"Такого Киев не видел со времен монголо-татарского нашествия ХIII века". Это сравнение неоднократно встречается в воспоминаниях киевлян, которым довелось своими глазами видеть первый приход московских “освободителей” рабочего класса в их город в начале 1918 года.

Незадолго до этого, 7 ноября 1917‑го, когда в Петрограде пал Зимний дворец, Центральная рада, первый украинский парламент, провозгласила автономию Украины.

Наступала зима, и для большевиков это было плохое известие — без украинского хлеба они долго не продержались бы. Поэтому в декабре их лидер Владимир Ленин заявил: “Два вопроса стоят в сегодняшний момент во главе всех других политических вопросов: о хлебе и о мире”.

Мир большевики отправились добывать в Брест на переговоры с германским командованием, желая вывести Россию из Первой мировой войны. А вот за хлебом надо было ехать в Украину.

Как раз тогда в Киеве началось восстание рабочих завода Арсенал, и Центральная рада постановила разоружить бунтарей. В ответ Ленин выдвинул ультиматум с требованием не останавливать пробольшевистское движение. Эту реакцию Петрограда в Киеве лишь приняли к сведению. Тогда Ленин решил применить силу.

В Харькове спешно образовали правительство украинских большевиков. Взять на себя персональную ответственность за руководство этой структурой никто не решался. Поэтому его возглавляли сразу четыре секретаря: Евгения Бош, Владимир Ауссем, Владимир Затонский и Юрий Коцюбинский.

Они якобы и обратились к “старшему брату” — Ленину и его команде — за помощью в наведении порядка в Украине.

У российских большевиков на тот момент была серьезная проблема с военными кадрами. Армией командовал прапорщик Николай Крыленко, флотом — матрос Павел Дыбенко. Их революционный пыл был мало применим в серьезных операциях.

Единственным среди красных лидеров, кто имел военное образование, был Владимир Антонов-Овсеенко, выходец из черниговской дворянской семьи. Он и возглавил карательный поход на свою историческую родину.

Начальником штаба Антонов-Овсеенко назначил офицера царской армии Михаила Муравьева, человека, у которого были своеобразные методы ведения войны.

Красный Наполеон

Крестьянский сын Михаил Муравьев среди солдат пользовался авторитетом. Он был прост в общении, хотя и обладал лоском человека, самостоятельно сделавшего карьеру. С февраля 1917‑го Муравьев попытался продолжить ее при разных политических группах.

На время оказался даже в лагере главы Временного правительства Александра Керенского, став командиром охраны Кабинета министров.

Тогда же Муравьев начал воплощать в жизнь идею, казавшуюся спасительной для российской армии, терпевшей поражения на германском фронте: он создал около сотни так называемых батальонов смерти.

В их состав вошли самые идеологически мотивированные солдаты и офицеры. Но на войне с немцами эти подразделения успеха не имели. Зато методы их создания и идейная обработка пригодились в войне с Украиной.

Руководство Украинской Народной Республики (УНР), провозглашенной Центральной радой после большевистского переворота в Петрограде, буквально восприняло первые призывы Ленина о мире и заверения о праве народов Российской империи на самоопределение.

Историк Михаил Грушевский, возглавлявший Раду, и писатель Владимир Винниченко, глава правительства, довольно беспечно отнеслись к формированию армии молодого государства.

В октябре 1917‑го УНР объявила о демобилизации присягнувших ей войск. Историки утверждают, что они насчитывали не менее 300 тыс.

Но самый боеспособный корпус генерала Павла Скоропадского разоружили и разогнали — украинские власти посчитали подобные подразделения ненужными для страны, которая должна была строиться на социалистических принципах и не собиралась ни с кем воевать.

Никто и представить не мог, что в Украину вторгнутся малоуправляемые банды, а у их предводителя будет один лозунг: “Быть беспощадными!”

Знавшие Муравьева лично вспоминали, что он был одержим властью и рвался ко всевозможным военным авантюрам, желая походить на своего кумира Наполеона.

