Тюрьмы и психбольницы - так советская власть боролась с инакомыслящими

Огромный репрессивный аппарат, тюрьмы и специализированные психиатрические лечебницы — такими методами советская власть два десятка лет боролась с инакомыслящими. И не смогла выйти из этой борьбы победительницей.

Май 1975 года. Комната отдыха Политбюро ЦК КПСС. На переднем плане слева направо: Леонид Брежнев, Юрий Андропов, Михаил Зимянин, Константин Черненко, Алексей Косыгин (фото: ИТАР-ТАСС)

Современная Украина, которую оппоненты власти уже стали называть диктатурой, на самом деле — бушующий котел свободы по сравнению с настоящим тоталитарным государством типа Советского Союза. Между людьми, которые критикуют правительство сейчас, и теми, кто делал это в СССР, лежит пропасть.

Те прежние инакомыслящие, то есть диссиденты, были, по выражению Семена Глузмана, киевского психиатра и одного из них, всего лишь мальчиками, которые, как в сказке Ганса Христиана Андерсена Новое платье короля, осмелились сказать своим правителям правду.

Их насчитывалось несколько тысяч на многомиллионную страну, их голос был тих, даже за одно слово они могли загреметь в тюрьму или оказаться на принудительном лечении в психиатрической клинике.

Эти "мальчики” не входили в единую команду и крупных дел не совершали. Их уделом был тихий общественный протест — например против ввода советских войск в восставшую Чехословакию или против преследования отдельных писателей. Или самиздат: диссиденты размножали на печатных машинках запрещенные тексты — публицистику репрессированных советских авторов и западные произведения — и распространяли их в кругу интеллигенции.

Вместе этих разных людей (националистов, либералов, верующих) сплачивали только советские тюрьмы или спецлечебницы — места, куда КГБ рано или поздно отправлял всех слишком свободомыслящих граждан.

Парадокс в том, что как только движение диссидентов разгромили — а случилось это в начале 1980-х, — страна стала меняться изнутри. И уже к концу того десятилетия бывшие политузники приложили свою руку к краху несокрушимой империи, против которой они начали выступать лет 20 назад без всякого шанса на успех.

Узники с совестью

Для того чтобы в 1960-х годах стать в СССР инакомыслящим, говорит Глузман, нужно было немногое. Для начала родиться в интеллигентной семье, родственники и друзья которой прошли через сталинские репрессии, после вырасти, поступить в институт и начать задумываться о недостатках советской системы, общаясь на эту тему с однокурсниками или студентами-иностранцами. В общем, пройти путь, который достался самому Глузману.

Такими, как он, в советские годы занималось Пятое управление КГБ — борцы с идеологическими диверсиями. Его создали в 1967 году по инициативе тогдашнего шефа грозной спецслужбы, Юрия Андропова. Для сотрудников "пятерки” даже невинная критика советского строя, например в форме анекдота, была поводом для тщательной проверки.

Сам Глузман наследил куда больше. Он переписывался с американским студентом-политологом, водил знакомство с известными украинскими диссидентами-шестидесятниками — писателями Виктором Некрасовым и Иваном Дзюбой, математиком Леонидом Плющом. А кроме того, читал и передавал другим самиздат.

В результате в 1972 году Глузман оказался в тюрьме. Его обвинили в распространении Нобелевской речи французского писателя-экзистенциалиста Альбера Камю, а также двух выпусков Хроники текущих событий — первого в СССР неподцензурного информбюллетеня, сообщавшего о преследованиях инакомыслящих. Киевлянин получил семь лет лагерей строгого режима и еще три года ссылки.

Так он оказался за решеткой — в месте, где разрозненные группы диссидентов пересекались.

В зоны попадали дети московской интеллигенции, прошедшей через сталинские лагеря, которые в период хрущевской оттепели начала 1960-х подхватили вирус либерализма и стали бороться не столько с коммунистическим строем, сколько с его отдельными недостатками. Туда же власти отправляли православных философов, различных евангелистов, а также представителей национально ориентированной интеллигенции союзных республик.

"Количественно националисты Украины, Прибалтики и Кавказа всегда преобладали в лагерях. Между националистической оппозицией и московским диссидентством, безусловно, были связи, но по принципу "с паршивого москаля хоть шерсти клок”. Вяло приветствуя антирусские настроения московских оппозиционеров, националисты не связывали свои успехи с перспективами московского диссидентства, возлагая надежды на крах Союза в экономическом соперничестве с Западом, а то и на третью мировую”, — писал Леонид Бородин, русский писатель, дважды побывавший в советских зонах за пропаганду христианских идей.

