ЖЖ » Новини » Люди і Суспільство » 2023 Сентябрь 21 » 15:24:21 |
— Вы — советник Главнокомандующего Украины Валерия Залужного. Я почти не нашла этой информации в украинских медиа, но так вас представлял литовский Delfi во время саммита НАТО.
— Да, есть такая должность — внештатный советник, предусмотрена в условиях полномасштабной войны. Она официальная, но не оплачиваемая. Я не военнослужащая, остаюсь главой благотворительного фонда (он создан в 2014 году для помощи семьям бойцов АТО и пострадавшим во время военных действий. — Прим. ред.), волонтером, гражданским человеком, который продолжает свою работу. Моя нынешняя миссия — это результат моей девятилетней деятельности и беспрецедентного доверия армии ко мне. Но я бы назвала это возможностью координации с компетентными органами для достижения результата в кратчайшие сроки, для слаженного взаимодействия с Генеральным штабом.
— У многих может возникнуть вопрос: что гражданский человек может посоветовать, какую дать экспертную оценку главнокомандующему?
— Поэтому я и говорю: так не работает. Это называется почему-то советник, а по факту это возможность помочь. Он [Залужный] в начале полномасштабной войны скоординировал нашу работу со своими замами, и я получила возможность экспертизы именно среди военных. Что конкретно будет нужно через месяц-два и в каком количестве, я могу понять за считаные часы и сразу выстроить коммуникацию по потребностям и возможностям. Когда на меня выходят люди, которые хотят помочь, я спрашиваю у Генштаба, что будет полезно, и мы быстро вступаем в коллаборацию и это выполняем. Мы — вспомогательный инструмент, который работает на максимальную оптимизацию помощи и поддержки.
Понимаете, когда военные видят потребность, это уже поздно. Задача профессионального благотворителя — предусмотреть запрос военного, занятого обороной. То есть летом мы готовились к зиме, запасались заранее, чтобы избежать сезонных наценок, просчитывали время на логистику. Когда ты позиционируешь себя как советник, эксперт, надо и действовать соответствующе. Поэтому рассказывать, что я волонтер, который ориентируется на запросы бойцов, — нет. Мы сами предусматриваем, что военным будет нужно. Они, стоя на секторе, не знают этого. Они не ориентируются, что происходит за их квадратом.
— Как и когда вы познакомились с Валерием Залужным?
— Это было на общих мероприятиях. Такое шапочное знакомство, которое переросло в большую дружбу из-за войны. Мы все друг другу помогали. И не все всегда были генералами. Это общение, которое сформировалось на протяжении девяти лет. Почему в волонтерстве нет конкуренции? Потому что мы много лет друг друга все знаем. Мне 33 года, и девять из них я вовлечена в боевые действия, помогаю пострадавшим от войны, хотя, слава богу, моя семья не пострадала, у нас мужчины не воюют (моего отца нет в живых).
Эта история еще с Майдана нас всех сдружила. И сказать, как так произошло, что мы дружим с главнокомандующим или еще с кем-то из руководящих персон… Мы смотрим на качества человека, а не на должности. Сегодня главнокомандующий — Валерий Федорович, завтра — еще кто-то. Но для меня большая честь быть советником именно этого человека.
За девять лет, что я в благотворительности, я не пошла в политику и не планирую. Я просто волонтер, которая хорошо ориентируется в политике как в украинской, так и в международной, поэтому и амбиций не имеет (смеется). Но для меня большая честь быть рядом с этим достойным и порядочным человеком. Профессионалом. Большая честь бороться плечом к плечу с ним за Украину.
— Это правда, что он очень простой, открытый, контактный человек? Может прийти на свадьбу, ответить на сообщение.
— Я не знаю, потому что на свадьбах с ним не была и ко мне на свадьбу он пока еще не приходил (надеюсь, однажды придет, по крайней мере я обязательно приглашу). Но на телефон не всегда может ответить, потому что очень занят. Не знаю, насколько простой — это очень глубокий, образованный человек. То, что он без лишнего пафоса, открытый, душевный, — это факт. Искренняя улыбка, статный мужчина, умный и сильный — настоящий главнокомандующий. Тут слова лишние — по нему все видно. Каким его люди видят, такой он и есть на самом деле, и это дорогого стоит.
