История жизни и смерти российского танкиста Алексея Федоришина, который хотел, но не успел уволится из армии РФ

История сибиряка, который хотел, но не успел уволиться с войны... Алексей Федоришин родился и вырос в селе Лебедево, что в полутора сотнях километров от Томска. Он служил по контракту старшим механиком — водителем танка. В конце февраля его бригаду отправили в Украину. Он и его сослуживцы несколько раз писали рапорты на увольнение, но их не принимали. В апреле Федоришин погиб.

Имена людей, географические названия и некоторые другие детали изменены, а фотографии заблюрены, чтобы не подставлять героев этой статьи.

Танкист Алексей

Ночью Вера Федоришина услышала Лешин голос. Подскочила с кровати, вышла на кухню — никого нет.

Вера всю жизнь прожила в селе Лебедево. Раньше она работала поваром в школе, теперь — помощница воспитателя в детском саду. Мужа Сергея, с которым они уже 24 года в браке, она знала всегда — выросли в одном селе, встречаться начали уже после школы. Через год после свадьбы у них родился первенец. Ждали Любовь, а родился мальчик. Решили назвать Алексеем. Через семь лет у Леши появился брат Илья, а потом Вася. Илья в следующем году окончит школу, Вася — пойдет в школу, а Алексей уже все закончил и никуда не пойдет: он служил по контракту в российской армии и был убит в Украине. 

4 мая в разгар рабочего дня к Вере подошла заведующая детским садом: «Вера Ивановна, собирайтесь, я вас отвезу домой». Заведующей с такой просьбой позвонили из местной администрации. 

«Примите наши соболезнования». — «А вы сообщили его жене?» — «А он был женат?»

У Веры началась истерика. «Чего же вы переживаете, может, Алексей просто ранен?» — успокаивала ее заведующая. 

На пороге дома Веру встретил муж Сергей — его тоже привезли с работы. Они зашли в дом, а следом за ними — люди из администрации, медик, военком: «29 апреля в Донецкой области в ходе спецоперации погиб ваш сын. Ранение в затылочную часть головы. Примите наши соболезнования».

«А вы сообщили его жене?» — спросила Вера. «А он был женат?»

Вдова Любовь

После школы Алексей уехал в Томск и поступил в колледж — изучал таможенное право, но через год забрал документы. Домашним объяснил: не мое. Вернулся в родное Лебедево, поработал на пилораме, а потом ушел в армию. Военное дело ему понравилось, и он подписал контракт. Жил и служил водителем-механиком в военной части на Урале.

В 2020 году к нему в друзья во «ВКонтакте» добавилась девушка: «Привет! Можно с тобой познакомиться?» — «Ну, попробуй». Несколько недель они переписывались, а потом Алексей предложил Любови встречаться. «Отношения на расстоянии? А как ты себе это представляешь?» Тогда Алексей приехал к ней и предложил жить вместе, у него. Девушка согласилась.

Любовь выросла в уральском поселке с отцом и братом, мать их бросила. С Лешей, прожив полгода, они начали думать о ребенке. «Нас почему-то все отговаривали, говорили: „Зачем вам так рано ребенок?“» — вспоминает Любовь. Однажды они отмечали день рождения Лешиного сослуживца, который доказывал, что детей надо рожать, когда нагуляешься, купишь жилье, обустроишь жизнь. «Пока ты будешь зарабатывать, станешь старым, — сказал Алексей. — Мне нужна семья, а заработать я всегда успею». Так на свет появилась Надежда
Алексеевна. 



Пока Любовь готовилась к родам, Алексей готовился к учениям в Беларуси. Удивлялся, что нужно столько боевой техники. Уезжать ему не хотелось — скоро должен родиться первенец, и он написал рапорт, чтобы во время родов быть с женой. Но ему отказали, и Алексей уехал на учения 4 февраля. Через три дня родилась дочь.

Любовь плачет, когда вспоминает майские праздники. Она звонила в часть — почему муж не берет трубку? Ей отвечали: «Может, он потерял телефон или оставил его на границе? Ну, вы так не переживайте, все хорошо будет».

Вечером 3 мая Любовь получила голосовое сообщение от девушки парня, с которым Алексей был в одном экипаже. Девушка плакала: «Люба, у меня плохие новости. Мне сказали, что мой в госпитале, а твой погиб».

Она не поверила. Но на следующий день получила официальное подтверждение. Любовь стала матерью и вдовой в 21 год. Дочку Алексей видел только на фотографиях. 

