Православная церковь: богатства и различия

«Православие и другие» (издательство Il Cerchio, Римини, 2013) - противоречивая книга, вызывающая споры. Это исторически строгое и богатое документальными свидетельствами исследование об экуменизме в понимании православных христиан. Новаторство этой книги заключается в том, что она дает объективную реконструкцию истории так называемого Православного сопротивления, то есть историю епархий и целых церквей, которые вошли в конфликт с великими патриархатами после реформы литургического календаря 1924 года и работы Всемирного совета церквей.

Первая часть книги представляет собой историческую реконструкцию, а вторая содержит различные документы, впервые переведенные на итальянский язык: официальные тексты Пия IX, Льва XIII и восточных патриархов, Пространный христианский катехизис Православной Кафолической Восточной Церкви,  составленный митрополитом Московским Филаретом, «Экклезиологические тезисы или изложение учения о церкви для православных, противостоящих ереси экуменизма» митрополита Оропосского и Филийского Киприана и «Анафему на экуменизм» Русской Зарубежной церкви.

Мы встретились с автором книги, епископом Лунийским Силуаном Ливи, экзархом «Синода Противостоящих» церкви истинно православных христиан (ИПХ) Греции и Италии с центром в Пистое, где есть и теологический православный факультет.

Раффаэле Гуэрра: Какова цель вашей книги?

Силуан Ливи: Прежде всего, я продолжаю в ней развивать идеи, изложенные в других моих работах, опубликованных в Италии и свидетельствующих о моей вере. В 1984 году я принял непростое решение о переходе в православие, с болью в душе оставив католическую церковь, которая меня воспитала и дала теологическое образование, в которой я был священником. Я написал эту книгу в основном потому, что в нашей стране церковь противостоящих истинно православных христиан часто смешивается с самопровозглашенными церквями отдельных епископов, парасинагогами и религиозными сообществами, более напоминающими секты, чем церкви.

– В своей книги вы описываете «великие расколы» в современной истории православной церкви...

– Да, речь идет о великом историческом расколе. В первые годы двадцатого века православный мир, группировавшийся вокруг Константинопольского патриархата, уже разделенный после создания местных патриархатов, подвергся новому расколу после энциклики locum tenens patriarcale. Великий раскол в православной традиции произошел и в результате действий патриарха Мелетия IV (Метаксакиса) и изменений в литургическом календаре по модели григорианского календаря. Эта реформа заложила основу для нынешнего экуменизма и межконфессионального диалога, который не базируется на необходимости, ясности, истине и преемственности библейской традиции и на трудах отцов церкви. Другими словами, речь идет о поверхностной динамике в православной церкви: достаточно вспомнить о масонстве. Как нам известно из исторических документов, патриарх Мелетий IV был масоном высокого ранга.
 
Во всяком случае, отношения между Константинопольским патриархатом и масонством были длительными. Нам известно, что патриарх Атенагорас (Athenagoras) тоже был масоном высокого ранга. Следовательно, мы говорим о «политическом экуменизме». Греческий президент Венизелос, действовавший в начале двадцатого века, и патриарх Мелетий IV оба были масонами и считали, что гражданская и церковная политика должны идти в ногу. Таким образом, начались ложные отношения с латинским миром. Православная церковь вдруг перестала быть уникальной, святой, всемирной и апостольской, как она провозглашалась в символе веры и энцикликах патриархов девятнадцатого века. Диалог между двумя церквями начался плохо и, на мой взгляд, кончится плохо: углублением раскола или синкретическим гуманизмом между религиями.

– В своей книге вы говорите о великом историческом расколе внутри Русской православной церкви, фундаментальном для понимания сегодняшней динамики событий.

