Как волонтеры помогают украинским беженцам выбраться из российских фильтрационных лагерей. ФОТО

Украинцы рассказывают, что их насильно вывозят в «фильтрационные лагеря» в ДНР, а затем — в Россию. Во время «фильтрации» сотрудники российских спецслужб снимают отпечатки пальцев, ищут татуировки, изучают содержимое телефонов и выясняют связи беженцев с ВСУ. Волонтеры из России и Украины, уехавшие в Грузию, помогают беженцам выбраться из этих лагерей в свободный мир.

Россиянке Марии Белкиной (на фото), которая координирует работу волонтеров, всего 20 лет. Четыре года назад она переехала в Тбилиси вместе с родителями, которые открыли в центре города небольшой отель. Последнее время девушка работала HR-специалистом и училась в РГГУ. В марте отчислилась — не устраивало качество дистанционного образования и отношение вуза к студентам, которые выступили против войны. Маша и раньше занималась волонтерством — собирала мусор на Тбилисском море (местном водохранилище. — Прим. ред.), ездила в приюты для бездомных животных, отвозила лекарства грузинским семьям, которым не хватает денег. Сейчас ее основная работа — это помощь украинским беженцам, которые спасались из осажденного Мариуполя через российские фильтрационные лагеря.

Ночью 31 марта Маша с волонтерами доставила мариупольскую семью из России в Грузию через Северную Осетию. Ситуация была тяжелой:

• у женщины — три осколочных ранения и сквозная рана в ноге,
• у ее сына — осколочное ранение в районе левой лопатки.
• Никто не знал, доедут ли они живыми (медицинские справки, которые членам семьи выдали в торезской больнице, есть в распоряжении редакции. — Прим. ред.).

Спустя несколько дней корреспондентка The Village Алена Дергачева вместе с Машей съездила к раненым жителям Мариуполя, прошедшим через «фильтрацию».

Как появился проект Volunteers Tbilisi, с которым работают тысячи человек

«Семья из восьми человек выехала из Мариуполя в сторону России, потому что другого пути не было. Они попали в „фильтрационный лагерь“ в поселке Безыменное недалеко от Новоазовска, где им сначала промыли и забинтовали раны, а после долго допрашивали», — объясняет Маша.

После этого семью увезли в еще один лагерь в Таганрог, откуда с помощью волонтеров удалось выбраться в Ростов-на-Дону на такси и пересесть в поезд до Владикавказа. На вокзале их встретил и перевез через границу грузинский водитель. Когда он привез мариупольцев к волонтерам в Тбилиси, Маша посадила их в машину до небольшого города на юге Грузии, где им нашли хирурга, жилье и питание. Для 20-летней Белкиной это был первый опыт организации такой сложной перевозки.

«Из машины вышли буквально зомби — люди, шатающиеся от недостатка сахара в крови, с абсолютно белой кожей. Мужчина, маму которого ранило, стоял с табуреткой в руках. В багажнике не было места, поэтому я аккуратно спросила: „Простите, а зачем вам табуретка?“ Он удивился: „Мама почти не ходит, поэтому мы ее сажаем на табуретку, чтобы она отдыхала“. Я не совсем поняла: „Не переживайте, мы найдем вам новую сразу, как доедем до места, только давайте мы вашу брать не будем, а то она не влезает в машину“. Тогда он поднял глаза и ответил, что эта табуретка — все, что осталось от его жизни. Этого я никогда не забуду», — говорит Белкина.

Через три дня мы встречаемся с Машей в кафе Fork в Тбилиси. Это небольшая сеть, которая активно принимает на работу украинцев. За соседним столиком как раз собеседуют мужчину на должность повара.

Всего, по подсчетам проекта Volunteers Tbilisi, с начала [пропущено слово] в Грузию эвакуировалось более 2 тысяч украинцев. Для большинства страна становится перевалочным пунктом, откуда можно уехать к родственникам в Польшу, Германию, Францию, но некоторые остаются здесь.

«Мой молодой человек Вася — украинец. Его семья живет в крохотной деревне в Житомирской области в 20 километрах от военных частей. Остаться в стороне от войны мы просто не могли. Уже 24 февраля было понятно, что поток беженцев в Грузию будет большим, а страна к этому совершенно не готова, — говорит Маша. — Поэтому мы создали проект, который сможет не только собирать финансовую помощь, но и работать руками — раздавать гуманитарную помощь и горячие обеды. Спустя полтора месяца после появления в телеграме чата Volunteers Tbilisi с нами работают уже 1 350 волонтеров».

