Хегельвальд: междемонический контакт

Проснувшись в Житомире утром 9 мая, я вдруг осознал зачем я приехал сюда и не остался в Севастополе, где все сопричастны ко дню Победы в степени намного превышающей необходимую для события, произошедшего 66 лет назад.

Сюжет действий в мало сопричастном ныне к Победе Житомире нарисовался где-то на границе сна и пробуждения. Незамедлительно я перешел к воплощению сюжета в реальность, понимая, что таким образом необычайно активизирую и так пробуждаемые ежегодно в этот день демонов сталинизма и гитлеризма.

Выйдя на улицу я отправился на площадь Победы, где в неразберихе украинских сине-желтых флагов и красных знамен Победы суетился люд, строились ухмыляющиеся солдаты, явно ощущая свою неадекватность моменту и размахивали саблями их хмельные командиры. Около десяти войска под звуки марша и оглушающих залпов возложили венки танку-герою и двинулись строем в сторону фаллического монумента у вечного огня над рекой Тетерев, за ними потянулся народ, я влился в эту толпу, встретившись по пути с приятелем – одноногим закомплексованным переводчиком, помогающим потомкам солдат Муссолини эксплуатировать житомирскую дешевую рабочую силу.

Мы шли в толпе по мосту вверх, однако не испытывали никаких физических затруднений, что было, вероятнее всего, эффектом синергии со всей этой движущейся в одном направлении массы, вектор которой придавал силы и нам. Я рассматривал людей и видел, что они идут как стадо баранов, просто потому, что так прикольно и потому, что так делали всегда. По сути это все имело признаки вырождающегося культа со всеми этими пробуждающими дремлющих демонов квазижертвоприношениями, идолами, яркими флагами и залпами. Когда я поделился с приятелем своим планом по столкновению этих демонов, он опешил и погрозил мне пальцем, но меня уже было не остановить – я понимал, что меня ведет не логика, а указания, явившиеся из туманной страны снов и бессознательных образов. Я понимал, что такого , вероятно, никто никогда не делал, и почему-то эту миссию должен был взять на себя именно я.

Возле вечного огня и возвышавшегося в голубое весеннее небо фаллоса было просто не протолкнутся. Скучный голос уполномоченного новыми пророссийскими властями чиновника отдавал той самой пугающей отчужденностью от момента и нес какой-то бред о победе над фашизмом, который сейчас как раз и процветает в мире в слегка прикрытой форме. Не смотря на то, что прямо над головами все время совершал фигуры высшего пилотажа самолет времен войны, пролетев однажды в десяти метрах над головами зевак, все равно было как-то пусто. Возможно, я сравнивал ощущения с севастопольской эйфорией, к которой привык за три предшествующие года, вспомнив, что в Житомире на день Победы был последний раз еще во времена, когда была жива моя бабушка, дочь белогвардейского офицера, выросшая в Харбине.

Эта мысль нашла свой резонанс, когда я отправившись искать сопричастных к Победе людей, познакомился с старым ветераном, поведавшем мне о том, как он зажигал в Русском харбинском клубе, столь любимом моей бабушкой. Ветеран рассказал также о том, как он провел несколько ночей в Харбине с дочерью белогвардейского генерала и о том, как во времена корейской войны бомбил с тяжелого бомбардировщика позиции окаянных американцев. Вот такой вот милый сопричастный человек, в окружении милых внуков и правнучек, убийца японских и американских воинов, факер белогвардейских дочерей. Я пожал ему руку, а потом, когда он отошел, выбрал из груды цветов наваленных в жертвенном акте к основанию фаллоса именно его букет, добавил к нему еще пару цветочков, чтобы было ровно девять, и направился через толпу ничего не замечающих житомирских зевак вниз к броду через реку.