«Зай, ты не верь ничему»

Соседи часто спрашивают маму Леши: «Как вы все помещаетесь в таком маленьком доме?» Вера улыбается: «Ну вот как-то помещаемся». Возле дома, перед входом, три лавочки. На одной из них курит отец Леши. «Четыре года назад у нас дом сгорел, но новый уже нет сил строить, — говорит Сергей. — Подожгли специально наш дом. От зависти». На кухне Вера и Любовь сидят за столом. В спальне лепечет трехмесячная Надя.

Вера рассказывает, как сильно им повезло, что перед наступлением Алексей был на дежурстве. У всех его сослуживцев забрали телефоны, а у него не успели. Он вернулся с дежурства 24 февраля — и сразу в Украину. Потом все сослуживцы звонили родственникам с Лешиного телефона.

Она достает фотоальбом и показывает младенческие снимки голубоглазого Леши — они с Надей похожи. После детских фотографий показывает школьные. В папке лежит аккуратно сложенная лента-триколор — с ней Алексей был на выпускном. «Лешка смеялся всегда: „Пап, я вот в армии теперь, мы вместе на пенсию пойдем с тобой“, — Вера показывает фотографии с присяги. — Но я против контрактов всегда была. Муж сказал: „Не лезь, а то будешь виноватой“. И я не лезла».

«Он со мной всем делился, — продолжает мать. — Мы по два часа могли разговаривать по телефону. „Ну, засели“, — муж всегда говорил. А мы с ним обо всем… Я всех его друзей знаю, сослуживцев. Даже где он рассказывает про танки, я его слушала всегда, хотя ничего не понимала. Ну и что? Зато я выслушала ребенка».

Тонкостей Вера не понимала, но главное сын рассказал сразу: к войне его рота была не готова. «Он у меня водитель-механик, а заходил [в Украину] как командир танка. Дали двух новичков, ни стрелять, ни водить не умеют. Говорит: „Мам, я показал одному, как стрелять, а другому — как водить“. И заходили вот так, потому что не хватает экипажей». 

После смерти сына Вера удалила с ним переписку в Whatsapp. Но она осталась в телефоне Леши: это обнаружил его младший брат, когда семье передали личные вещи. Он отправил матери все сообщения. 

«Что говорят? На долго туда заходить? А на какой технике? Вчера ты мне ни чего не говорил, что сегодня в Украину отправляться будите» — пишет Вера (здесь и далее особенности речи сохранены). «Не знаю. До границы на камазе, а дальше хз», — отвечает Алексей. 

«Это он всегда так говорил: „Вышли, мам, из этой жопы“»

Спустя две недели в одном из голосовых сообщений он рассказывает, что вместе с сослуживцами написал рапорт о несогласии пересечь границу. На ее вопрос, что за это будет, он отвечает: «Нас пугает, что от пяти [лет тюрьмы], говорит [комбриг]. Пока некогда, а когда закончится [война] — будут судить. Решили написать, что согласны до государственной границы, потому что задолбала эта мутотень. Но один фиг, говорят, что пока нас никуда не отправят, потому что экипажей нету, танков нету». 

«Все, короче, уехали. С нашей роты осталось четыре танка. Гроба. В которых, блядь, связи нету, не стреляют — вот такие. Сейчас только от пацанов узнали… Девять машин на границе поставили, зашли они туда. Пятнадцать раненых, остальные все двухсотые», — говорит Алексей в другом голосовом.

«Ну не ваши, ваши же еще живые?» — спрашивает Вера. «Мам, вот в том-то и дело, что наши, которые уехали наперед, с которыми мы не поехали. Они».

Позже он рассказывал, что живыми возвращается меньше половины солдат. «Когда возвращались его товарищи живыми, он сказал мне: „Мам, я когда их живыми увидел, так был рад! Я, наверное, рождению Надьки так не радовался, как живым пацанам“», — вспоминает Вера.

«Они там все братьями стали», — подтверждает Любовь. Потом добавляет, и с каждой фразой ее голос повышается: «Они там без еды, без одежды, без курева. Голодные, грязные, вонючие были. Почему так? Они же не животные! К нам командиры приходили, к женам военных, говорили: „Вы не переживайте, ваши мужья там сытые, в тепле, у них все хорошо“. А Алексей мне звонил, спрашивал: „Зай, ну че там [по телевизору] вам говорят? Зай, ты не верь ничему. Нам привезут пару ботинок, кто первый успел взять, тот и обутый“».