 
Из машины вышли буквально зомби — шатающиеся от недостатка сахара, с абсолютно белой кожей

Проекту ежедневно поступает по десять заявок от украинцев, которые просят вывезти их из России, — горячую линию пришлось перевести в круглосуточный режим. Работают прямо в кафе — здесь довольно тихо и волонтеров кормят бесплатно. «Надо чем-то жертвовать и поддерживать людей», — объясняет владелец заведения Максим.

Маша сама покупает мариупольцам билеты, если у них нет такой возможности, договаривается с проверенными водителями, находит жилье, помогает заселиться, ищет врачей и привозит продукты.

Как Оля из Бучи стала волонтером

«Хотелось бы не к раненым ехать, а горами любоваться, на лужайке с коровками лежать. Когда этот пи*дец уже закончится?» — спрашивает волонтерка Оля Яковенко, когда мы 2 апреля едем навестить семью из Мариуполя. Останавливаемся на деревенском рынке в Хашури — здесь жарко и пыльно. Покупаем вещи по списку: две кастрюли (побольше и поменьше), терку, веник с совком, стиральный порошок. Долго ищем мочалки, но так и не находим.

Дорога занимает почти четыре часа. В пути Оля несколько раз срывается на крик и плачет — она родилась и выросла в Буче под Киевом: накануне СМИ опубликовали шокирующие кадры оттуда — братские могилы и тела погибших мирных жителей со связанными руками, лежащие на дорогах. Весь день Оле пишут родственники и друзья из освобожденного города — до этого у них почти не было связи и возможности выходить на улицу.

«Пять дней назад российские военные убегали от наших огородами, забежали во двор к моим родителям, вытащили их на улицу и прикрывались ими от снайперов. До этого мама с папой месяц сидели в доме с разрушенной крышей — он у нас над грунтовыми водами, поэтому подвал не вырыть. C ними были бабушка и дедушка, которых забрали из пятиэтажки. Мужа моей подруги расстреляли, когда он спустился в гараж набрать картошки и консервов для детей. Его еле опознали и там же во дворе похоронили. Мне рассказывают про насилие над женщинами и детьми. Что нам с этим делать?» — продолжает Оля. О событиях в Буче она говорит непрерывно.

Оле 33 года, раньше она организовывала туры из Украины в Грузию для туристов, пять лет назад переехала в Тбилиси.

«Я Буче помогаю тем, что занимаюсь волонтерством здесь — у меня появились контакты, через которые я могу попросить для жителей родного города гуманитарную помощь без очереди. В Бога я перестала верить, но что-то во Вселенной, видимо, сработало, и я получила вознаграждение — мои родители выжили в этом аду», — говорит девушка. Оля спит не больше шести часов в сутки, в остальное время закупает продукты, развозит обеды и ищет отели и квартиры для беженцев. «Пью транквилизаторы. Без таблеток схожу с ума и впадаю в истерику, начинаю рыдать — перед глазами мертвые замученные тела», — признается она, сдерживая слезы.

Оставшуюся часть дороги мы слушаем грустные украинские песни. Маша иногда подпевает, постоянно прерываясь на звонки от беженцев и волонтеров.

Мы петляем по улочкам, проезжаем древнюю крепость и находим двухэтажный дом, куда поселили мариупольцев. Поднимаемся на верхний этаж по крутой лестнице. На кухне стоят пакеты с консервами, макаронами, крупами, печеньем и ящики с овощами.

К нам выходит Анастасия (имя изменено по ее просьбе) — ей 53 года, у нее голубые глаза и седые кудри. Передвигается на костылях. У женщины три осколочных ранения и сквозная рана в ноге. «Бегаю уже, но медленно», — отвечает она на вопрос о своем самочувствии.

В местной больнице ей удалили осколок в лодыжке, но другие два — в плече и в бедре — не смогли достать. «Они должны прижиться, как этот», — указывает она на черную крапинку, больше похожую на родинку, на левой щеке. Затем просит мальчиков закрыть глаза, приспускает штаны и показывает осколок на внутренней стороне бедра — он выглядит как большой черный синяк. Рядом артерия, поэтому удалять его опасно.

«И здесь у меня ранение, — показывает Анастасия на плечо, — если бы руку чуть по-другому поставила — попало бы прямо в сердце».Ее сын Евгений, тоже с яркими голубыми глазами, настораживается, узнав, что с ним говорят российские журналисты. По его просьбе имена остальных беженцев в этом тексте тоже изменены.