Однако Бонапарт русского разлива выглядел весьма противоречиво. Антонов-Овсеенко рассказывал, что Муравьев постоянно сорил деньгами и “сеял разврат”, окружив себя “подозрительными личностями, среди которых выделялась группа его телохранителей — не то бандитов, не то наркоманов”. Да и сам Муравьев был морфинистом.

Планы нападения на Украину большевики составили в Москве в первых числах декабря 1917 года. Антонов-Овсеенко писал: “У нас было продолжительное совещание. Были разложены карты на полу, и мы лазили по ним целыми днями. Мы выработали планы действий против калединских войск (на Дону), а также против Центральной рады”.

Поначалу русские большевики не собирались воевать с УНР. Планировалось завладеть железнодорожным сообщением Харьков—Симферополь, захватить Таврическую (нынешние Херсонская и Николаевская области) и Екатеринославскую (Днепропетровская область и частично Донбасс) губернии.

Это позволило бы контролировать продовольственные регионы и перекрыть путь казачьим частям, которые возвращались на Дон с фронта. О ликвидации УНР тогда еще не думали.

Муравьев разработал тактику молниеносной эшелонной войны, которая шла без объявления самой войны и использовала замешательство в стане противника. Красные войска должны были быстро передвигаться по железной дороге вглубь страны врага и при отсутствии линии фронта.

План сработал: за пять недель большевики разбили или заставили капитулировать разрозненные гарнизоны УНР и заняли все пути сообщения.

Жидомазепинцы

Руководителям красных частей не хватало идеологического оправдания своего похода в Украину. Пролетариат в этих краях был немногочисленным и малоактивным, чтобы играть роль жертвы, которую нужно спасать.

Даже восставшие рабочие киевского Арсенала впоследствии поддержали Центральную раду.

Зажиточные украинские крестьяне и вовсе не походили на угнетенных. Из закромов великороссийского сознания пришлось достать стереотипы 200‑летней давности о гетмане Мазепе, предавшем Петра І.

Позабытую было историю еще перед войной вытащили ультрапатриотические объединения вроде Клуба российских националистов или Киевского российского собрания, существовавших в Украине.

В марте 1914‑го, когда отмечалось столетие со дня рождения Тараса Шевченко, их представители требовали у местных властей запретить любые демонстрации по поводу этой годовщины.

Но они все‑таки состоялись. Газета Двуглавый орел сокрушалась по этому поводу: “Прошло уже около двух недель со дня изменнической демонстрации жидомазепинцев, а русские люди все еще не успокаиваются, все еще волнуются”.

Тогда среди многих русских зародилась фобия к призрачному сговору евреев и украинцев против единой России. Жидомазепинскую опасность большевики охотно воскресили.

Войска Муравьева вошли в Харьков 11 января 1917 года. Через несколько дней на улицах города появились броневики с надписью: “Смерть украинцам!”

Антонов-Овсеенко вспоминал, что “освободители” грабили государственное и частное имущество, вели себя преступно, “считая всякого белоручку достойным уничтожения”, а Украину — территорией враждебной державы. Муравьев считал себя усмирителем “предателей отчизны”.

Современный украинский историк Виктор Савченко пишет: “Деятели Советской Украины умоляли Ленина и советских военачальников прекратить издевательства над населением, которые чинили в Харькове прибывшие из России войска. Но безрезультатно… Небезопасно было говорить прилюдно на украинском языке, носить вышиванку… Часто убивали просто обладателей хороших сапог”.

И дальше исследователь описывает присутствие россиян в Украине, словно предвидя путинские методы войны в Донбассе: “Ленинский кабинет, ведя сложную игру “в украинский суверенитет”, провозгласил РСФСР нейтральной державой, переложив ответственность за действия войск Муравьева и Антонова-Овсеенко на большевистское правительство Украины, хотя эти войска и не думали подчиняться украинским товарищам”.

Киев наш

Раззадоренные легкой наживой большевики решили изменить первоначальные планы и захватить Киев.