– Да. В конце 20-х и 30-х годов, в то время, когда многие святые иерархи Русской церкви погибали в ГУЛАГе вместе с интеллигенцией и простыми людьми, митрополит Сергий вел роскошную жизнь, подчинив церковь Коммунистической партии. С этого и началась в России сегодняшняя патриаршая церковь. В этом заключается великий раскол российского православия, совершившийся в Советском Союзе и продолжающийся до сих пор. В России тоже, как во времена СССР, так и сегодня, гражданская и религиозная политика идут параллельными путями. Что такое патриархат Кирилла как не религиозный отпечаток авторитарной политики Путина?

– Итак, возможен другой тип диалога между христианскими конфессиями?

– Диалог возможен и желателен, но при условии, что он будет действительно вестись под знаком истинности, а не компромисса. Я действительно считаю, что сегодня мы нуждаемся в таком диалоге. Папа Франциск сравнил церковь с полем сражения и говорил о человечестве, уязвленном нашими современниками во времена секуляризации, когда люди отдалились от церкви как в Италии, так и в Греции. Этот мир нуждается в помощи, любви и милосердии. Церковь должна милостиво подойти к врачеванию чувств. Ей следует быть милосердной, но при этом твердо придерживаться правил веры и дисциплины, не идти на компромиссы. Вера идет от апостолов и от решений семи Вселенских соборов и собора, на котором председательствовал святой Фотий Великий. На нем пять исторических патриархатов объединились благодаря великой личности папы Иоанна VIII.

– Что вы бумаете о нынешней динамике экуменического движения?

– Я думаю, что католическая церковь ведет диалог с большим желанием и верой, чем многие православные иерархи. Например, патриарх Константинопольский подписал Баламандскую декларацию и признал католическое крещение. Однако, если Константинополь занимается обращением духовного лица, то он должен быть еще раз крещен в Греции, подальше от шумихи. Действительно, многие влиятельные православные круги, начиная с афонских монахов, никогда не признают православным человека, не получившего православного крещения. Они противятся этому. В конце концов, Константинопольский патриархат терпят в Греции только из чисто исторических и националистических соображений.

– «Противостоящие» православные, выступающие против нынешнего экуменизма и изменения православного литургического календаря, стали объектом жесткого преследования, особенно в Греции. Почему православие испытывает такую приверженность к юлианскому литургическому календарю? Оно даже пошло на религиозное сопротивление и организацию народного движения в его защиту.

– Во-первых, так называемый «новый» календарь, навязанный в 1924 году Мелетием IV, разделив пасхальные циклы, создал неимоверную литургическую неразбериху. В то же время гибридный юлианский календарь потерял одну из фундаментальных характеристик любого литургического календаря: гармонию и ритмичность. Но помимо литургического и канонического аспекта есть еще и догматический. По мнению православных, «новый» календарь является первой уступкой политического экуменизма Западу.

– Часто великие патриархаты обвиняют Православное сопротивление в «неканоничности». Что вы скажете на это утверждение?

– В моей книге есть статья, написанная совместно с отцом Стефано Делль Изола, которая называется «Каноничность и католичность». В статье говорится о слиянии этих двух концепций: канонична только католическая церковь. Принцип католичности и, следовательно, каноничности не осуществляется в результате объединения одной церкви с другой, но внутри каждой местной церкви. Церковь является католической и канонической, если соблюдаются три условия: она следует правилам веры (учениям апостолов, решениям вселенских соборов, трудам отцов церкви), соблюдает дисциплину (этические и дисциплинарные каноны вселенских соборов), возглавляется епископом, который отмечен апостольской преемственностью. В этом заключается доктрина святого Игнатия Антиохийского, основателя экклезиологии. В православном сопротивлении вне сомнения сосуществуют все три фундаментальных условия. Обвинение в неканоничности смехотворно. Например, Московский патриархат всегда считал Русскую православную зарубежную церковь неканонической. Тем не менее, в 2007 году эти две церкви объединились. Это чистый оппортунизм и применение к обстоятельствам.

– Каков, по вашему мнению, общий уровень межрелигиозного сосуществования в Италии? Вы думаете, что итальянское государство проводит свою религиозную политику?