Маша приехала сюда не просто отдать кастрюли и терку с веником — ей нужно выяснить, через что прошли мариупольцы: на основе их рассказа она составит инструкцию для других беженцев. Не менее 40 тысяч человек вывезли из Мариуполя насильно, причем посчитать всех проблематично, потому что у людей отбирают документы — об этом 27 марта рассказала вице-премьер Украины Ирина Верещук. Россия утверждает, что украинцев эвакуируют в РФ добровольно. «У людей два варианта — остаться в стране, которая разрушила их дома и жизни, либо выбираться», — отмечает Маша.
 

На спутниковых снимках американской компании Maxar Technologies виден палаточный городок в Безыменном — поселке, подконтрольном ДНР, на берегу Азовского моря — это и есть один из «фильтрационных лагерей», куда мариупольцев вывозят в том числе насильно. Такие же лагеря есть на территории России, например в Таганроге. Украинцев размещают не только в палатках, но и в школах, домах культуры или спортзалах, а затем по очереди вызывают на допросы.

Государственная «Российская газета» 21 марта писала, что проверки в Безыменном, чтобы «украинские националисты, замаскированные под беженцев, не просочились в Россию», прошли 5 тысяч человек. 28 марта Минобороны заявило, что «из опасных районов Украины, ДНР и ЛНР» в РФ эвакуировали около 470 тысяч человек; 11 апреля источник ТАСС рассказал, что почти 740 тысяч человек из Украины и Донбасса, включая 141 тысячу несовершеннолетних, пересекли границу с Россией. Омбудсмен Украины Людмила Денисова также говорит о 700 тысячах вывезенных украинцах и обвиняет Россию в похищении детей. РФ эти обвинения отвергает.

Побег из горящего Мариуполя на тележке для овощей

«Двадцать шесть суток мы почти не выходили из дома и жили в полной темноте: снаружи окна закрыли оцинкованными листами, изнутри — завесили одеялами на случай, если выбьет окна. Внучке стелили спать под журнальным столиком. Сверху на него клали подушку, чтобы защитить от обвала. Электричество и отопление пропало в первые дни. Еду готовили на костре под обстрелами. Нам повезло: у нас были запасы — знаю, что многие жители голодали», — рассказывает Анастасия.

В часовых перерывах между бомбежками бежали к соседям — взять воды, узнать, живы ли, есть ли раненые, продолжает 48-летняя Татьяна.

Она бежала из Мариуполя вместе с мужем Александром и 25-летней дочерью Олесей (Анастасия — ее крестная мама): «Не было никакого ближнего боя — нас бомбила мощная техника с воздуха и моря. Видели мельком только военных из ДНР, которые удивлялись, почему мы не рады, почему проклинаем их и желаем им смерти. Они же пришли нас „освобождать от нацистов“, „протягивать руку помощи“!»

Хотя родственников не вынуждали выезжать именно в Россию, выбора у них не было. Мариуполь разделен на левый и правый берега рекой Кальмиус. Чтобы выехать в Запорожье, нужно перебраться с левой стороны на правую — это примерно 23 километра. Без света и связи узнать, не заблокированы ли мосты, было невозможно. На машине под постоянными обстрелами ехать опасно для жизни, тем более асфальтированных дорог в Мариуполе не осталось — только проулки, поясняет Анастасия.

Бежать решили все вместе, когда Анастасию и Евгения ранило во дворе их дома — рядом разорвался снаряд. А за день до этого на Александра упал провод и сломал ключицу. Он успел сходить в мариупольскую поликлинику — шел 2,5–3 километра извилинами. Его осмотрел интерн и сказал: «Руку поднимаешь, и слава богу». Позже выяснилось, что кость смещена на семь сантиметров — нужна операция.

«В больницу стекались люди без крова, чтобы переночевать. Электричество нужно было, чтобы оперировать, поэтому рядом со зданием стоял генератор. Его обстреливали из миномета, а вокруг лежали тела. Когда маму (так Анастасию называют в обеих семьях. — Прим. ред.) ранило, было понятно, что везти ее в эту больницу нет смысла», — вспоминает мужчина.

21 марта собрали детей (младшая дочь Анастасии — в восьмом классе, а внучка — дошкольница), вещи и документы. Раненую женщину погрузили в большую тачку для овощей. «Пошли до улицы Воинов-освободителей — там уже были войска из ДНР. Оттуда еще километров 6-10 добирались пешком до пункта пропуска», — рассказывает Евгений.

На блокпосту Александра спрашивали: «Почему ты такой желтый — больной, что ли?», «А как вы жили последние восемь лет?», «Как относитесь к Владимиру Путину»?. Потом взрослым раздали хлеб и воду, детям — киндер-сюрпризы. Анастасии обработали и забинтовали ногу. Поверхностно проверили документы и без очереди посадили в автобусы — из-за ранений. Куда повезли — не сказали. Татьяна только в пути осознала, что из города с детьми и мамой на тачке они шли по минированному переулку.

