лесбиянки, бисексуалы и трансгендеры тоже умеют любить. Кто-то брал с улыбкой, некоторые даже детям своим давали, а некоторые просто рвали и сразу выбрасывали.

У меня есть надежда, что скоро все станет лучше. Она мне нужна, потому что я хочу преподавать английский в школе. Если лучше не станет, я вряд ли смогу устроиться. То есть устроиться смогу, но придется скрываться. А двойной жизнью я уже жить не смогу.

Надежда В., 16 лет, Санкт-Петербург

В 13 лет я неожиданно заметила, что у всех моих знакомых есть мальчики, ну а я поняла, что мне нравится подруга. С этого все и началось. Подруга, к счастью, меня поняла. Мы с ней провстречались полгода, а потом она нашла другую девушку. Они вместе до сих пор.

В то время я много думала. Вот, все с мальчиками, а я кто? Было сложно. Конечно, мне никто не объяснял мои чувства, никто со мной об этом не разговаривал. Мне казалось, что я больная. Думала, что чувствовать подобное ― ненормально. Я тогда, если честно, вообще не знала, кто такие геи.

У меня гомофобная семья. Мама (она по профессии учитель) прочитала мою личную переписку, когда мне было 13 лет, закатила скандал. Она начала звонить отцу по поводу моей страницы. Дозвонилась только до бабушки. А та вообще считает, что гомосексуалов расстреливать нужно. Другая бабушка, кстати, считает, что гомосексуалов нужно сажать на пожизненное. Я была уверена, что меня выгонят из дома. Она сразу начала выпрашивать, с кем это я переписываюсь и кто мне эта девушка. Но обошлось. Мать продолжала тонко намекать, что это ненормально, что нужно это исправлять. Это был период, когда я резала себе руки. И это продолжалось до тех пор, пока я не переехала к отцу. Отец, даже если посмотрит переписку, никогда со мной об этом не говорит. Он знает о моих проблемах, помогает с ними, но никак не сообщает мне об этом. Он знает про меня, но не показывает этого. Сейчас мать считает, что это у меня возрастное, и поэтому более-менее успокоилась.

В школе мне нравится одна одноклассница. Она об этом не знает до сих пор. Меня травили в школе. Обо мне узнала одна девочка, а она как радио ― если знает она, то знают все. Толкали, ставили подножки, тетрадки выбросили, до сих пор не знаю, где они. Это весь десятый класс продолжалось. В одиннадцатом классе меня просто перестали замечать. Я для них исчезла.

Я очень легко поддаюсь влиянию. Поэтому, если мне постоянно говорить, что я больная, я буду в эту сторону отклоняться. Больше всего мне об этом говорит мать. Надеюсь, что Милонов, Мизулина и кто там еще через несколько лет прекратят об этом говорить. Я понимаю, что этот закон направлен против меня. Почему они так относятся к людям? Я же тоже человек, нет?

Меня пугает, что недавно двух девушек забрали в метро. Я ведь постоянно со своими знакомыми обнимаюсь. Сейчас мне не страшно, только когда я дома сижу одна. В остальное время я нахожусь в стрессе. Но я буду обниматься все равно.

Наталия Ш., 16 лет, Тула

Мой отец состоит в «Единой России». Он депутат городского собрания. Думаю, когда нужно будет выбрать между мной и «Единой Россией», то он выберет меня, хотя и будет долго мучиться. Он пошел в «Единую Россию», потому что это выгодно в плане семьи. Отец пока не знает.

Я не скрываю лицо. Мои все друзья знают и спокойно к этому относятся. У нас учительница в школе ― одна из нас, мне сказали об этом в нашем немногочисленном ЛГБТ-сообществе. Она, как говорится, дайк — девушка, одевающаяся, как парень. Мама нормально относится к этому. Она смотрела недавно клипы «Казаков» (Украинскую танцевальную группу Kazaky часто обвиняют в «пропаганде гомосексуализма»; в Ростове-на-Дону и Геленджике ее концерты были сорваны — прим. «Ленты.ру»), сказала, что они молодцы, нашли на чем заработать.

