"Мы шли со Смерчевым вдоль широкой пальмовой аллеи. На этот раз он был
не в форме, а в легком светлом костюме и в таких же светлых сандалиях.
Солнце стояло в самом зените и светило ярко, но не слепило, грело, но не
пекло. На ветвях пальм сидели какие-то невиданной красоты птицы и пели
поистине райскими голосами.
Мы, собственно говоря, даже не шли, а летели, лишь время от времени
отталкиваясь от земли. Во всем теле я чувствовал необыкновенную легкость, о чем и сказал Смерчеву.
- А вы не догадываетесь почему? - спросил, улыбаясь, Смерчев.
- Почему? - спросил я.
- Наши ученые изобрели устройство, сильно ослабляющее уровень земного
тяготения.
- Неужели они даже до такого додумались? - спросил я. - А для чего же
они это сделали?
- Просто так, - сказал Смерчев. - Чтобы людям было приятно жить.
Мы летели вдоль светлых высоких зданий. Они напоминали мне некоторые
небоскребы Нью-Йорка, но были гораздо светлее и как бы воздушнее. Все они были соединены между собою прозрачными галереями, в которых тоже росли пальмы и глицинии.
Всюду слышался смех детей и влюбленных.
Навстречу нам так же легко, как и мы, летели молодые и румяные парни и
девушки с одухотворенными лицами.
Девушки все до одной были в коротких теннисных юбочках, с загорелыми и
стройными ногами. Они все ели мороженое "пломбир" и бросали на меня
влюбленные взгляды, все желали меня, и я желал тоже поговорить с ними о
чем-то возвышенном.
Люди вертелись на установленных вдоль аллеи каруселях, качались на
качелях и летали по воздуху на каких-то оранжевых лодках.
В небе парил длинный голубой транспарант, на котором было написано
НАСЛАЖДЕНИЕ ЖИЗНЬЮ
ЕСТЬ ОСНОВНАЯ И
ЕДИНСТВЕННАЯ ОБЯЗАННОСТЬ
КАЖДОГО КОМУНЯНИНА
Мы шли уже несколько часов, а солнце по-прежнему стояло в зените, не
сдвигалось, не слепило и не пекло.
Я спросил Смерчева, что это значит, и он посмотрел на меня с добрейшей
улыбкой.
- Вы разве не поняли? Это искусственное солнце.
- Искусственное? - переспросил я.
- Да, конечно, искусственное И весь климат у нас тоже искусственный.
- Как же вам этого удалось достичь? - спросил я.
- Очень просто, - сказал Смерчев. - Это совсем просто. Весь город покрыт колпаком из горного хрусталя.
- И что же у вас не бывает смены времен года?
- Ни смены времен года, ни смены времен суток, ничего этого у нас не
бывает. У нас всегда день и всегда лето.
- А как же люди спят при таком свете?
- А очень просто. Те, кто хочет спать, могут задернуть шторы. Впрочем, у нас люди обычно не спят.
На мой вопрос почему, Смерчев объяснил, что люди у них не спят, потому
что им жаль времени. Жизнь настолько хороша, что они ею ежеминутно и
ежесекундно наслаждаются.
- А когда же они работают? - спросил я.
- Они никогда не работают, - был ответ.
... Между прочим, аллея эта была одновременно похожа на какой-то гигантский супермаркет, а по бокам ее стояли бесконечной длины прилавки, а на них разложены и лоснились всяких сортов колбасы, сыры, белужьи бока, разрезанная на тонкие ломтики семга, икра красная, икра черная, икра паюсная и баклажанная.
А еще всякие там фрукты и овощи, диковинные и недиковинные, всякие
апельсины, мандарины, артишоки, авокадо, бананы и ананасы.
И, само собой, разные вина, коньяки, водки, воды, соки, шипучие напитки
и всевозможные сорта пива в бутылках, в банках, в бочонках - словом, всяких товаров, как у нас в штокдорфском супермаркете, ну, может, немножко поменьше.
Но у нас в супермаркете обычно хоть сколько-нибудь народу бывает (иной
раз по субботам и очередь скапливается человек до шести), а тут никто ничего не берет, все идут мимо и на прилавки даже не смотрят. Только девушки хватают по дороге пломбир или финики и со смехом летят себе дальше.
- А почему это здесь никто ничего не берет? - спросил я у Смерчева, всем
увиденным весьма потрясенный. - Денег ни у кого, что ли, нет?
- Ну конечно же, нет, - отвечал Смерчев, загадочно улыбаясь.
- Ага, сказал я, это дело понятное, у меня лично денег и при
социализме не было, да и при капитализме было не густо.
Эти мои слова Смерчева развеселили, и он стал смеяться, только
почему-то беззвучно. И, смеясь, вежливо мне объяснил, что у людей денег нет, потому что они не нужны. Здесь каждый берет, чего сколько хочет, и
совершенно бесплатно, но никто ничего не берет, потому что люди все свои
потребности уже давным- давно и полностью удовлетворили, и от всех этих яств их просто воротит. Они ничего другого есть не хотят, кроме пломбира и
фиников.
- Значит, и я могу взять чего хочу и сколько хочу? - поинтересовался я
недоверчиво.
Смерчев отвечал утвердительно.
Тогда я приблизится к прилавку и, сначала неуверенно, а потом все
больше входя во вкус, стал набирать продукты: две литровых бутылки шведской водки "Абсолют", палку краковской колбасы, длинную булку, несколько штук форелей, пачку очищенных креветок, связку бананов и какие-то банки с паштетом, икрой, сгущенкой, зеленым горошком, спаржей и еще с чем-то. Что-то я пихал в карманы, что-то за пазуху, уже на руках держал я выше головы, и что-то уже валилось, а мне все было мало и мало.