«Фильтрационные лагеря»

Семью привезли в поселок Безыменное — в лагерь для беженцев. Поселили в вестибюле Дома культуры, где стояли кровати с матрасами и одеялами. Кормили три раза в день простой едой из соседнего кафе. У мужчин забрали паспорта и сказали ждать проверки.

«Мы приехали где-то в 16:00, а проверка началась часов через пять. Мужчин раздевали догола — осматривали синяки, ссадины и запрещенные татуировки (например, с трезубцем или гербом Украины; в повреждениях на теле пытаются распознать следы от оружия и долгого ношения амуниции). Спрашивали: „Служил?“, „Связан с ‚Азовом‘?“, „Где был в 2014 году?“, „Есть ли транспортные средства?“, „Есть ли знакомые в армии или госструктурах?“» — рассказывает Евгений. Допрашивали, по его словам, люди в джинсах и черных куртках без опознавательных знаков — никто не представлялся. Изучили фейсбук (Meta Platforms Inc. признана российскими властями экстремистской, ее деятельность запрещена): у крестной дочки Евгения разрушили дом — она по этому поводу написала: «Убирайтесь, орки». Про нее сразу стали задавать вопросы. Пересмотрели контакты, фотографии, сообщения. У жены Евгения, которая работала в ломбарде, интересовались, принимала ли она ценности у украинских военных.

«В Безыменном мы прожили три дня. На четвертый всех снова посадили в автобус и отправили в город Торез на „фильтрацию“. Это слово всех пугало — непонятный, грубый термин, которым пользуются российские военные. По каким признакам нас будут фильтровать? По национальным? На деле снова долго проверяли документы, сняли копии паспортов и свидетельств о рождении детей, взяли отпечатки пальцев. Спрашивали, где мы работали, с кем проживали», — продолжает Евгений. Еду и теплую одежду украинцам раздавали в местной школе.

«На следующий день мы наконец-то попали на рентген и узнали, что маме нужна операция. Ей сделали перевязку, дали антибиотики. Но чтобы вы понимали местный уровень: в больнице женщина протерла использованный скальпель ваткой и хотела им удалять мне осколок возле позвоночника — я отказался», — добавляет Евгений.

Статус беженца в Грузии ничего не дает

Классная руководительница дочери Анастасии оказалась в Тбилиси, когда началась война Семье удалось с ней списаться, и она познакомила их с Машей и Олей, которые помогли семье выехать из России.

«Какие у нас планы? Интересный вопрос. Прийти в себя. Планы были, когда мы были дома. Но они закончились. Живем одним днем: сегодня — в одном месте, завтра — вероятно, в другом, — отвечает Анастасия. — До меня до сих пор не дошло, как в наше время это все случилось. Интернет, технологии, и вдруг — бомбы с минометами. Ну, захватили они эту территорию — а что они будут с ней делать, если сами же там все уничтожили? Восстанавливать? Нет, конечно. Они и у себя восстановить не могут…»

Евгений уверен, что семья однозначно вернется в Украину:

«Это наша земля. Даже если от нее останется хотя бы один город — мы поедем домой. Не будет там ничего — отстроим. Руки и голова для этого есть». Анастасия переживает, что ей будет сложно выучить новый язык, и спрашивает у волонтеров, могут ли беженцы работать в Грузии.

Белкина объясняет, что статус беженца в стране ничего не дает — социальные выплаты мизерные. Проще оставаться туристами — в этом случае с работой тоже могут быть сложности, но найти ее реально: «Я думала, будет хуже. Здесь важен язык, но грузины идут на уступки: если, например, владелец фирмы говорит на русском, он возьмет к себе украинца, если тому не нужно будет напрямую общаться с грузинскими клиентами. Вакансии предлагают разные — от сварщиков до директоров ресторанов».

«Можете сфотографировать мои мариупольские носочки», — смотрит на меня Анастасия после разговора с Машей. Пока я фотографирую раненую ногу, спрашиваю: «Много вы плакали за последний месяц?» «Вообще не плакала», — отвечает женщина, утирая слезы.

Евгений выходит покурить на балкон вслед за нами. Фотографироваться даже со спины отказывается: «Если бы вы были украинской корреспонденткой, тогда может быть. А у России нет ничего хорошего. Не понимаю, как россияне терпят свое правительство».

Когда Маша увидела мариупольцев во второй раз, ей стало легче — они выглядят более здоровыми и бодрыми, чем четыре дня назад: «Тогда Евгений отказывался верить, что им помогают, и спрашивал: „А нас точно ждут? А нам точно будет где жить? У нас точно будет еда?“» — говорит волонтерка.

