Джазовая импровизация на тему современного корпоративизма

текст огромный, я за один присест не асилил :D (некоторые наверное и за неделю не потянут),  всё постить не буду, а только надергаю наиболее понравившиеся куски.
http://hvylya.net/analytics/society/dzhazovaya-improvizatsiya-na-temu-sovremennogo-korporativizma.html
--------------------------------------------------------------------------------------------------------

Всю современную политико-экономическую трескотню, все капитализмы, демократии, коммунизмы, социализмы, фашизмы и анархизмы, можно свести к двум общим знаменателям, двум основным, диаметрально противоположным и неуклюже звучащим доктринам: корпоративизму и либертарианизму.

Несмотря на их мудреные названия, они всего-навсего два единственно возможных способа жизни людей: вместе или по отдельности. Корпоративизм, в принципе, это единении всех участников в одном целом, а либертарианизм, по сути, это свобода от внешних ограничений, неизбежных в любой группе. Посему по-настоящему свободный человек – одинок по определению. Я сказал свободный, а не счастливый.
--------------------------

Потому что многим, похоже, тот 19-й век совсем не нравился. По разным причинам, но их можно было свести к одной основной, раздражающей всех, в том механическом 19-ом веке, причине. Исчезла натуральная простота отношений. Не за один день, а в течение столетий, конечно. Но это чёртовое растущее изобилие, бесконечное накопление собственности, эти всё развращающее отношение деньги-товар убили честную простоту старых добрых человеческих связей. На место природных отношений семьи, племени, народа пришли чисто юридические отношения между индивидуумами. Всё стало сводиться к имуществу, к зарплате, к деньгам и личной выгоде. Чем меньше было общего страха, тем больше росли частные желания. Ведь когда даже такой краеугольный камень корпоративизма как семья, где запрет на развод определялся необходимостью дать всем, и женам и детям, возможность выжить, превращается, фактически, во всего лишь временное юридическое соглашение, определяющее имущественные права супругов, то неудивительно, что люди перестают ощущать себя частью большего: племени, нации, культуры, религии, того, что являлось необходимым и естественным на протяжении тысячелетий. И такой поворот вещей многим казался привнесённым извне, противоестественным извращением, какой-то болезнью, которую нужно было лечить. Помыв руки.

Жизнь, как казалось, неизбежно становилась всё хаотичнее, неуправляемее. Всё меньше народу просто и честно трудилось на земле, производя всем понятные и нужные продукты питания, и всё больше людей дымящие поезда привозили в растущие города, где они занимались кто чем, производя кто что, в результате получая за это не конкретный продукт, а деньги. И каждый, вместо того, чтобы как в старину держаться за свой клочок земли, клал эти деньги в карман или в банк и качал права, при этом пытаясь урвать себе побольше. Каждому денег было мало, каждый хотел, чтобы и с его мнением считались, и при этом каждый тянул на себя. Впервые за тысячелетия новые поколения не только не желали жить, как их родители, а наоборот, любым способом пытались избежать предназначенной им судьбы.

19-й век обернулся социальным конфликтом поколений в европейском масштабе. Интеллектуальной элите, выросшей на утонченности эпохи Просвещения и уравновешенной гегелианской философии, не нравились этот индустриальный грохот, эти грубые крики с переполненных, загаженных улиц, эти невероятно обогатившиеся на анархическом капитализме дельцы, эта стрельба по рабочим демонстрациям, крушащих витрины на своём пути потому, что и им хотелось иметь денег побольше и жизнь посытнее и повеселее. Всё это пугало, как громкий шум сводит с ума нежного ребенка, страдающего аутизмом. Хотелось порядка, как в старые добрые времена естественного корпоративизма.

Но так чтобы и с телефонами, и железными дорогами, и скорострельными пулемётами. Хотелось иметь всё лучшие из обоих миров.
---------------------------

Другим ударом индустриальной революции по корпоративному обществу оказалось возникновение слишком большого количества разнообразных элементов в экономике, обществе и политике. Корпоративизм, в любых его проявлениях, достаточно прост и ограничен в целях, методах и времени. Семья рожает и растит детей, армия воюет, баскетбольная команда кидает мяч в корзину. Дети вырастают, война заканчивается, звучит финальный свисток, и условия, нужные для естественного корпоративизма, исчезают. Иногда берёт три тысячи лет, как в Китае. Бывает всяко.

Но не меняются условия для успешного существование корпоративизма: конкретность и ограниченность целей и методов. Это естественно, потому что трудно поддерживать согласие всех и во всем, тем более, когда не требуется выжить любой ценой, без общего врага. Поэтому корпоративисты предпочитают иметь врагов, реальных или выдуманных. Без постоянно грозящей опасности им делать нечего. Совершенно серьёзно.

