Плачьте о себе

Давно это было. В те времена, когда чувства у верующих уже были, а вот оскорбить их еще не было так легко. В один московский католический храм женщина вошла в плаще и с двумя авоськами, полными пустых бутылок. Одна авоська в правой руке, другая — в левой. Села на первую лавочку, а в самый ответственный момент встала перед алтарем, сумки опустила и плащ скинула. И стоит. И под плащом гражданочка оказалась в костюме Евы до грехопадения. Настоятель сбежал с возвышения, плащик на нее снова набросил, да и вытолкал ее вместе с бутылками на улицу. Это вам не колготками цветными помахать. А учитывая пропаганду среди несовершеннолетних — и вовсе расстрел.

Год назад три девушки из Pussy Riot получили «двушечку». Две участницы группы сидят до сих пор, одной удалось выйти. Наши колонии не отличаются гуманизмом, но эти девушки даже по местным меркам сидят в особенном режиме. Их, пожалуй, за этот год пытались так ломать через колено, как не ломали иного маньяка, на совести которого горы трупов. В этой ситуации формальную логику понять легче, чем человеческую. В некоторых системах координат сломать, заставить просить прощения и пощады девчонок, за которых заступились Мадонна и Пол Маккартни, писатели, президенты и лауреаты Нобелевской премии, считается высшим достижением. А я, Маня Пупкина, круче, хоть петь не могу и по складам читаю написанное теми писателями.

Девчонки не сломались и не собираются. Каждый их новый день похож на предыдущий, от подъема до отбоя, а наши будни между тем изменились до неузнаваемости.

Поговорим о нас, здесь оставшихся — в разной степени оскорбленности. Нас всех изменил тот неправедный суд, где цитировались законы Трулльского собора. Нас тогда это удивляло. Год спустя в судах даже Салической правдой короля франков Хлодвига не прикрывают приговоры. Да и сроки теперь серьезнее, хотя кто может подсчитать, один день в аду — это много или мало?

Год назад раздавались дружные голоса интеллигентов: «Наказание несоразмерно, но ведь они и правда совершили ужасный проступок!» В душу нежную нам плюнули, на святое покусились. Как только стало понятно, что излишняя мягкость по отношению к «государственным преступницам» чревата немилостью начальства, большинство приличных священников ограничили свой голос келейными молитвами. И только один мой знакомый батюшка нашел в себе силы честно признаться в частном разговоре: «Я боюсь».

Молитва — это прекрасно, поплакать над судьбой узника — тоже дело хорошее. Однако осмелюсь напомнить слова Христа: «Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших». Именно эта вопиющая несправедливость, которой общество не смогло ничего противопоставить, а все искало разумные объяснения приговору («но ведь было же, было — плясали, кричали») привело нас туда, где мы есть; а уж где будем — даже и представить невозможно.

Про нас поняли — можно. Какая глупость — сто человек у суда. И как легко управлять темными чувствами, в отличие от чувства собственного достоинства. Очень быстро тем, кто и не думал обижаться и в храме был один раз в детстве с бабушкой, объяснили, как на самом деле их глубоко задели. Гордясь своим либерализмом, мои знакомые незлые ребята легко произносили мантру: «Сажать — это слишком, надо было просто выпороть». Я не знаю, как вас, а меня лучше посадить. Мне кажется, Толоконникова и Алехина придерживаются того же мнения.

Когда Екатерина Великая отменила телесные наказания для дворянства в 1785 году, именно это повлияло на расцвет литературы и философской мысли в стране. Да и декабристами могли стать только люди, свободные от опасений за свое достоинство, но ведь сейчас их тоже принято считать оскорбителями веры, царя и отечества?

За год мы все прижали уши и перестали удивляться большому и мелкому произволу, а произвола стало так много, что калькулятора социальных сетей не хватает, чтобы все посчитать. Год назад мы сдали не двух узниц, мы сдали будущее собственных детей.

А теперь давайте безудержно помечтаем. Как бы год назад, или даже немного раньше, еще в феврале, Надю, Машу и Катю пригласил бы к себе в резиденцию упомянутый в их песне патриарх Кирилл. Посадил бы их перед собой и объяснил, как больно верующим, когда в храме творится нечто неподобающее. А потом сказал: «Я надеюсь, вы теперь все поняли. А я, как христианин, вас прощаю. Идите с миром». Ведь мог бы? Ведь ничего в ХХС не порушено и колонны не пошатнулись? Нет?

Я не верю в такие сказки, но твердо знаю, что стань эта мечта былью, в нашу реальность пришло бы то, о чем мы боимся даже мечтать. Добро и правда. А не мракобесие и ярость.

Годовщина приговора оказалась для страны негромкой датой. Но мы этот приговор еще вспомним. Рано или поздно.