— Российские пропагандисты утверждают, что вы получаете какие-то привилегии, многого достигли как раз из-за близкого знакомства с Залужным. Как вы к этому относитесь?
— Прикольно, когда вся [их] страна боится попасть под мобилизацию и на фронт, россияне выдают пребывание на передовой и борьбу за независимость как привилегию (смеется). Когда читаю про себя в русских медиа, удивляюсь своим успехам. На самом деле единственное, что мне надо, — очистить от россиян Украину.
Может, если бы мне было лет 20, я бы переживала и что-то доказывала. Но у меня сформировался характер еще, наверное, со времен конкурсов красоты. Я была обычной 16-летней школьницей, когда выиграла «Мисс Киев — 2006». Наша семья тогда переживала достаточно сложные времена — мама потеряла мужа и осталась одна с двумя дочерьми на руках.
Моя мать всегда стояла за нас с сестрой, за нашу репутацию — горой, старалась воспитать правильными девочками. Но мне всегда приписывали какие-то материальные истории, романы с какими-то дядьками, с футболистами, хотя я была еще совсем юной. В меня очень часто и незаслуженно летели эти обвинения, сплетни. Поначалу это сильно травмировало, до сих пор не понимаю, как все это пережила. Но сейчас я уже не ребенок, и мне смешно. Как мне, так и Валерию Федоровичу. Ну, что могу сказать? Что им [россиянам] остается, когда мы их выбиваем? Пишут такое, ну и ладно.
— Роман с Залужным вам тоже приписывали…
— Да, и такое было. Ну, слушайте, в России на большее фантазии не хватает. Валерий Федорович — очаровательный мужчина, но у него не менее очаровательная жена. Поэтому это странное приписывание романа, тем более что и у меня сложилась личная жизнь.
— Вы замужем?
— Нет, но у меня прекрасные отношения, правильные и фундаментальные. Не хотелось бы мешать свадьбу с войной — думаю, всему свое время.
— Каково строить карьеру, будучи красивой женщиной, еще и победительницей конкурса красоты? В обществе еще много стереотипов в стиле «или красивая, или умная», но вы учились в Сорбонне.
— Красивая — это не моя заслуга, такой я родилась. Но да, есть побочка: клише, обесценивание того, что ты делаешь. Но учиться в Сорбонне достаточно сложно как красивым, так и некрасивым. Так же и на войне: красивым и некрасивым одинаково прилетает (смеется). Поэтому я изначально выбрала сферы, где, как вы понимаете, внешность не играет роли.
Это все шутки, но [красота] скорее мешает, чем помогает: у нас много грязных сплетен. Может, если бы я сидела на диване, тоже бы их разводила (смеется). Но сказать, что есть буллинг или нужно защищать права женщин… Очень много провокаций идет со стороны женщин в том числе.
— Что изучали в Сорбонне?
— Связи с общественностью в сфере культуры и медиации. Что получила как знания, навыки, то и реализовываю в Украине. Я никогда не планировала оставаться во Франции. Хотела быть образованной, женой, мамой своих детей — такие глобальные планы всегда были. Потому что финансовое благополучие всегда нестабильно, из какой бы семьи ты ни вышла. А образование никогда никто не отнимет. Ковид, революции, война — они показали, что сегодня у тебя есть дом, семья, страна, а завтра может и не быть. А знания — то, что ты всегда можешь монетизировать. Поэтому нужно их получать и стараться передать детям.
— Вы встречались с Тихановской на саммите НАТО?
— Нет, ни тогда, ни когда-либо еще.
— Что-то знаете о ней самой, о ее работе? Она женщина-лидер, и вы женщина-лидер.