Вера продолжает листать ленту Whatsapp, показывает фотографии «после жопы»: «Это он всегда так говорил: „Вышли, мам, из этой жопы“». С экрана телефона смотрят молодые мужчины — грязные, со щетиной. Вера рассказывает про каждого: «Этот товарищ Леши с тяжелым ранением, а этот мальчик сгорел заживо в танке. Они все такие молодые, а глаза у них старые».

Однажды Алексей позвонил Вере. Он часто это делал рано утром — в четыре, в пять утра по сибирскому времени. Она никогда не пропускала его звонки. Алексей был выпивший — погиб его друг. Алексей плакал: «Мам, умер, понимаешь? Мам, у него же тоже дочка была, как у меня. Мам, его дочка на месяц Нади старше. Мам, я здесь так постарел».

«Прошу вашего ходатайства об увольнении меня»

В мирное время, когда Алексей получил звание младшего сержанта, он ежемесячно зарабатывал чуть больше 40 тысяч рублей. А за 38 дней «спецоперации», за февраль-март, с боевыми, получил 117 тысяч рублей. Все деньги снимала Любовь. 

«Я ему говорила: „Зай, уходи, не нужны нам эти деньги, ты нам с дочкой живой нужен“, — рассказывает она. — „Приедем к твоим родителям, купим домик, найдем работу, будем тут все вместе жить без войны этой“. И он писал эти рапорты, а их не принимали». 

Сколько всего рапортов написал Алексей, ни Вера, ни Любовь не знают. Но говорил он о них постоянно. По словам его сослуживца и друга, писать рапорты они начали почти всей бригадой, как только вернулись из Украины, и подавали их «раз семь точно»: «Натерпелись ужаса, что убивали людей. И [они] нас, и мы их. Экипажем убивал каждый из нас, кто там был. И нам привезли за все время, пока мы там были, два раза сухпай и один раз воду. За 38 дней».

Рапорты не принимали: «Нас пытались психологически подавить, чтобы мы не отказывались от „спецоперации“, пугая тем, что не только тюрьма ждет, но и тем, что украинцы придут в наши дома». И тогда они обратились в военную прокуратуру, где им пообещали разобраться. 2 апреля их снова вывезли в Россию — для встречи с прокурором. 

«Привезли в какую-то Александровку, Белгородскую область. Говорят, будет прокурор разговаривать. А дальше в какой-то ППД [пункт постоянной дислокации]. В поле выкинули — и сидим мы здесь», — говорит Леша в голосовом матери.

«И вы сейчас там под открытым небом сидите, что ль? Вас ни кормить, ниче не будут, да? Выбросили — и все? Всех сорок человек?» — уточняет Вера.

«Да куда нам деваться? Сидим как бомжи, около костров в лесу… Под дождем. Ни палаток, ничего нету. Наши офицеры так же с нами сидят в лесу… Никто ничего не говорит, никто ничего не знает. Пойдем посмотрим, может, где магазин есть, чтобы пожрать хотя бы купить».

«Что вам вообще за это будет? Раз прокурор будет разговаривать… Статья, да?» 

«По закону они ничего сделать нам не могут… Спецоперация — она по собственному желанию. Боевого приказа — мобилизации — не было. Мы не самовольно куда-то сбежали. Мы цивилизованно отказываемся».

5 апреля Федоришин написал свой последний рапорт. В голосовом сообщении, судя по звуку, уже из грузовика, он говорит матери: «Если нас вечером все равно потянут туда [в Украину], прям сразу смело с этими рапортами [надо] идти в прокуратуру и говорить: „Так и так, написали рапорта на отказ, их послали и отправили без их воли“».

Вера открывает фотографию рапорта — читает вслух: «Прошу вашего ходатайства об увольнении меня, младшего сержанта Федоришина Алексея Сергеевича, старшего механика-водителя, с военной службы с зачислением в запас в связи с невыполнением мной условий контракта. Проходить военную службу по контракту, выполнять условия контракта отказываюсь, так как меня не устраивает интенсивный режим боевой подготовки и вероятность выполнения учебно-боевых задач». 

В другом рапорте, датированном тем же числом (есть у «Важных историй»), он пишет: «Не готов к отбытию в район военной специальной операции для выполнения специальных задач в составе общевойсковых подразделений. В настоящее время физически, морально, психологически не восстановился». 