Поскольку добровольческие подразделения УНР собирались крайне медленно, правительство Винниченко отдало приказ охранять важные объекты необученным юнкерам-курсантам.

Взяв 19 января Полтаву, Муравьев приказал расстрелять не успевших отступить курсантов местного военного училища. А 29 января произошел легендарный бой у станции Круты, где против 5‑тысячного войска красных вышли 400 украинских юнкеров и студентов.

Муравьев и его вояки грабили покоренные территории. С населения захваченного Чернигова он собрал 50‑тысячную контрибуцию. На эти деньги, как вспоминали очевидцы, красный командир несколько дней пил горькую. В Глухове “освободители” поставили за главного матроса Цыганка.

После очередной волны грабежа тот, пьяный, решил пострелять из пушки, но у него на коленях взорвался снаряд. На похороны матросы под дулами винтовок выгнали весь город.

Узнав об этих несущихся с востока ужасах, Центральная рада
22 января провозгласила независимость УНР. Но не смогла ее защитить: Киев, переполненный богатыми беженцами из Петербурга и Москвы, офицерами и солдатами царской армии, не знавшими, кому присягать, оказался легкой добычей для отрядов Муравьева.

Начиная с 27 января из Дарницы, с левого берега Днепра, красные несколько дней обстреливали город. По его кварталам они выпустили более 15 тыс. снарядов. К такому расстрелу мирного населения в Киеве никто не был готов.

Муравьев позже хвастался своими подвигами: “Мы идем огнем и мечом устанавливать советскую власть. Я занял город, бил по дворцам и церквям. 28 января Дума (Киева) просила перемирия. В ответ я приказал душить их газами. Сотни генералов, а может, и тысячи, были безжалостно убиты… Так мы мстили. Мы могли остановить гнев мести, однако мы не сделали этого, потому что наш лозунг — быть беспощадными!”

Красный командир тогда действительно применил отравляющие газы, запрещенные к тому времени международными соглашениями. Это позволило ему беспрепятственно войти в Киев по мосту через Днепр.

Захватив столицу УНР, Муравьев на три дня отдал ее на разграбление своим солдатам. По разным подсчетам, только за неделю они уничтожили от двух до трех тысяч киевлян, из них — около тысячи офицеров и генералов.

“Кроме офицеров, казнили всякого, кто наивно показывал красный билетик — удостоверение принадлежности к украинскому гражданству”,— вспоминал о киевских событиях этнограф Николай Могилянский, который бежал из Петрограда от большевиков, но был настигнут ими в Украине.

Могилянский писал позднее, что красные грабили Киев систематически. Муравьев, по своему обыкновению, наложил на город контрибуцию — 5 млн руб. И деньги ему довольно быстро собрали.

В итоге “по городу в автомобилях и на парных роскошных извозчиках с прекрасными фаэтонами и ландо разъезжали матросы и красноармейцы, часто в нетрезвом виде”. Они сорили деньгами в ресторанах и игорных домах, окруженные “атмосферой кутежа и всяческого дебоша”.

Советское правительство Украины, переехавшее из Харькова в Киев, с ужасом обнаружило полное разложение в своих частях и тысячи трупов мирных жителей в парках Киева. Власти потребовали от Москвы немедленно удалить Муравьева из Украины. Слушать их никто не собирался.

За два дня до прихода большевиков Центральная рада успела выехать в Житомир и быстро присоединилась к мирным переговорам в Бресте между Германией и большевиками.

Итогом стало то, что через три недели своего пребывания в Киеве муравьевцы спешно покидали город — им в спину уже дышали идущие сюда союзники УНР — немецкие войска.

Жители пригородов несколько дней наблюдали нескончаемую вереницу подвод с награбленным. Многие красные “освободители” были одеты в гусарские мундиры из разграбленных военных складов.

Они вернутся сюда ненадолго в 1919‑м. А потом в 1920‑м. Уже на целых 70 лет.

Фотографии предоставлены Музеем Украинской революции 1917-1921 годов

Материал опубликован в №5 журнала Новое Время от 13 февраля 2015 года