На Житомирщине директор психоневрологического интерната избила журналисток. Подробности инцидента

Через три недели после того, как директор психоневрологического интерната избила корреспонденток газет «Эхо» и «Комсомольская правда в Украине», проводивших журналистское расследование, полиция наконец-то открыла уголовное производство.

Инцидент с применением силы произошел 18 июля в Житомирской области. Во время проведения журналистского расследования были избиты корреспондентка газеты «Эхо» Светлана Михалева и корреспондентка «Комсомольской правды в Украине» Татьяна Кодак. По заданию своих редакций журналистки приехали в психоневрологический интернат и подверглись нападению… ее директора. Только через три недели по факту избиения было открыто уголовное производство.

— Мы вместе с коллегой выполняли редакционное задание, — говорит журналист житомирской газеты «Эхо» Светлана Михалева. — Узнали из своих источников, что в одном из психоневрологических интернатов Житомирской области происходят страшные вещи: над пациентами издеваются, заставляют их работать, плохо кормят. Решили все увидеть своими глазами.

Не буду рассказывать, каким образом нам с коллегой из «КП в Украине» Таней Кодак удалось побеседовать с некоторыми пациентами. Интервью с ними мы записали на видео, так что не подкопаешься. Ситуация была на самом деле ужасной. Пациенты очень боялись, но тем не менее рассказывали о том, как их поднимают среди ночи забавы ради и начинают избивать. Кроме того, их зачем-то бреют налысо. Как мужчин, так и женщин. Еще «провинившихся» пациентов на несколько дней могли закрывать в так называемых кошарах — деревянных клетках.

Мы с Татьяной, начав свое расследование, поняли, что в этом интернате орудует самая настоящая мафия. На двести с лишним пациентов сто человек обслуживающего персонала. И многие из них — родственники директора интерната. Все получают зарплату из бюджета. В интернате, как нам удалось выяснить, недавно купили партию тапочек для пациентов. По документам выходило, что пара стоит 600 гривен. На самом деле это самые обычные тапочки. Такие на любом базаре можно купить гривен за сорок. Спрашиваю у директора: «Что это за закупки?» «Много болтаешь, — ответила она. — Я и тебе куплю тапочки. Только белые, если будешь продолжать здесь все разнюхивать».

Директор интерната когда-то работала в милиции — в отделе кадров. Во время Революции достоинства она организовывала отправку неблагополучных подростков на Антимайдан.

А не так давно женщина была назначена на должность директора психоневрологического интерната. До нее эту должность занимала ее родная тетя. Но на нее было много жалоб. На нынешнего директора тоже немало нареканий. Тем не менее, несмотря на все жалобы в различные инстанции, она остается на своей должности.

Еще во время нашего первого визита в интернат мы с Таней раздали пациентам свои номера телефонов. Мол, если будет совсем плохо, звоните.

После статьи в газете «Эхо» об ужасных условиях содержания пациентов в этом заведении на наше издание и на меня лично началась настоящая травля. Персонал интерната, прикрываясь вымышленными фамилиями, начал писать обо мне всякие гадости на различных форумах в соцсетях. Иногда звучали угрозы. Но это для журналистов привычное дело. Таким нас не остановишь. Расследование по поводу ситуации в интернате мы не прекратили. Более того, однажды мне позвонила женщина, назвавшаяся Ириной, и попросила о помощи.

«Я из того самого интерната, о котором вы писали», — с плачем сообщила Ирина. «Мы с вами там встречались? — переспросила ее. — Что-то не припомню вас». «Меня там нет. Людка (имеется в виду директор интерната (имя изменено). — Авт.) держит меня в доме. Я должна лечиться, но работаю на хозяйку». «Что за дом?» — спрашиваю. — «Ну, тут они строят, и я в этом доме живу». — «Добровольно?» — «Нет. Меня никуда не пускают». — «И давно вы там?» — «По сути, я нахожусь здесь в рабстве вот уже десять лет. Приезжайте, пожалуйста. Спасите меня!»

Ирина назвала адрес, и мы с Татьяной Кодак тут же выехали на место.

Скажу сразу, что я много пишу на криминальную и остросоциальную тематику. Поэтому хорошо знаю, что такое частная собственность. На территорию строящегося дома мы заходить не собирались. Я вызвала Ирину по телефону, и она вышла.

Увидев видеокамеры (с нами были ребята из областного телевидения), немного смутилась: «Вас никто не видел, когда вы сюда ехали?» «Вы чего-то боитесь?» — спросила женщину. Ирина только кивнула головой.

Мы успели записать с этой женщиной небольшое интервью.

— Меня зовут Ирина. Мне 36 лет. Я здесь нахожусь уже десять лет.

— Вам деньги за это платят?

— Нет.

— А где вы прописаны?

— В интернате.

— Вы выходите в город?

— Нет. Меня никуда не пускают.

— Родители у вас есть?

— Нет. Они умерли.

— А кто-то из родных?