Несмотря на все их разнообразие, КГБ убеждал граждан, что диссиденты — это почти единая группа "выкормышей” Запада. Например, в 1973 году Андропов докладывал на пленуме ЦК КПСС, что КГБ известны планы западных спецслужб активизировать работу по "установлению контактов с разного рода недовольными лицами в Советском Союзе и созданию из них нелегальных групп”. Их цель, мол, — консолидировать такие группы и превратить их в "организацию сопротивления”, то есть в действующую оппозицию.

На самом деле инакомыслящих граждан одной шестой части суши поддерживали западные правозащитники. Прежде всего, Международная амнистия — неправительственная организация, помогающая политическим узникам, которая возникла в Великобритании и в этом году отмечает свой полувековой юбилей. А также хельсинская группа — объединение активистов, основой деятельности которых стали хельсинские соглашения о защите прав человека, к которым СССР присоединился в 1965 году.

Сотрудники КГБ зачислили обе организации в число пособников иностранных спецслужб. А тех советских граждан, которые сотрудничали с ними — проводили акции в защиту прав человека, передавали западным СМИ и правозащитникам информацию о реалиях жизни в СССР, — всячески преследовали.

Тем не менее диссидентов это не останавливало. "Главное, было ощущение: ты знаешь, что о тебе знают [во внешнем мире и даже за рубежом], — это давало большую духовную силу. У сталинских узников такой возможности не было”, — говорит украинский диссидент Мирослав Маринович, ныне — проректор Украинского католического университета во Львове. Этот идейный борец против насильственной русификации провел семь лет в тюрьме и лагере и три — в ссылке за участие в Украинской хельсинской группе и распространение антисоветской литературы.

Тюрьма и весь мир

Тюрьмы были тяжелым испытанием для диссидентов-интеллигентов. Даже самые незначительные пожелания могли вызвать гнев начальства, которое не давало "политическим” спуску. Но и там у инакомыслящих был шанс привлечь к себе внимание Запада.

К примеру, Маринович вместе с сокамерниками отпраздновал за решеткой религиозный праздник — католическую Пасху, за что все получили по 15 суток карцера.

Об этих репрессиях они написали папе римскому — письмо удалось тайно передать через родственников. Под обращением подписались не только католики, но и православные, а также один иудей. Письмо дошло до понтифика, и тот, по словам Мариновича, даже отслужил мессу, посвященную советским политзаключенным.

Когда Маринович вышел из лагеря, его ожидали еще пять лет ссылки, и тогда уже он сам начал получать послания со словами поддержки от людей из Японии, Италии, Франции. Все они узнали об украинце, отбывающем наказание в глухом казахском селе за свои взгляды, благодаря Международной амнистии.

"Они [правозащитники] устраивали на Западе дикие крики и давили не столько на [руководителя СССР в 1964-1982 годах Леонида] Брежнева — давить на Брежнева было бесполезно, потому что ему или Андропову было все равно, что там происходит, — рассказывает Глузман, — но они давили на свои правительства. Это все происходило в моменты визитов советского руководства на Запад — и срабатывало”.

Так правозащитники добивались послабления режима для политзаключенных или даже вынуждали Кремль освобождать диссидентов. Мариновича, к примеру, выпустили из ссылки на два года раньше срока — в этом он видит заслугу правозащитных организаций.

Неизлечимо здоровые

Тюрьма далеко не самое страшное место, куда советская власть могла упечь людей, не желающих беспрекословно подчиняться решениям съездов ЦК КПСС.

На тот момент в СССР действовало 12 СПБ — специальных психиатрических лечебниц. в них помещали не только настоящих, но и мнимых больных — людей, которые слишком упорствовали в своих антисоветских убеждениях.

Попавших туда истязали жестоко, накачивали сильнодействующими медпрепаратами. А главное — в СПБ не было срока: человек находился там до той поры, пока врачи, действуя по указке КГБ, не решали, что больной "выздоровел”.

Глузман сам косвенно пострадал от СПБ. ведь главной причиной его ареста стала профессиональная деятельность: он, молодой психиатр, осмелился заочно сделать экспертизу психического состояния знаменитого советского диссидента, генерала Петра Григоренко. Бывшего фронтовика и человека, который еще в сталинские времена возмущался репрессиям среди военных, арестовали и признали душевнобольным за критику в адрес советской системы.

