105 летний долгожитель из Житомира помнит встречи с царем, Троцким и Буденным

— Папа обожает все острое, блюда обильно посыпает перцем и поливает уксусом, — объясняет 60-летняя дочь юбиляра Людмила Ивановна. — Ни дня не может обойтись без сала. Доктор сердится на него, говорит, что нигде не видел такой странной диеты для долгожителя, дескать, в столь солидном возрасте категорически нельзя употреблять много жирного и острого. А папа без этого просто жить не может. Когда я по настоянию врача убираю со стола солонку, перечницу, уксус и не покупаю сало, папа ест неохотно, начинает хандрить. Категорически не согласна с медиками! Считаю, что каждый человек должен питаться не «как положено», а так, как ему подсказывает организм.

— Если утром не съем кусок хорошенько поперченного сала, весь день для меня испорчен, — признается 105-летний Иван Якимчук. — А так чувствую себя 18-летним юношей. Хочется летать, во всем принимать участие. Сил еще много. Конечно же, своим здоровьем, состоянием души обязан дочери, которая обо мне заботится.


Проживший долгую жизнь Иван Никифорович Якимчук пережил не одну войну и считает, что более страшного горя в мире нет (фото с сайта Житомирского горсовета)
 

У Ивана Никифоровича, кроме дочери, есть внук, внучка и три правнука. В последнее время юбиляр все больше сидит у телевизора и внимательно следит за новостями.

— Что вы думаете о сегодняшней ситуации в стране? — спрашиваю у долгожителя.

— Я уже стар, поэтому имею право считать себя мудрым, — отвечает Иван Никифорович. — Война — огромное горе для всех. То, что происходит сегодня, вызывает сожаление, удивление, разочарование и боль. Россия хочет нас побороть. Наверное, сам Гитлер был бы в шоке, узнав, что русские воюют против украинцев. Раньше мы сидели в одних окопах, считались братьями. Мне страшно и горько узнавать о потерях с обеих сторон. Но простые люди в этом не виноваты. Думаю, обычные граждане России не хотят воевать с Украиной, их заставляют. Не знаю, что с ними делают, только они убивают не по собственной воле. Не нужно их за это проклинать. Нужно понять, надоумить, остановить. Сделать это мирным путем. Не стоит рассчитывать на поддержку извне. Европа и Америка как будто на нашей стороне, но мы пока не ощутили от них реальной помощи.

…Родился Иван Якимчук в январе 1910 года в селе Сербы Емильчинского района Житомирской области в семье дворянина. Его отец был полковником царской армии и получал приличное жалованье, поэтому мама не работала. В их особняке в селе Соколов сегодня находится средняя школа. Среди прямых родственников долгожителя — известнейшие в ту пору фамилии Мезенцевых и Терещенко.

Когда в 1914 году началась Первая мировая война, отец маленького Ивана ушел на фронт. Семья Никифора Якимчука — жена и двое сыновей — отправилась в Ковель Волынской области, где царскому полковнику дали квартиру. Спустя год Любовь Корниловна получила известие о том, что в город прибывает эшелон с ранеными, сопровождать которых будет ее муж.

— Мама взяла нас за руки и повела на вокзал, — вспоминает Иван Никифорович. — Военный эшелон уже прибыл, раненых на носилках выносили из поезда. Неожиданно мама воскликнула: «Царь?!» Николай II выступал перед бойцами, которые ожидали отправки на фронт. Он просил людей защитить родину, не отдать ее на поругание немецким солдатам. Царь стоял метрах в трех от меня, и я хорошо смог его рассмотреть. Это был очень красивый мужчина средних лет с маленькой бородкой и усами, одетый в военный мундир, на котором красовались ордена и широкая лента через плечо. Царь стоял со своей дочерью. Ей было лет семнадцать. Пока Николай II выступал, она раздавала раненым пряники и конфеты. Сладости несли в огромной корзине две монашки. Царская дочка брала горстями лакомства и клала их на носилки рядом с раненым.

Мать Ивана, узнав, что муж не приехал, забрала детей и отправилась домой. Полковник увидел родных лишь через год: его откомандировали в город Новоград-Волынский готовить новобранцев к отправке на фронт, и он взял с собой семью.

— Нам дали просторную квартиру на Бульварной улице, — продолжает Иван Никифорович. — Город мне понравился, он был довольно респектабельным и многолюдным. Я поступил в мужскую гимназию. Женская гимназия была неподалеку. Помню, как наблюдал из-за угла за аккуратными и гордыми девочками, которые после занятий неспешно шли домой.

В 1917 году в город пришли «красные». Начались грабежи и разбои, дети уже не ходили по улицам без сопровождения взрослых. Спустя год город заняли петлюровцы, которые безжалостно уничтожали местных жителей и жгли город. Помню, в 1918 году в ночь перед Пасхой они устроили варфоломеевскую ночь. По городу ходили вооруженные петлюровцы и в упор расстреливали евреев. Где найдут мужчину или женщину еврейской национальности, там и убьют — на улице, в доме, погребе, сарае… Самое ужасное, что в последующие несколько дней они запретили хоронить убитых. И только после вмешательства главного врача госпиталя и врача нашей гимназии местные жители смогли наконец по-человечески похоронить безвинно убиенных.

Через какое-то время город снова заняли «красные». Но от этого легче не стало. Было разрешено каждому жителю, даже ребенку, носить оружие. Мирные обыватели стали стрелять друг в друга по малейшему поводу. Помню, был случай, когда ученик в классе навел на учителя револьвер только за то, что тот оставлял его на второй год. Видимо, такое положение вещей людям надоело, потому что в городе появилась группа добровольцев, называющих себя «соколовцами». Они возобновили порядок и до августа 1918 года не пускали в Новоград-Волынский ни «красных», ни петлюровцев. В 1919 году город заняли немцы, а в 1920-м — польские войска.