Я учусь в языковой гимназии (хочу стать преподавателем французского), поэтому там народ более толерантный. В одном из классов училась моя девушка. Мы с ней расстались, она привязанность от чувств не отличила.

Меня спалили по тому, на какие я была подписана паблики «ВКонтакте». Подошел одноклассник: «Я тут парочку слухов услышал, что ты гомосексуальна». Я сказала: «Да, мне нравятся девочки». Он покивал и сказал: «Молодец». Кто-то начал устраивать кипеш, писали «страхи, страхи какие», потом все улеглось. Некоторое время одноклассники шарахались, но потом все прошло.

Сейчас, когда готовились к «последнему звонку», не было роднее обстановки. Я была готова к тому, что придется терпеть. Ну, получилось, открылась я в апреле и оставалось учиться всего месяц. Думала, буду просто не обращать внимания, если что. Но обошлось. Повезло. Сейчас, когда девчонки обсуждают личную жизнь, а я вдруг влезаю с советом, мне говорят: «Ага, слушайте лесбиянку». И это даже не обидно. Шутка и шутка. У нас в школе хорошо работает правило невмешательства. Думаю, учителя знают, но просто об этом не говорят.

Не понимаю слов [депутатов] о пропаганде как-то. В моем понимании, пропаганда — это когда призывают. Сейчас ЛГБТ просто просят уважать их права, принять их такими, какие они есть. Кто-то просит, кто-то умоляет — в зависимости от характера.

Я злюсь и рассержена на правительство. Правительство — это просто установленная элита. Им до меня — как до далекой шишки, но они ко мне лезут почему-то. В Италии я видела девушку, которая спокойно шла по торговому центру в футболке [с надписью] «Gay pride». Она шла и чувствовала себя уверенно. Видела двух парней, которые без стеснения друг с другом обнимались и потом шли держась за руки.

Важно носить символику. Я пока ее не надеваю, потому что почти все время с родителями, но буду, потому что важно говорить: «Я есть, я себя не скрываю, я просто признаю себя и ничего не пропагандирую». Кто-то весь ходит черный, кто-то красный, кто-то серо-буро-малиновый — почему мне в радугу не одеться?

Я осознавала себя постепенно. Лет в 12 я почти не слышала про все это. Знала, что есть геи, лесбиянки. Я начала смотреть фильмы, когда уже начала себя осознавать. До этого ничего не видела, не слышала. Вроде нравились мальчики, но нравились, пока была общая тема. В 13 я пробовала встречаться, но продолжилось это только месяц. Не припекало, когда за руку брались или целовались. Разошлись и как друзья общаемся. Он сейчас вернулся из армии, и я ему рассказала о себе. Он сказал: «Ну, я догадывался».

Когда начался гормональный период, я поймала себя на том, что засматриваюсь на девочек. Я посмотрела несколько фильмов и поняла, что чувствую схожие ощущения, что и герои. Фильм «Правда о Джейн» (американский фильм 2000 года про отношения родителей и девочки-подростка, которая влюбляется в свою одноклассницу — прим. «Ленты.ру»). Этот фильм даже скорее не для детей, а для их родителей, чтобы те понимали, что чувствуют дети.

Меня очень опекали и опекают. Родители беспокоятся, потому что по телевизору говорят, что на улицах насилуют детей, а везде маньяки. Во дворе я особо не гуляла. Когда гуляла, был контроль — я должна была каждые полчаса звонить в домофон. У меня до сих пор идет слежка, мама с помощью МТС смотрит мое точное местонахождение. Как только я ухожу чуть дальше, чем надо, начинается «Где ты?», «Что ты делаешь?» Они заботятся, любят, но такая опека грузит.

У меня никогда не было мыслей о суициде. Я, наверное, слишком люблю жизнь. Я счастлива сейчас. У меня были отношения с девушкой семь месяцев. Я тогда ходила как крокодил, с улыбкой до ушей.