– Скажу без обиняков, что итальянское государство не ведет никакой религиозной политики вне той, которая связана с политическими объединениями, желающими заручиться поддержкой CEI и католической церкви. Я обращался к различным политикам и членам правительства с призывами уделять больше внимания религиозной свободе. Я ни разу не получил ни строчки в ответ. Наша православная епархия насчитывает большинство верующих и деятелей культа среди итальянцев. Однако, в Италии нет религиозного равенства. В нашей Конституции католическая церковь признана независимой и суверенной: суверенность признана не за государством Ватикан, а за религиозным институтом. Следовательно, католическая церковь будет всегда «наиболее равной» среди других конфессий. Например, развод, данный религиозным судом католической церкви, признается Апелляционным судом Италии. Развод, данный религиозным православным судом в соответствии с православным каноническим правом, не имеет никакой гражданской силы, хотя наша церковь признана государством. Пусть наши политики объяснят, где же здесь равноправие.
 
– Как вы рассматриваете политику соглашений между государством и религиозными конфессиями? Вы не думаете, что речь идет об аномальном положении Италии в европейском контексте?

– Не все гражданские права в Италии соблюдаются. Сегодня самыми важными считаются наиболее модные и либеральные. Если почитать Локка, отца либерализма, то становится ясно, что право на свободу и религиозное равенство должны признаваться в первую очередь. Когда отцы-основатели составляли конституцию, то они подразумевали под соглашениями нечто противоположное тому, чем они стали сегодня. Действительно, они ждали, что одним из первых одобренных законов станет закон о религиозном равенстве, который должен был заменить закон 1929 года. Они подразумевали, что соглашения должны были стать инструментами решения особых проблем отдельных конфессий. Например, определение праздничных дней должно было проходить на основе соглашений, поскольку этот особый вопрос для каждой отдельной конфессии нельзя решить в рамках плана-соглашения. Однако, в Италии до сих пор нет такого общего закона, а фашистский закон 1929 года практически не существует, потому что его положения периодически отменялись конституционным судом. Следовательно, соглашения заменяют отсутствие общего закона, что свидетельствует о полном отступлении от плана.

– Как вписывается христианская свобода и конкретные исторические требования людей в вековую преемственность православной традиции, о которой вы говорили?

– Православная церковь никогда не отказывалась ни от милосердия, ни от свободы. Например, несмотря на твердую веру в нерасторжимость брака церковь всегда разрешала разведенным супругам вступать во второй брак, хотя и на определенных условиях. Православная церковь всегда оставляла духовным отцам возможность принимать решения не только на основании закона и канонов, но и на основании христианской свободы при учете личных обстоятельств людей. Однако, необходимо соблюдение правил веры и дисциплины. Релятивизм не поможет никакому диалогу. Церковь должна опираться на три столпа: Священное Писание, решения Вселенских соборов и труды отцов церкви. Церковь должна быть милосердной и идти навстречу нуждам человека не на основе либерального менталитета гуманистически-буржуазного толка, где все позволено, но основываясь на Евангелии.

– Как, на ваш взгляд, православная церковь должна относиться к секуляризации наших дней?

– Она должна хранить чистоту веры и осознавать ее истинность, которая возникает из Благой вести, а не из опыта. Истина все более необходима в секуляризованном мире. Сегодня наука обещает избавление от тревоги и смерти, земной рай. В прошлом обещание рая на небесах исходило от религии. Однако, истина, о которой говорит наука, добывается гипотетическими и вероятностными методами. Следовательно, обещанный ею рай гипотетичен и вызывает только чувство неуверенности в нем и тревоги. То же можно сказать и о философии: идея незрелой мысли торжествует.  Я вижу, что на Западе утверждаются теологии, которые отказываются от уверенности в неопровержимости веры; эти теологии основываются на христианском гуманизме, а не на истинности догмы. Следовательно, они сами могут стать источником тревоги и неуверенности. Православие остается опорой истинности и неоспоримости веры. Если оно утратит эту твердость веры, то человек потеряет всякую надежду.