Можно было обойти, но я полез к реке по скале, сжав цветы в зубах. Колени болезненно откликнулись на скалолазанье – они до сих пор не пришли в себя после крымских скал чернореченского каньона. Благополучно пробравшись через эту каменную преграду, я пошел по беспорядочно наваленным бетонным плитам, образующим переход через Тетерев. Тут юрбилась толпа житомирских обывателей, которые, мешая друг другу, зависали то тут, то там на камнях, совершенно не понимая, что мешают другим передвигаться этой весьма небезопасной дорогой. Где-то в середине реки я присел на камень и стал всматриваться в гущу воды, падающей с плотины. Я осознавал, что вот сейчас пересекаю некую магическую границу между двух царств убивших друг друга в демоническом порыве мертвецов, фактически сейчас как и во времена войны река Тетерев превратилась в границу между демонами сталинизма и гитлеризма. А я взял на себя миссию посланника, Харона.

Двинувшись дальше, я оказался перед тенистым лесным ущельем, ностальгически напоминавшем крымские пейзажи. Я решительно пошел вверх, вылез на скалу, узкой полосой выдававшейся над рекой и посидел там немного, заручаясь поддержкой Матери-Земли в своей миссии. Мир как-то неуверенно качался у меня под ногами, хотя очевидно, что это были порывы ветра, качавшие кроны под ногами. Возникало легкое головокружение, поэтому я поспешил покинуть скалу и выйти на залитое солнцем и желтыми одуванчиками поле. Поле казалось воплощением весны и радости жизни. Я радостно шел по нему, осознавая каждое мгновенье и полной грудью вдыхая ароматный теплый майский воздух.

Дойдя до деревни Заречаны, в бытности своей называвшейся Псыще, я столкнулся со стеной отгороженных лугами друг от друга пустынных вилл житомирских богачей и домиков крестьян, которые плотнее примыкали друг ко другу. Радости весны здесь было поменьше и было много незавершенных строек, по сути все это напоминало вечно недостроенные фавелы Латинской Америки.


Выйдя из лабиринта деревенских улиц я подошел наконец к кладбищу героев Третьего рейха Хегельвальду, предварительно взяв бутылку пива в магазинчике просто примыкающем к освещенного самим Гимлером входа в Валгаллу. На входе, который был закрыт, через мой ботинок перебежала ящерица. Это была первая ящерица, которую я видел в этом году и еще я помнил, что ящерицы как-то были связангы с символикой третьего рейха. Возможно, это был воплощенный дух-хранитель этого необыкновенного места.

Я перелез через забор и по мощенной брусчаткой прямой дорожке направился к кресту и окружавшим его девяти камням, мелко исписанным фамилиями героев гитлеризма. К моему удивлению кладбище не пустовало - на скамейке сидел странный мужичок и удивленно смотрел, как я возлагаю по цветочку под каждый камень и как лью пиво под крест. Я сел на скамейку напротив мужичка и стал молча пить оставшееся пиво, исполнившись чувства выполненной миссии, возложенной на меня духами. Присутствие мужичка несколько выбило меня из присутствия в моем ритуале, однако когда мы с ним все же заговорили, я понял, что все произошло так, как надо.

Оказалось, что мужичок был внуком женщины, которую собой прикрыл от осколков советской бомбы квартировавшийся у нее немецкий офицер, сам он от ран погиб и теперь семья мужичка приглядывает за его могилой, скрытой в лесу под Коростенем. Мужичок настолько проникся этой историей, что стал разыскивать подобные примеры из взаимоотношений немецких оккупантов и коренного населения севера Житомирской области и привел мне за два часа нашего общения великое множество таких примеров. А для спасителя своей бабушки он требует у немецкого правительства звания героя и перезахоронения его на Хегельвальде – собственно поэтому мужичок и сидел тут –ждал представителей Германии.

Существование демонов , алчущих некротической энергии, выделяющейся при смерти людей, не вызывает сомнения. Мое шаманское действие привело к закорачиванию смертоносных потенциалов гитлеризма и сталинизма, отблески этой бури в мире людей проявились установлением бигборда с изображением Сталина в Севастополе и драками во Львове в день Победы. В то же время именно история про немецкого офицера и другие, подобные ей, показывают, что у человека всегда есть выбор – остаться человеком или отдаться демону, который движет массами.

Киевский журналист родновер Олег Дандурьянц