Когда принимались законы, было огромное желание выйти митинговать. Но моя истерика не принесла бы пользы, думаю. Я хочу дождаться 18-летия. Это через полгода. И я не боюсь штрафов или арестов, которые грозят мне по новому законодательству. А вообще, нужно говорить на таких акциях не о правах ЛГБТ, а о правах для большинства. Должны быть права у большинства, чтобы требовать их для меньшинства. Потому что проблемы меньшинств — это проблемы всех людей.

Иван Х., 17 лет, Москва

Родители после признания со мной решили поступить радикально — положили в наркологическую клинику Маршака. Для профилактики, как они сказали. Ну, непонятно, для какой профилактики, я ведь не наркоман.

Когда я сказал им, что я гей, вроде сначала это не было воспринято в штыки. Они восприняли одинаково, только последствия были разные. С мамой общаюсь, с отцом нет.

Зачем мне оставаться в себе? Зачем создавать видимость другого человека? Если я являюсь совершенно не тем, каким меня хотят видеть. Если они меня видят не тем, кем я себя чувствую. Лучше объясниться. Я и объяснился. Не могу все в подробностях рассказывать, это все-таки моя немного личная жизнь. Просто был прекрасный семейный ужин, я встал и сказал, что я гей. У отца вывалилась ложка из рук, никаких воплей-стонов не было, все продолжили ужин. Но через некоторое время меня повели к гадалке из «Битвы экстрасенсов». На меня водичкой брызгали, ножом водили, кричали, пыхали, орали, но ничего не помогало. Я всех послал на три веселых буквы открытым текстом.

Ну а через неделю где-то подъехала машина с водителем и меня отвезли в клинику Маршака. До того, как меня ввезли на территорию, я успел отписаться смской своему тогда молодому человеку. Узнал территорию по воротам ― дача у нас в 15-ти минутах. Потом у меня отобрали телефон. В клинике меня прочищали. Как в прекрасном фильме «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», у нас было два пакетика травы и куча всяких разноцветных таблеток-амфетаминов, кровь прочищали. Врачи ничего не говорили. Когда я пытался найти главврача, чтобы мне сказали, мне говорили, что ее нет. И замглавного тоже. Я в итоге там провел 11 или 12 дней. Вытащили меня оттуда в ночь мои друзья (Ивана отпустили из клиники после того, как на ситуацию обратили внимание блогеры и СМИ — прим. «Ленты.ру»).

Думаю, я понимал, кто я, с самого детства. Меня девушки меньше привлекали, чем парни. У меня были с девушками отношения, но это было совершенно не то, что я ощущаю с парнями. Первый раз рассказал одноклассникам в классе шестом-седьмом. Потом все уже узнали. А сейчас знает Тушино, Строгино, Щукино, Сокол и частями Алтуфьево. Ну и все остальные районы Москвы, где я гуляю, в общем. Мне никто не верит, но меня ни разу не избивали. Даже не приставали и не обзывали. Никто в это не верит. Кроме родителей ни с кем проблем не было.

На улице я спокойно держусь за руку, целуюсь в метро, в парках, где угодно ― мне совершенно все равно. Никогда, никогда ничего со мной не происходило. На днях устраивали вечеринку у меня дома, приезжали друзья и приехали еще кавказские борцы, борцы страшные, ярые гомофобы. Они узнали, что я гей, и случился переполох небольшой. В конце концов, как всегда, все закончилось тем, что все сидели в обнимку на кухне, все вместе пили и, к сожалению, один из кавказских борцов еще и подкатывал.

Думаю, с законом моя жизнь никак не изменится. Я всего этого как-то не касаюсь совершенно. Все, что я хочу в личной жизни, я имею уже сейчас.