— Я не любитель вмешиваться в дела других стран, особенно когда эта страна интегрирована в агрессию против моей. И считаю, что оппозиция должна быть сфокусирована на решении проблем в своем государстве. Как я понимаю, единственное, что меня объединяет с Тихановской, — то, что мою семью приютила Литва в сложные времена агрессии России, как и ее, когда ей Лукашенко позволил покинуть Беларусь.
Я не очень интересовалась этой историей, но знаю, что у нее очень крутая команда. И мои волонтеры — Маргарита Левчук, Андрей Ткачев, — которые помогают с начала полномасштабного вторжения с медициной, культурным просвещением, поддерживают белорусских добровольцев (Ткачев — бывший волонтер инициативы ByCovid19, ныне — координатор Фонда медсолидарности. Левчук в 2020 году выступала на митингах штаба Тихановской. — Прим. ред.). Маргарита недавно приезжала к бойцам полка Кастуся Калиновского по приглашению нашего фонда. Андрей помогает с координацией и много медицины передавал, когда была большая потребность у госпиталей. Ну и много белорусов привозят нам амуницию, поддерживают в том числе бойцов ГУР.
— Мне было интересно, как вы относитесь к ней как к женщине, которая тоже прошла сложный путь.
— Я ей очень сочувствую. Ее можно уважать как сильную женщину, которая ждет своего мужа из тюрьмы. Я, наверное, сошла бы с ума. Правда. Реально, я не оставалась бы стабильной психически и натворила бы много беды на ее месте. Она, возможно, талантливый дипломат и политик, учитывая, что смогла системно сформировать команду, оппозицию и борется дальше.
— Как украинцы ее воспринимают?
— Никак, правда. Возможно, это звучит неприятно, но она вообще не на слуху. Нарратив «Лукашенко — Тихановская» может быть среди белорусов, а украинцы не думают об этом. Мы же не Россия — не любим говорить про другие страны. Нас интересует все, что залетает в Украину. Я считаю, что сейчас фокус Тихановской должен быть направлен на Беларусь, на налаживание ситуации, выявление слабых мест там. Но ей не стоит действовать политически показательно, публично через Украину, потому что она может столкнуться с агрессией как от белорусов, так и от украинцев. Это моя точка зрения.
Я знаю, как наши волонтеры-белорусы классно к ней относятся, уважают ее, как она их заряжает. Хотя, если говорить обо всех знакомых белорусах, отношение неоднозначное. Но как женщине, которая переживает эту трагедию удержания мужа в тюрьме, осознание, что его там мучают, — я бы не хотела быть на ее месте, правда.
— Как вы вообще к белорусам относитесь?
— Мы воспринимаем вас как совершенно отличное государство, со своими видением, подходами. Вы не должны быть как украинцы — махать шашкой, идти на россиян. У вас другая нация, по-другому сломан мозг, как был сломан у нас во времена советчины.
Я понимаю, сколько у вас пророссийских настроений. Могу вам только посочувствовать. Не понимаю, как эту бациллу вытравить из вашей страны, — ее нужно только пережить. Нам очень повезло генетически с казачеством. Знаю, что у вас тоже были повстанцы, но не очень хорошо ориентируюсь в вашей истории — знаю то, что мне Маргарита Левчук рассказывала. Но, опять-таки, вижу по поведению, что вы люди системы. Вот у вас что нельзя, то нельзя. А у нас, если нельзя, то мы достали саблю и погнали.
Понимаете, вы немножко другие ментально. И это не плохо — это хорошо. Значит, будет меньше революций (смеется)! Меньше деструктива. Но кто должен взять над вами опеку, помочь это все зачистить — я не знаю этой панацеи. Она наверняка есть, у вас наверняка есть план. Я просто не сую нос в чужое государство. Вот когда мы победим, вы выгоните Лукашенко и с Офисом вашей президентки пригласите топ, скажем, наших махновцев (в конце 1910-х так называли членов анархо-крестьянского движения на юго-востоке Украины во время Гражданской войны. — Прим. ред.) рассказать, как у нас дела, то мы, может, и расскажем. А сейчас я очень уважительно отношусь к каждому государству, что бы там ни происходило, и не мне точно из Украины, где у нас бардак, рассказывать, как лучше себя вести белорусам.