Одно дело, скажем, организовывать заготовку зерна в дельте Нила и содержать армию для защиты. Этим и занимались в Древнем Египте пару тысячелетий, не особо задумываясь о других аспектах жизни, постоянно подготавливаясь к смерти.

К 19-му веку требования изменились. Нужно было не только кормить и охранять, а ещё и лечить, и учить, и развлекать, и давать работу, и давать возможность высказаться, и многие другие, часто противоречащие друг другу вещи. Всё это при корпоративизме, с его фокусом на одну проблему, одновременно делать трудно. Любая корпорация, экономическая или государственная, неизбежно напоминает пресловутую пирамиду, в то время как жизнь напоминает кажущееся хаотическим броуновское движение миллионов атомов.

И все эти хаотические единицы постепенно начали вываливаться из рамок такой замечательной, но узкой пирамиды. Корпоративизм государства стал душить, пусть даже и несознательно, всё новое и интересное, что не попадало в его поле зрения. А у людей с деньгами всегда есть интерес к новому и интересному.

Поэтому корпоративному государству сказали спасибо, отрубили голову королю-другому, и из государства, которое раньше было «я», сделали временного арбитра, который смотрит, чтобы вокруг не особо мухлевали.
-----------------------
Несмотря на все последствия Первой Мировой войны и последовавшей через десять лет экономической депрессии, ещё оставались страны, странно иммунизированные к идее корпоративизма: Великобритания, США, Франция, Швейцария, Бельгия, Голландия и разные прочие шведы.

Дело в том, что, если присмотреться, эти вышеупомянутые страны пришли к своим версиям либерализма ещё до индустриальной революции 19-го века, а не в результате её, подобно государствам, сменившим демократию на корпоративизм. Ещё до этого они установились в своих более-менее национальных границах. Хотя Норвегия и бодалась со Швецией, а Бельгия с Голландией, но делали они это довольно-таки вяло по стандартам сильных корпоративных государств и империй.

А движущей силой их отхода от корпоративизма абсолютных монархий и католической церкви стало религиозное протестантство с его идей прямого взаимоотношения со Всевышним. Конечно, ещё раньше была «Магна Карта», сочиненная английскими баронами, когда король Джон их совершенно достал своей королевской бесцеремонностью. Эта «Великая Хартия Вольностей» уже в 12-ом веке создала юридический прецедент того, что личные права может иметь не только самый главный начальник, но даже и самый захудалый там граф или герцог.

Но то было так, для отчёта, в теории. А на практике, либертарианство появилось с возникновением протестантства. И если согласно новой религиозной доктрине, отдельно взятый индивидуум мог соотноситься с Богом напрямую, без посредничества корпорации «Папа Римский и Со», то логически из этого следовало, что тот же индивидуум может жить по своим личным предпочтениям, без опеки корпорации «Монарх и Сыновья». И, несмотря на все усилия государственных и духовных монополий, свободный рынок идей там победил, но оставил горький привкус недоверия к официальным институтам светской и духовной власти у тех, кто пережил гонения и костры. А те протестанты, которые смылись в Америку подальше от преследований, совсем отказались от багажа феодальных традиций. Так был заложен фундамент современного либертарианства.
--------------------------------
Потребовалось 100 лет, чтобы усилиями двух Рузвельтов, одного Эйзенхауэра и половины Буша центральное американское правительство распространило хоть какую-то власть на территорию отдельных штатов, городов и посёлков. И даже сейчас, в 21-ом веке, обитателю уже постсоветского пространства трудно представить, насколько в западных демократиях ограничена власть каждого официального лица, насколько они зависят от воли или даже настроения избирателей. Власть британского премьер министра или американского президента даже близко не подходит к всемогуществу российского или украинского районного начальства.
---------------------------------

Но и Великая Депрессия не придала любви и уважения к демократическому либеральному государству, которое честно пыталось поддерживать миллионы безработных. Неблагодарное население по-прежнему не проявляло должного интереса к государственным нуждам. По свидетельству Оруэлла, в самые тяжёлые годы, когда многие просто голодали, британская добровольная армия по-прежнему не могла найти достаточно желающих рекрутов! Проклятые индивидуалисты предпочитали голодать, чем служить империи. Мой дом – моя крепость, а не ваша крепость – мой дом.

Между прочим, в английском языке нет понятия «Родина» или «Отечество». То есть, слова Motherland и Fatherland имеются, но ими пользуются в основном в голливудских фильмах для поддержания русских или немецких киношных стереотипов. Они вызывают образы не берёзки за окном, а марширующих высоких сапог и грохочущей военной техники. Родину они не любят. Правда, когда в 1939 над Британией нависла реальная угроза вторжения, те же самые работяги, не желающие до этого служить, массово пошли в армию, чтобы защитить своё неотъемлемое право ненавидеть своё правительство.