— Никого нет. Я одна. Есть мужчина, который меня любит. Олег говорит, что хочет на мне жениться, но Людка меня не хочет отпускать.

— Что это за мужчина?

— Он живет тут недалеко. Хороший мужчина, из нормальной семьи. Его родители ко мне очень хорошо отнеслись. Старались помогать во всем. Так как я считаюсь недееспособной и у меня нет даже дома, они хотели взять надо мной опеку, чтобы вытащить отсюда. Но Людка не отпускает.

Я спросила Ирину, как она попала в интернат. Женщина рассказала, что после смерти родителей у нее была депрессия и она обратилась сюда за помощью. Да так и осталась на долгие годы. Правда, в интернате ее держать не стали. Первое время она бесплатно, только за еду, ухаживала за родителями бывшего директора заведения. А потом ее просто передали по наследству новой директрисе.

Ирина рассказала о том, как познакомилась с Олегом, как он собирался на ней жениться. Когда директор интерната узнала, что ее подопечная беременна и уже на пятом месяце, заставила женщину сделать аборт.

В доме у директрисы Ирина убирает, работает на огороде. При этом кормят ее плохо. «Бывает, что и три дня не кормят, — призналась моя собеседница. — А пенсия моя у нее, у Людки. Я ничего не получаю».

Как только мы записали интервью, увидели, что к дому бежит директор интерната. Не обращая внимания на журналистов и видеокамеры, которые к тому времени работники областного телевидения еще не убрали, Татьяна чуть ли не с кулаками накинулась на свою подопечную: мол, кого ты сюда вызвала? Что они тут делают?

А потом начала кричать на меня: «Я тебя прибью, иди отсюда!» Ударила меня, заломила руки за спину, отобрала мобильный телефон и выкинула его. Увидев это, операторы возобновили съемку. «Я вам камеры сейчас разобью! Кто разрешил снимать? Это частная собственность!» — женщина вела себя очень агрессивно. Начала бить нас по лицу. Поэтому мы решили прекратить съемку и уехать. Но тут нам дорогу преградил джип, из которого выскочил здоровенный амбал. Он побежал прямо на нас…

Я поняла, что дело может плохо закончиться. «Мужчина, кто вы?» — спрашиваю амбала. «Я гражданин Украины. Ты вообще знаешь, с кем связалась? Я тут все могу купить!» И стал нас с Татьяной избивать. Он наносил удары руками и ногами. У меня подбит глаз, на теле ссадины. Мобильный телефон поломан и не подлежит восстановлению. А вот для Тани пришлось вызывать «скорую».

— Полиция приезжала?

— Да. Они приехали более-менее быстро, но не сразу вмешались в ситуацию. «Понимаете, она наш бывший начальник, — признался один из полицейских. — Мы ее сами немного побаиваемся».

— Тем не менее конфликт удалось прекратить?

— Увидев бывших коллег, Людмила начала на них кричать, угрожала им. Но потом все-таки села в джип к тому амбалу, избившему нас, и уехала.

— Уголовное производство по факту избиения журналистов открыли?

— Да. Но не сразу, а лишь через три недели. Я только что вышла после первого допроса — и вот теперь разговариваю с вами по телефону.

— Как к вам отнеслись в полиции?

— На удивление хорошо. Я, если честно, не ожидала такого отношения. Начальник райотдела полиции беседовал со мной лично. Назначил все необходимые экспертизы и сообщил, что он открывает уголовное производство по двум статьям: «Препятствование законной деятельности журналистов» и «Нанесение легких телесных повреждений». Правда, это дело, скорее всего, придется передавать в другой район. Начальник райотдела побаивается, что его бывшая сотрудница будет вмешиваться в проведение расследования.

— А по факту всех тех ужасов, которые происходят в интернате, дело не открывали?

— Хотя я заявила о том, что есть и доказательства, и свидетели, меня пока только выслушали.

— Но вы будете продолжать расследование?

— Да. Потому что я знаю, что права.

— Вам что-нибудь известно о судьбе Ирины? Не боитесь, что ей могут отомстить после того, что она пожаловалась на директора?

— Мы постоянно поддерживаем с Ириной связь. Ее не наказывали. Более того, наконец-то перевели в интернат, в палату. Кстати, как мне удалось выяснить, вся ее семья погибла десять лет назад. Это и стало причиной психологического срыва молодой женщины. В интернат она обратилась вполне дееспособной. Из состояния депрессии ее можно было вывести. Но Ирину вместо этого на десять лет отдали, по сути, в рабство.

Мы нашли для Ирины опекунов и будем стараться вытащить ее из интерната. Здесь, по моим данным, за два последних месяца умерли шесть человек. Я беседовала с психологом заведения, и она утверждает, что многие пациенты находятся на грани самоубийства. С этим надо что-то делать. В любом случае никакие угрозы не помешают мне закончить журналистское расследование. В конце концов у нас в стране есть свобода слова? Или нет? Почему я должна бояться говорить правду?