— После войны между Беларусью и Украиной могут быть нормальные соседские отношения?
— Конфликт еще идет, и, если будет наступление из Беларуси — убивать будем всех. И тогда ваша страна будет полностью ассоциироваться с Россией. Вы должны это максимально объяснять белорусам. Пока по тонкому льду ходите. Как минимум для меня, потому что я помню хорошее: как белорусы отправляли помощь, как воюют на нашей стороне. Всячески коммуницирую с белорусами в Литве и вижу, как вы это все переживаете. И я даю вам интервью, объясняю, чтобы вы, возможно, как-то повлияли на сознание людей, чтобы они не перешли эту черту. Потому что тут такое дело: когда на тебя летит, враг один.
— Как выглядит ваша жизнь последние полтора года? Часто приходится ездить на фронт?
— Все это время все абсолютно вовлечены в деятельность, которая была не настолько популярной последние девять лет, хотя должна была бы (речь о волонтерстве. — Прим. ред.). Будет лукавством, если я скажу, что эти полтора года тяжелее, чем восемь предыдущих лет. Потому что людям, которые [тогда] старались помогать армии, пострадавшим, намного сложнее, когда всем было все равно или все «не так однозначно». Сейчас уже прозрели те, кому в дом залетела ракета или зашли русские. Они поняли, что, наверное, это страшно — что происходило раньше на Донбассе, а теперь дошло до Киева. Но я радуюсь прозревшим людям. И очень им сочувствую. Потому что это чрезвычайно тяжелый груз — осознать в таких условиях, в таких масштабах все увидеть.
А сейчас абсолютно все граждане включены в помощь. Волонтерство — такое дело, что тут нет конкуренции: слишком много задач. И нам правда нужно как можно больше волонтеров, организаций, которые будут эффективны. Поэтому я очень радуюсь, когда люди из нашего фонда выходят с желанием создать свою организацию с конкретным профилем, заимствуют нашу практику. Мы с удовольствием делимся внутренней документацией, экспертизой, поддерживаем начинающих и стараемся, чтобы они учились на наших ошибках.
Именно так выглядят мои последние полтора года. У нас, во-первых, фонд «Бон» — аббревиатура «Благотворительное объединение наций». Он занимается помощью гражданским. Это такой волонтерский хаб по поддержке и коллег, и простых людей, которым нужна помощь. У нас пять направлений, это правда много, но мы справляемся.
В прошлом году я также основала общественное объединение исключительно для помощи военным. Назвала его просто «Бон», чтобы оно ассоциировалось с нашим бэкграундом и получило то же беспрецедентное доверие армии, которое уже есть у фонда. Я выделила эту деятельность, чтобы не мешать привлекать средства на мирные проекты от донаторов, которые не готовы поддерживать вооруженное противостояние. Если человек хочет помогать животным, мы не можем отказать: «Нет, давай на оружие!» Мы посоветуем, куда именно направить деньги, чтобы поддержать, например, эвакуацию зверей или людей, которые их приютили.
— Сам фонд не ищет спонсоров?
— Очень ищет, но мы можем себе позволить роскошь — не брать ни гривны от привлеченных денег, хотя закон позволяет использовать до 20% на потребности самой благотворительной организации. Но смотрите, мы с начала года привлекли более 50 миллионов гривен только на потребности армии (около 4 млн 404 тысяч белорусских рублей. — Прим. ред.). Вот представьте, сколько это, даже если 1% забрать у парней и потратить на свои нужды. У нас с командой не поднимается рука. Поэтому мы очень благодарны общественной организации UACC, которая более 60 лет назад была основана украинцами в США и до сих пор отстаивает украинскую позицию в мире. Они в начале полномасштабной войны сами нас набрали (девять лет фонду, понимаете, мы никогда не претендовали на гранты!) и сказали: «Вы волонтеры и не берете деньги, но, чтобы продолжать эффективную работу, вам нужно институциональное содержание, и мы предлагаем вам руку помощи».