Глузман доказал, что Григоренко здоров, причем опубликовал свои выводы в самиздате. Тем самым молодой врач бросил вызов карательной психиатрии, которая в то время была целой системой подавления инакомыслия.

Через СПБ и психиатрические экспертизы, помимо Григоренко, прошли такие известные борцы с коммунистической системой, как уже упомянутый математик Плющ и украинский поэт Василь Стус. А также писатель Владимир Буковский, которого СССР обменял на вождя чилийских коммунистов Луиса Корвалана, переводчица и правозащитница Наталия Горбаневская, Александр Есенин-Вольпин, математик, сын поэта Сергея Есенина.

Когда знакомый врач-фтизиатр, просидевший в спецбольнице девять лет, рассказывал Глузману о том, что происходит в стенах этих лечебниц, киевский диссидент проникся уважением к лагерю строгого режима, где он в тот момент отбывал срок.

"В лагере нас пальцем никто тронуть не мог, ты личность, вокруг тебя друзья. А больницы по уровню репрессий приближались к сталинским и гитлеровским концлагерям”, — говорит бывший политзаключенный. Он вспоминает, что украинского диссидента Плюща в Днепропетровской больнице залечили "до состояния растения”.

В лагере Глузману довелось сидеть вместе с Буковским, где они, бывший пациент и бывший врач психушки, создали уникальный труд Пособие по психиатрии для инакомыслящих, в котором давали советы, как обойти уловки психиатровпалачей и пройти экспертизу так, чтобы тебя не признали умалишенным.

Победители и побежденные

Людей, подобных Мариновичу и Глузману, которые не скрывали своего инакомыслия, в СССР было не так уж и много. В начале 1980-х годов, по данным секретариата Международной амнистии, количество политзаключенных в СССР составляло от 600 до 700 человек, среди которых в разное время украинцы составляли от 25 % до 75 %. А всего, по современным данным, за свою диссидентскую деятельность через советскую пенитенциарную систему за период с 1956 по 1987 год прошло чуть более 8 тыс. человек.

Против этой ничтожно малой доли населения 290-миллионного государства рабочих и крестьян работала огромная карательная машина.

"Я как-то недавно спросил одного бывшего генерала-чекиста, который сейчас уже на пенсии, а тогда работал в Пятом отделении КГБ: "Зачем вы все это делали [сажали в лагеря и психушки]? Почему не попытались работать с нами, найти ключик? — говорит Глузман. — Ведь большинство из нас изначально не мечтали попасть в тюрьму. Просто не смогли сдержаться, чтобы не назвать белое белым, а черное черным. И генерал мне ответил: "Понимаете, а задачи такой не было”.

Работники спецслужбы осознавали, что делают не то, что действительно нужно стране. По мнению Александра Нездоли, генерала КГБ УССР в отставке, автора книги КГБ — рассекреченные воспоминания, в молох карательной машины попало много достойных людей, не представлявших угрозы для безопасности государства.

"Никогда спецслужбы не ориентировались на сантехников и слесарей, а нацеливались на писателей, профессуру, на тех, кто видел, что страна развивается неправильно, и заявлял об этом открыто, — говорит генерал. — Так из величайшего писателя Александра Солженицына сделали врага народа. Мне жалко этих писателей — но что я мог сделать?”

Однако то, что сейчас смущает бывшего генерала КГБ, объяснялось просто: Кремль считал сомневающихся вслух интеллигентов грозным оружием в холодной войне между Западом и социалистическим лагерем.

"Для системы советской, построенной на тотальном контроле за жизнью, даже один человек, который говорит и думает не то, что указывала власть, был вирусом, способным перепортить много народа”, — говорит бывший диссидент Натан Щаранский, высланный из СССР в Израиль.

Глузман подчеркивает, что диссиденты хотя и пострадали от тюрем, психушек и высылок, но схватку с властью выиграли. Правда, это была пиррова победа. "Когда я вернулся в этот советский Киев [из лагеря и ссылки], я ходил по улицам несчастный, безработный, без прописки. Но при этом я ощущал себя победителем. Сегодня я так себя не чувствую: победили другие, — резюмирует психиатр и после короткой паузы добавляет: — Те же и победили”.