К тому времени я уже окончил гимназию. Самое интересное, что занятия в гимназии продолжались при любой власти. Наша семья с 1917 года вынуждена была скрывать свое дворянское происхождение. «Красные» без суда и следствия расстреливали семьи «золотопогонников» и титулованных особ-аристократов. В городском саду вырыли яму, в ней и хоронили дворян. Я бывал на том месте и был потрясен увиденным: из неглубокой могилы выглядывали руки, ноги и головы окоченевших трупов.

Понимая, что ожидает нашу семью, горячо любящие друг друга родители вынуждены были разойтись, чтобы сохранить жизнь мне и брату. Через много лет, в 1937-м, родственники отца нашли нас и сообщили, что он расстрелян. Признаюсь, я тоже очень долго не решался открыть семейную тайну детям и внукам.

— При какой власти людям жилось легче, а при какой — не­вмо­готу?

— При царе было неплохо: порядок, спокойствие, работа. Правда, пьяниц развелось очень много. Они валялись в канавах буквально на каждом шагу. В лавках в то время практически все продавалось, а деньги имели настоящую цену. К примеру, в 1915 году за копейку можно было купить кило картофеля или один помидор. Лимон стоил три копейки. Килограммовая буханка хлеба продавалась за 7 копеек. Домашняя курица обходилась в 18 копеек, а килограмм свинины или говядины — 20—25 копеек. Фунт (почти полкилограмма. — Авт.) печенья или конфет стоил рубль. Это было очень дорого, и не каждый мог себе позволить такую роскошь. Человек, у которого в кармане было 10 рублей, считался настоящим богачом. Я не знаю, сколько получали в то время учителя и врачи, но, помню, жили они лучше всех и пользовались огромным уважением. Прохожие даже снимали перед ними шляпу. Да, хорошие были времена…

А вот сталинский период запомнился жуткими репрессиями. Уничтожали офицеров, помещиков и кулаков. Колхозы строились за счет имущества расстрелянных или сосланных на Колыму людей. Чтобы скрыть свое происхождение, нам приходилось часто менять место жительства. Так мы оказались в Житомире.

— С приходом к власти Хрущева стало легче?

— Он освободил из лагерей тысячи людей. При нем народ наконец-то смог легко вздохнуть. При Брежневе… При нем было не так плохо. Хотя я никогда не любил советскую власть. Но вот Горбачева не могу вспомнить добрым словом. Считаю, что он бездарно провел свою пресловутую перестройку.

— Кого из советских лидеров, военачальников вам удалось увидеть?

— Троцкого — в 1918 году в Новоград-Волынском. Он выступал с речью на местной мебельной фабрике. Потом эту фабрику преобразовали в театр имени Троцкого.

Посчастливилось увидеться и с Буденным. В июне 1920-го Первая конная армия выбила из Новоград-Волынского поляков. Времена были неспокойные, и мама отправила меня с братом к крестной, живущей в селе. По стечению обстоятельств Буденный для постоя выбрал дом тети Груни. Тетя была богатой, они с мужем занимались пчеловодством и имели более трехсот пчелиных ульев! Буденный пробыл у тети Груни несколько дней. Это был молодой и довольно привлекательный мужчина. Очень веселый и задорный. Мне запомнились его огромные, растянутые в разные стороны, похожие на тараканьи, усы. Крестная имела лошадей и красивейшей породы жеребца. Ох и понравился он Буденному! Но тетя и слушать не хотела о том, чтобы его обменять или продать.

Хочу отметить, что красноармейцы во главе с Буденным ничего не брали без спросу и вели себя в селе очень скромно. Люди, насмотревшиеся на разную власть, были приятно удивлены. Буденный мгновенно реагировал на жалобы, мог даже избить провинившегося красноармейца. Помню, как однажды боец случайно зацепил винтовкой кипящий самовар и опрокинул его на ноги моему брату. Как Буденный бил этого солдата! Тетя не выдержала и заступилась за красноармейца.

Дважды приходилось видеть Ворошилова. Первый раз — в Киеве, в 30-е годы, на сельскохозяйственной выставке, на которую я пригнал свой трактор. Второй раз — в Москве, в театре.

— А в армии вы служили?

— Служил. Во флоте на Дальнем Востоке. Как-то попал в караул, ожидались высокие гости. Гляжу, среди высокого морского начальства ко мне, дежурному, идут Молотов, Калинин и Каганович. Я узнал их по портретам. Мне запомнилось, что Калинин каждые два шага останавливался и зачем-то оглядывался — то через левое плечо, то через правое. Молотов шел уверенно, с высоко поднятой головой. Они с Кагановичем выступили перед моряками с речью. После их визита был уволен и отправлен на Колыму первый начальник штаба флота. Командующего Тихоокеанским флотом объявили врагом народа. Много тогда полетело голов…

Демобилизовался и вернулся в Житомир, работал начальником автоколонны в Главном управлении авиационного строительства (ГУАС). Мы строили военные аэродромы. Когда началась война, поспешил в военкомат, но там объяснили, что военному моряку пока нет работы на фронте, зато найдется в тылу врага, который буквально наступал на пятки. Сказали прямо: предстоит создать подполье, организовать партизан. Вскоре это было нами успешно проделано.

Хочу сказать, что пережил не одну войну и знаю, что нет ничего более ужасного. Нет ничего горше потери друзей, которые спасли тебе жизнь в бою. Нет ничего страшнее плача матери, которая потеряла своего ребенка…

Ленина Бычковская, газета «ФАКТЫ»