В Житомире открылась выставка архивных документов ко дню Победы

Чувства пришли потом, много позже. Был Афган. Была Чечня. Были вчерашние мальчишки, которые возвращались оттуда стариками. В их глазах была боль. Вечная боль памяти, которая не покинет их до конца дней. Были судорожные, захлебывающиеся воспоминания, которые они отдавали той, что умела слушать. Всегда умела. Отдавали и уходили, обретая надежду, что это было не напрасно.Чужая боль становится твоей, чужая душа открывает тебе свою память, а ты должна дать что-то взамен. Не забвение, но хотя бы веру.

А ветераны не рассказывают. Молчат и хранят свою память. Молодые успешные щенки презрительно зовут их старперами, старушенциями и старыми ворчливыми козлами. Молодые успешные щенки озабочены тем как вкусно пожрать, хорошо потрахаться и позвездеть о последней модели Бентли. Молодые щенки забыли, кому они обязаны всем этим. Забыли свое прошлое.

Прошлое смотрит из-за толстых стекол очков, тонкими стариковскими руками поправляют видавший виды плащ и молча отворачивается. Они стали чужими в своей стране. Они, ценой жизни своей и своих близких давшие возможность нам, нынешним, появиться на свет не рабами, а свободными людьми. Они, ветераны, забытые на обочине дороги, по которой катится, скрепя разболтанными шарнирами, Рассея-матушка. Победители, оказавшиеся ненужными в своей стране. Молча доживающие свой век в нищете и беспамятстве.

Но я скажу вам, случись гроза, встань у границ враг - кто поднимется на защиту?

Успешные щенки наперегонки побегут сдаваться на милость победителя, не забывая лобызать землю у ног врага. Им нет веры, их идол Великий Бакс и Верный Евро приспешник его. Обильная вкусная жратва, передача Дом-2 и элитные девки из модельных агентств

И только старики, как прежде, поднимутся стеной, последние выжившие в страшной войне, оденут ордена и пойдут в бой. Свой последний бой. Они будут защищать не президента с его правительством, не марионеточную думу с голосистыми депутатами. Они встанут стеной за свою страну. За свою землю. Потому есть святые вещи, ради который стоит жить и умереть.

9 мая они пройдут по улицам ваших городов, гордые, нестареющие душой ветераны. И в этот день простите им все. Ворчливость, дурной характер, капризы и жалобы. Обнимите и скажите СПАСИБО. Потому что они совершили подвиг, равный которому никому из нас, дай бог, не свершить никогда. Они дали нам право на будущее.

Никогда не забывайте, чем мы им обязаны.

"…Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово "немец" для нас самое страшное проклятье. Отныне слово "немец" разряжает ружье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьет твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя. Он возьмет твоих и будет мучить их в своей окаянной Германии. Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком. Если на твоем участке затишье, если ты ждешь боя, убей немца до боя. Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину. Если ты убил одного немца, убей другого - нет для нас ничего веселее немецких трупов. Не считай дней. Не считай верст. Считай одно: убитых тобою немцев. Убей немца! - это просит старуха-мать. Убей немца! - это молит тебя дитя. Убей немца! - это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!"
(Илья Эренбург, «Красная звезда», 24 июля 1942 года)

"...К вечеру въехали в Найденбург. В городе было светло от пожаров: горели целые кварталы. И здесь поджигали наши. Городок небольшой. Тротуары обсажены ветвистыми деревьями. На одной из боковых улиц, под узорной оградой палисадника лежал труп старой женщины: разорванное платье, между тощими ногами – обыкновенный городской телефон. Трубку пытались воткнуть в промежность.
Солдаты кучками и поодиночке не спеша ходили из дома в дом, некоторые тащили узлы или чемоданы. Один словоохотливо объяснил, что эта немка – шпионка, ее застукали у телефона, ну и не стали долго чикаться".

"Посреди мостовой идут двое: женщина с узелком и сумкой и девочка, вцепившаяся ей в руку. У женщины голова поперек лба перевязана, как бинтом, окровавленным платком. Волосы растрепаны. Девочка лет 13-14, белобрысые косички, заплаканная. Короткое пальтишко; длинные, как у стригунка, ноги, на светлых чулках – кровь. С тротуара их весело окликают солдаты, хохочут. Они обе идут быстро, но то и дело оглядываются, останавливаются. Женщина пытается вернуться, девочка цепляется за нее, тянет в другую сторону.
Подхожу, спрашиваю. Женщина бросается ко мне с плачем.
– О, господин офицер, господин комиссар! Пожалуйста, ради Бога… Мой мальчик остался дома, он совсем маленький, ему только одиннадцать лет. А солдаты прогнали нас, не пускают, били, изнасиловали… И дочку, ей только 13. Ее – двое, такое несчастье. А меня очень много. Такое несчастье. Нас били, и мальчика били, ради Бога, помогите… Нас прогнали, он там лежит, в доме, он еще живой… Вот она боится… Нас прогнали. Хотели стрелять. Она не хочет идти за братом…
Девочка, всхлипывая:
– Мама, он все равно уже мертвый…"

(Лев Копелев, майор советской армии, "Хранить вечно")