«Оккупация была обыденной, тихой и не по-военному трагичной».
Франц Бржезицький – один из немногих оставшихся в живых после концлагеря Майденек.
Улица Михайловская 1941 год
«О войне заговорили не сразу 22 июня, хотя Житомир попал под немецкие бомбы одним из первых. Но потом – словно и не было войны, где-то с неделю в городе было спокойно, а о войне напоминали только самолеты с крестами на крыльях, летевшие на восток.
Хорошо помню последние дни перед приходом немцев, когда люди ринулись в магазины, которые оказались без присмотра и охраны. Брали продукты, водку.
Немцы, которые вступили в Житомир, увидев, как у житомирских мальчишек после «походов» по магазинам из карманов торчат бутылки, пытались объяснить, что водка у детей – это недопустимо.
Постепенно люди привыкали к новой, т.е. оккупационной власти. Правда, к немцам пошли работать или служить немало житомирян, а меня лично поразило, что на службу к новой власти поспешили немало комсомольцев довоенной поры. Вместе с немцами появились представители ОУН.
Нет, они не были вооружены, они никого не арестовывали, но на одежде вполне открыто носили трезубцы и прочие знаки националистов, регулярно собирались петь в одном из помещений на Михайловской. Все было буднично, прозаично и как-то даже не по-военному тихо и трагично.
Ведь во время войны якобы привычная, бытовая жизнь продолжалась, дети ходили в школу, ребята ухаживали за девушками. В Житомире и при немцах, как до войны, очень популярным был футбол. Проводилось первенство города, а иногда житомиряне играли с немецкими командами из воинских частей, которые дислоцировались в городе.
Мой товарищ, Иосиф Талько, известный в Житомире футболист, был основным игроком нашей команды, которая в основном побеждала немцев. Вместе со своими товарищами, которые учились в 6-й польской школе на Малёванке, мы хотели добраться до Польши, где в то время развернулось Движение Сопротивления. Но в итоге остались здесь, помогали советскому подполью.
Я лично знал Григория Шелушкова, неоднократно видел его. Он контактировал тогда со словаками, которые были расквартированы в Житомире и не желали воевать на стороне фашистов. Встречался я также с легендарным капитаном словацкой армии Яном Налепкой.
Осенью 42-го года меня арестовали за участие в подполье и отправили в концлагерь. О пребывании в Майданеке не хочется рассказывать даже сейчас. Май 45-го года я встретил на свободе, как раз после выхода из этого лагеря.
Потом была служба в рядах советской армии, но к нам – узникам концлагеря – относились с особым подозрением. Поскольку я в лагере был членом подпольной Армии Крайовой, уже в 46-м году меня, советского солдата, обвинили в шпионаже в пользу Англии.
Поэтому пришлось «отведать» еще одной лагерной неволе в Сибири».