Точного содержания беседы Алексея с прокурором Вера не знает — только, что «приехали полковники, начали допрашивать, пугать, что посадят, психологически давили сильно на них». Любовь подтверждает: «Он мне так и сказал потом: зай, лучше там 50 на 50 [жить или умереть], чем в тюрьме буду, тогда меня дочка вообще никогда не увидит. Я ему сказала: зай, ну как никогда не увидит, ну что ты такое говоришь? Увидит тебя она, зай, увидит».

29 апреля он погиб.

Алексей не снится

В отличие от многих российских военных, чьи тела так и остались в Украине, Алексею повезло — уже 5 мая он был дома. Гроб пришел закрытый, с маленьким окошечком, через которое родственники вглядывались в лицо покойного — вдруг там не он? Потом Любовь скажет: „Если бы не было этого окна, я бы не поверила“.

Ночью близкие сидели у гроба — прощались. Приходили соседи. Один из них подошел к гробу и сказал: «Лешка, спасибо тебе большое, что ты дороги восстанавливаешь!»

В районе Алексей — первый официально погибший солдат. На похороны съехались представители сельской и районной администрации. Перед приездом вышестоящих «все дорожники шуршали»: ямы на дорогах залатали, мусор лишний убрали.

Похорон Вера не помнит. Слышала от родственников, что людей было много. В ушах до сих пор стоят музыка и прощальные залпы. Выстрелы Веру напугали и одновременно напомнили ей последние разговоры с сыном. «Леш, я слышу, как у вас там стреляют!» — «Мам, да ты не бойся, это каждый день так». 

На местном Доме культуры висит большой Z-баннер, под буквой стоят теги #ZаРоссию, #ZаНаших, #ZaПутина
Вокруг Лебедево таежные леса, рыбные реки и райцентр совсем рядом, десять минут на машине. В селе школа, но можно ходить на кружки или заниматься спортом — Алексей любил лыжи. В райцентре можно смотреть кино и отдыхать в кафе «Модное место». С работой проблем нет. «Кто ее хочет, тот найдет», — говорит Вера. Ее муж работает в одном из крупных аграрных холдингов механизатором. Живут лебедевцы в домах с участком, стоимость которых варьируется от миллиона до пяти. Местные автобусные остановки привлекают внимание издалека — на них изображены пейзажи. Их рисует местная учительница ИЗО. 

На некоторых зданиях виднеется буква Z. На местном Доме культуры висит большой Z-баннер, под буквой стоят теги #ZаРоссию, #ZаНаших, #ZaПутина. «Баннер повесили сразу, когда „спецоперация“ началась, — замечает Вера. — Многие стали эти эмблемы вешать на машины. Делали автопробеги. Я, если честно, не понимаю, для чего это делают». 

Возле своего дома на лавочке сидит Верин отец Николай — он следит за овцами. После смерти внука он сказал Вере: «Почему так? Лучше бы он меня забрал». 

«Ох, восемнадцать лет тут праздновали, в армию провожали, из армии встречали», — говорит мать Веры. Дом родителей большой, здесь выросли все внуки. Вера делает себе кофе. Сидит за столом, ищет песню, которую ей скидывал Алексей. 

• Мам, я знаю, что ты меня ждала,
• Но даже вдали я с вами всегда!
• И в разные дни от бед и обид,
• Родные мои, пусть Бог вас хранит,
• Родные мои, пусть Бог вас хранит!

Вера рыдает. «Пей кофе, а то остынет», — говорит ей мать. 

Любовь признается: сложнее всего ночью. Днем ее спасают бытовые дела, хлопоты с ребенком, а вот под вечер «накатывает». Она ложится спать и повторяет про себя как мантру: «Приснись, приснись, приснись, пожалуйста». Но Алексей не снится. 

Вера верит в бога, но сейчас она постоянно думает об одном: «Вот есть люди никому не нужные, бездомные, много пьют — и живут. Почему забирают молодых и светлых, тех, кто жить хотел? Грех так говорить, но до того на душе… Потом понимаю: что же я так думаю? Так нельзя».

«Я не верю больше в бога! — Любовь повышает голос. — Я верила, но сейчас… Ходили свечки ставили, просили, а че просили? Все равно забрал! Не знаю, как жить дальше, если в мире творится такой ужас. Муж рассказывал, что в плену у этих фашистов ужасы. Их режут как свиней. Зато по телевизору нам говорят, что все под контролем».

Выплату в 5 миллионов рублей за гибель Алексея семья Федоришиных уже получила. Ее решили поделить на четверых: мать, отца, жену и дочку.

Источник: Важные истории