Нужно перестать бегать по всяким манифестациям. Нужно проводить мелкие акции с символикой. ЛГБТ-субботники, цветочки сажать, подъезды ремонтировать. Чем больше ты заявляешь о себе и кричишь, что ты гей, тем больше ты ненавистен людям. Все, что ты делаешь в постели, должно оставаться в постели. Это никому не интересно. У меня есть свобода. Я могу спокойно со своими друзьями разговаривать и с другими людьми на любые гомосексуальные темы. Могу рассказывать об анальном сексе и об оральном сексе. Вот в «Аргументах и фактах» вышла статья, что гомосексуализм — это «эвил девяностого уровня» (Материал «Чем опасны нетрадиционные сексуальные отношения» наряду с еще несколькими статьями, клеймящими гомосексуальность, появился в номере за 19 июня; интернет-версия, однако, была удалена. Ее перепечатка доступна на нескольких сайтах, в том числе здесь ― прим. «Ленты.ру») ― про потных волосатых мужчин, которые приходят после гей-парада и занимаются в очко сексом и это разрушает иммунную систему. Нужно показать, что геи не только ****** в жопу, но и нормальными делами занимаются.

Алексей З., 16 лет, Санкт-Петербург

Я влюбился в лучшего друга. Где-то год мучился, переживал, думал решиться, не решиться, но потом признался ему в своих чувствах. Мы нормально общались, но меня не устраивало, что мне приходилось с ним постоянно молчать, просто тихо вздыхать о нем. Под этот Новый год я сначала подарил ему дорогой подарок, а на следующий день все случилось. Он сначала отреагировал нормально, но потом стал меня сторониться. Я пытался быть всегда с ним рядом, оказывать ему какие-то услуги, но любое действие, когда я к нему подходил даже, он считал чуть ли не попыткой изнасилования. Сейчас мы почти не общаемся. В момент признания я был просто рад, что могу быть с ним честен, что у меня нет от него больше никаких тайн.

Мама, когда узнает, может заорать, что я ее достал. Она у меня ненормальная. Начнет кричать: «Пошел вон, иди полечись!» Одноклассница, когда узнала, сказала только: «Я чуток офигела». Продолжаем общаться.

На днях общался с заядлой гомофобкой, она несла мне всякую ересь. Типа, что у меня гипофиз увеличен в четыре раза, и поэтому я не могу быть нормальным человеком. А при этом «гипофиз» она написала с двумя «е»: «гепофез».

Я всегда замечал, что другие хлопали девушек по задницам, а меня не тянуло хлопать. Мое осознание случилось где-то года два назад. Мне тогда было 14. И я ни тогда, ни сейчас не думал, что ненормальный или что-то такое. Но не нравилось, что многие считают таких, как я, больными. Не думаю, что на меня что-то повлияло из масс-медиа или кино. Я просто понял сам себя.

Я слышал в школе, что некоторые одобряют закон и Милонова. Они не знают про меня. И я не собираюсь им ничего говорить. Думаю, они могут и «темную» устроить, избить. Я не хочу об этом спорить. Могу просто сказать, что гомосексуализм — это не извращение, но в дискуссии вступать не люблю. Я себя неприятно очень ощущаю из-за истеричной атмосферы вокруг. Вроде и не сильно давят, но с символикой я, например, ходить боюсь. Опасно. И я боюсь физической расправы.

Когда у меня будут близкие отношения — я буду ходить за руку. Целоваться вряд ли. Хотя, думаю, в людном месте где-нибудь ничего особенного не случится со мной. У меня есть утопическая мечта — водрузить радужный флаг на законодательное собрание и собрать деньги на пересадку мозга мальчику Виталику и девочке Лене. Я испытываю к ним ненависть. Два идиота ведь. В смысле, идиот и идиотка.

Если бы была более спокойная обстановка в стране и детям бы рассказывали, что моя ориентация — это нормально, было бы проще. Я бы признался этому другу раньше. И меньше бы страдал. А сейчас я спокойно и безопасно чувствую себя только в школе. Везде жду подвоха. Я боялся, что меня увидят по телевизору в новостях с гей-акций. Я был на них дважды. На одном следил за порядком, а на другом просто всех фотографировал.

Я сначала хотел лицо не скрывать, но потом моя знакомая посоветовала: «Лучше не надо лицо показывать, я боюсь». Я тоже начал бояться. Ведь всякие нацисты собираются, фотографии печатают, а потом ходят по городу и ищут геев.