На обратном пути Оле звонит еще одна жительница Мариуполя Елена (ее имя мы тоже изменили), которая хочет эвакуировать семью в Грузию. Волонтерки 25 минут консультируют ее по громкой связи.

Два сына и муж Елены лежат в больницах в разных районах Донецка. Старший перемещается на инвалидном кресле. Попробовал встать на костыли, но больше трех минут не выдержал: у него осколки в лодыжке, колене и бедре. Среднему сыну сшивали нос и челюсть — осколок вошел в одну скулу, прошел через голову и вышел с другой стороны, задел нервы глаза. Он одним глазом различает только буквы на верхней строчке. Еще у него осколок у селезенки, который не смогли достать, и в большом пальце — его можно вынуть, но врачи боятся, что не получится, и придется ампутировать. Указательный палец уже ампутировали. У мужа сквозное ранение почти в паху. В Донецке им ничем не могут помочь.

«Мы — я, мама и дочка — прошли „фильтрацию“ в Безыменном. Я хочу забрать сыновей и мужа и отвезти в Грузию. Бабушка у нас со склерозом — ничего не слышит, ничего не понимает и вообще как дитя годовалое. Если все-таки мы решим ехать на машинах?.. У нас их две… недавно купленные. Они без стекол, все в дырках, но ездят. Это все, что у нас осталось…» — говорит Елена. Маша рассказывает, что важно найти конкретный адрес в России, почистить телефоны, не принимать денег от российской стороны, советует безопасные маршруты из России в Грузию. Она убеждает Елену: «Мы готовы принять вас в любое время дня и ночи. Обеспечим безопасность. Здесь отличные врачи, которые лечат украинцев бесплатно. Ваша главная задача — выбраться».

Когда Маша кладет трубку, радуется, что женщина под конец рассмеялась, почувствовав поддержку. Через два дня благодаря рекомендациям волонтерок семье удалось выехать в Ростов-на-Дону — сейчас они направляются в Грузию.

Гуманитарная помощь на брошенных фурах

Помимо помощи беженцам, проект Volunteers Tbilisi отправляет гуманитарную помощь в Украину. В Грузии застряли украинские дальнобойщики — разгрузились, но уехать обратно из-за войны не смогли. Некоторые срочно улетели домой к семьям, побросав фуры. А кто-то остался жить прямо в грузовиках — денег на билеты не было. «Мы кормили и обеспечивали душем человек 80. Собирали деньги, чтобы заправить их фуры бензином — нужно было 1,5–2 тысячи долларов для одной машины. План был такой: и домой доедете, и гуманитарку отвезете. И он сработал: после 6 марта мы вывезли более 600 тонн жизненно необходимых лекарств, медтехники, включая аппараты ИВЛ, еды, гигиенических средств — тампонов, прокладок, памперсов, теплой одежды, фонариков», — рассказывает Белкина.

Склад, где сортируют гуманитарную помощь, работает ежедневно, Маша знает там каждого волонтера — может сказать, кому из них нужно две порции обеда.

Чат Volunteers Tbilisi полностью русскоязычный — украинцы и россияне спасают беженцев вместе. Разногласия между ними бывают только по поводу нюансов в организации волонтерской работы. Все согласны, что в пункты с гуманитарной помощью не стоит приносить продукты российского производства — для украинцев, пострадавших от войны это может стать триггером — принимать помощь из рук врага многие отказываются. Грузины тоже помогают проекту: «Недавно нам неожиданно привезли 750 килограммов картошки из Местии. Это Верхняя Сванетия — оттуда восемь часов дороги до Тбилиси по горам. Такая была инициатива от их муниципалитета — собрали что могли», — заключает Белкина.

«Наша инициатива не зарегистрирована — мне, как россиянке, сложно открыть в Грузии благотворительный фонд. Поэтому живем полностью на пожертвования, и с финансами бывает туго. Пара закупок для пункта с гуманитаркой, две-три оплаченных машины с бензином, чтобы отвезти людей в убежище, — это уже тысяча лари (по курсу на 6 марта это около 26,4 тысячи рублей. — Прим. ред.). При этом главная проблема — все-таки не деньги, а время», — говорит Маша.

Волонтеры раздают одежду и еду украинцам на улицах Палиашвили и Гришашвили, подбирают им психологов, которые готовы консультировать бесплатно — у проекта уже сформирован список из 50 специалистов в разных странах. Также Маша и единомышленники проводят мероприятия для детей, которые из-за войны лишились детства. Последним был праздник весны — призывали тепло.

Текст и фотографии: Алена Дергачева, The Village