Мы уже дважды от них получили грант в 50 тысяч долларов на полгода. То есть они задонатили 50 тысяч, а мы благодаря им смогли привлечь больше миллиона!
И на будущее — единственным вариантом поддержания деятельности для своих организаций я вижу гранты, причем из-за границы. Чтобы на нас никто не мог влиять и чтобы не выслушивать обвинения в злоупотреблениях и коррупции в свой адрес.
Мы убиваемся на этой работе, честно говоря, но обожаем ее. Для нас благотворительность — ни в коем случае не жертвенность. Жертвенность и героизм — они на фронте. Я это знаю не по слухам — регулярно езжу на передовую, и не только чтобы отвести гуманитарную помощь.
— Была ситуация, когда вы чуть не погибли во время поездки на фронт. Что тогда произошло?
— Был ближний бой. Но я не скажу, что безопаснее в Киеве сидеть.
— Ездите так близко?
— Я всегда очень близко, но категорически не рекомендую волонтерам так делать. Просто, учитывая, что с начала полномасштабной войны я еще и сотрудничаю с Генштабом, нам крайне необходимо понимать ситуацию на фронте. Мы регулярно коммуницируем с позициями. Мы не кабинетная история. Так же, как вы видели, в ГУР Буданов участвует в операциях, Зеленский, Залужный — все время на позициях.
Мы ездим без онлайн-GPS. Сейчас я в дороге использую «старлинки», а тогда были офлайновые карты. Ребята мне сбросили локацию в Донецкой области. Они только зашли на позиции и не ориентировались. И вот я знаю, что это третья линия обороны, что еду в безопасное место, где меня должны встретить. А вместо этого попадаю сразу на передовую, на оккупированную территорию. Это сразу за «промкой» Бахмута, там тогда только начинались серьезные бои. И я проехала наш последний блокпост как раз тогда, когда Россия прорвалась. Наши парни очень достойно, красиво приняли их. Я видела ближний бой, перекрестный огонь пехоты, танковый огонь. Выжила. Но очень перепугалась. Было много потерь.
— Вы упоминали момент про «наживаться». Как я понимаю, в том числе на войне. Волонтеры периодически говорят про непроверенные сборы и мошенников. В украинском Минобороны были большие скандалы с закупками для военных — с продуктами и куртками. Почему так получается?
— В Украине народ — суверен (от фр. souverain — «высший», «верховный» — лицо, которому принадлежит верховная власть в государстве. — Прим. ред.). Но есть и «население», которое досталось нам со времен, когда Украина была колонией России. Это люди с рабской ментальностью, функционал которых сводится до уровня «поел — испражнился — в перерыве размножился». И именно им нет никакой разницы, и именно им любая жизненная поза подходит, а мораль — абсолютно лишняя категория, если не мешает привычно функционировать. Все направлено на обеспечение этих трех позиций. А украсть всегда легче, чем заработать.
К сожалению, в институциях власти Украины достаточно представителей «населения». Они воруют, как в последний раз, и им нет никакой разницы: война ли, смерти ли и так далее. Выход один — только радикальный подход. Слишком дорогую цену мы платим за нашу свободу и независимость.
— Буданов говорил, что весной 2023-го Украина будет в Крыму. Скоро зима. Я понимаю, почему контрнаступление — это не быстро, но можете пояснить, почему давали такие обнадеживающие прогнозы, что сейчас нужно оправдываться и объяснять, почему все идет медленнее?
— Так, а может мы в Крыму! Откуда мы знаем (смеется)? Вчера «вышек Бойко» не было — сегодня они есть. Да никто не знает, как то контрнаступление идет, господи. Я новости вообще не смотрю. Там правды точно нет. Знаете, что тот интернет пишет? Почитайте про нас с Залужным! Не верьте новостям, не смотрите телевизор (смеется).
— К чему готовиться? На сколько еще затянется война?
— Готовьтесь к победе и ее последствиям. Это будут самые тяжелые времена. А сколько еще ждать, никто не может сказать. Посчитайте, сколько там тех русских осталось, потому что у меня нет таких данных.