Я поднял голову, чтобы посмотреть, как бы там еще устроить банку
сгущенного молока, когда вдруг увидел Руди, который плыл по воздуху на своем "ягуаре" и одной рукой махал мне, а другой обнимал фройляйн Глобке.
Я тоже хотел махнуть Руди рукой и сделал такое движение, отчего вся эта
Вавилонская башня, которую я держал на руках, рухнула, все эти банки-
склянки посыпались, правда, без всякого грохота. Я испугался и стал это все
подбирать, боясь, что меня немедленно арестуют или станут стыдить.
"Гражданин, - скажут, - как же это вам не стыдно так варварски обращаться с народным добром".
- Да брось ты подбирать с полу! - услышал я знакомый насмешливый голос. -Это негигиенично.
Я посмотрел снизу вверх и увидел перед собой Лешку Букашева в белом
костюме и без бороды. А рядом с ним, прижимаясь к нему, стояла Жанета во
всем прозрачном. Он рассказывал ей анекдот про Вовку-морковку, а она громко и развратно смеялась.
- А где Лео? - спросил я ее.
- А вон он, - сказала она, и я увидел Лео, который на лавочке целовался
с моей женой.
Мне стало как-то неприятно, но не очень неприятно, а только немножко
неприятно. Я слегка подпрыгнул и, паря в воздухе, приблизился к ним.
- Ну как же тебе не стыдно, - сказал я жене, - при живом-то муже
целоваться с другим! Ты же знаешь, что он от этого даже и удовольствия
никакого не получает.
- Чепуха! - сказал Зильберович голосом Симыча. - Раньше, когда я жил
при социализме, я ни от чего не получал удовольствия, кроме твоих романов. А теперь я получаю удовольствие от всего, кроме твоих романов.
- Вот видишь, - сказал я жене. - Он меня обижает и не читает моих
романов, а ты с ним целуешься.
Тут ко мне наклонился Смерчев и сказал шепотом.
- Классик Классикович, вы напрасно ведете себя как отсталый собственник. У нас здесь нет собственности ни у кого ни на что. У нас все жены принадлежат всем, и ваша жена тоже принадлежит всему нашему обществу. Пойдем, киска, в баню, - сказал он и, взяв мою жену на руки, поплыл с ней куда-то в сторону.
Я кинулся за ними вдогонку, но почувствовал, что я уже не лечу, а
еле-еле бегу по какой-то пахоте, ноги мои расползаются в раскисшей почве, а земное притяжение, видимо, опять включилось на полную мощность.
Смерчев с моей женой на руках летел над землей, а я уже даже не бежал,
а плыл по какой-то грязи, но все-таки постепенно их догонял, когда передо
мною появился отец Звездоний в длинной ночной рубашке и со свечою в руке.
- Никакого Бога нет, - сказал он тихо. - Есть только Гениалиссимус, один
Гениалиссимус, и никого, кроме Гениалиссимуса.
- Пошел ты со своим Гениалиссимусом! - сказал я, пытаясь сдвинуть его
со своего пути.
Но он не сдвигался и, приближая ко мне свое лицо, тряс жидкой своей
бороденкой, подмигивал, скалился. Я никак не мог его обогнуть, а жена моя
улетала все дальше и дальше со Смерчевым, и тогда в полном отчаянии я
притянул Звездония за бороду, укусил в нос и проснулся с подушкой в зубах..."
(С) В. Войнович "Москва 2042"
Лише Войнович спромігся дати відповідь на ці запитання. :)
А коммунизму это нафиг не нужно.
Цей "крізіс капіталізма" у вас вже більше століття тягнеться.
А ґиґнувся чомусь СРСР. :)
Признаться, я не сразу понял, что это значит. Но, приблизившись к зданию, увидел справа от массивных дверей вывеску, на которой прочел буквально следующее:
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА ПУБЛИЧНЫЙ ДОМ имени Н.К. КРУПСКОЙ
- Ого! - сказал я себе самому. - Вот это я понимаю, коммунизм!
Настроение мое заметно улучшилось.
Я думал, что это заведение работает только по вечерам, но тут же прочел, что сексуальное обслуживание населения производится с 8.30 до 17.30, перерыв на обед с 13 до 14 часов.
...
Ниже были вывешены и правила поведения в ГЭОЛПДИК (так сокращенно называлось это странное предприятие). В них было сказано, что сексуальное обслуживание посетителей производится как по коллективным заявкам
предприятий, учреждений и общественных организаций, так и в индивидуальном
порядке.
...
Так я думал, продолжая скользить глазами по правилам, из которых узнал, что обслуживание производится только по предъявлении справки о сдаче вторичного продукта и что в ГЭОЛПДИК запрещено:
1. Приводить с собой и обслуживать партнеров со стороны.
2. Обслуживаться в верхней одежде.
3. Обслуживаться в коридорах, на лестницах, под лестницами, в кабесоте и других местах, кроме специально отведенных.
4. Пользоваться самодельными противозачаточными средствами, а также
орудиями садизма и мазохизма.
5. Играть на музыкальных инструментах.
6. Портить коммунистическое имущество.
7. Категорически запрещается разрешать возникающие конфликты с помощью сексоборудования."
(С)
Не забудьте перезвездится, товарищи!!!
Бггг! А що тоді висміяв мудак Твардовський в образі Тьоркіна? :)
Войнович висмів не "страшну дату", а клінічну тупість і підлість Совдепії.