Строители из России едут на заработки в оккупацию — в разрушенный Мариуполь. Что у них в голове? Собрали рассказы этих людей

Во дворах еще оставались свежие могилы, когда в мае Россия начала планировать новый город на месте разрушенного украинского Мариуполя. В июне отправили первых строителей — обычных мужчин, большинство из которых ничего не слышали о тысячах убитых мирных и не знали, где вообще находится «Азовсталь».

Тем не менее они знали, что идет война, что этот город был захвачен. Многие из них вторят пропаганде, называют захват «освобождением», а стройку на пепелище — «восстановлением». Уже на месте они столкнулись со страшной реальностью, которую им не показывал телевизор.

• Что они говорят своим семьям?
• Что слышат от оставшихся мариупольцев?
• Сколько им платят?
• Почему они вообще согласились?

 

Андрей, 45 лет, Петрозаводск

Зарплата: 204 тысячи рублей в месяц. Приехал в оккупированный Мариуполь в числе самых первых российских строителей. Мы приводим его рассказ в виде прямой речи.

Нас почему и гнали туда в первую очередь — мы экскаваторщики. Надо было быстрее начинать, а без экскаваторщиков ничего не сделаешь.

Так-то у меня уже возраст не тот по вахтам ездить: 45 лет, семья, второй ребенок маленький. Устроился в фирму, которая возводила судостроительный завод. Первый этап — три года, второй — шесть, можно было работать и работать. А потом в мае приходят и говорят: «Загоняй экскаватор на трал, скоро едем в Мариуполь». Если бы заранее сказали, я бы, может быть, другую работу нашел. Но ничего, вроде зарплату нормальную дали: было 400 рублей в час, а стало 680.

«Мы бы своих туда не пустили»

Границу пересекли, сразу появились блиндажи, воронки. Остановились в Макеевке ночевать. Там показывало и наше телевидение, российское, и украинское. Интересно было новости сравнивать. На Украине говорят: «Победа» (Здесь и далее мы оставили речь Андрея без изменений, включая неполиткорректные речевые обороты. Они не отражают позицию редакции — Прим. ред.), и наши говорят: «Победа!». Кто тогда проигрывает — непонятно.

В Петрозаводске у нас был кран, экскаватор-погрузчик, большой экскаватор — угнали все туда. Фирма активно закупалась: целая куча самосвалов, «миксеров» (бетоновозов. — Прим. ред.) ушли на Украину. Потому что в Мариуполе ничего в аренду взять невозможно, там если техника какая-то и была, то она разбита.

Донецк более-менее целый был. Но видно, что недавно прилетел снаряд в дом, пожарные его тушили рано утром. Мариуполь весь разбит. В город заезжали ночью — по дороге стекло в своем автобусе выбили. Пацаны не увидели кабель, там же троллейбусные, трамвайные провода висят над дорогой.

 

Я, честно говоря, когда ехал, даже не знал, что в Мариуполе было. Я дома «Звезду» в основном смотрю, слышал, что бои тяжелые на «Азовстали», но даже не знал, что это в Мариуполе. Как-то меня особо эта тема не цепляла — воюем и воюем. А тут оказалось, что «Азовсталь» — это прямо рядом с нами. По телевизору сказали, что все зачищено, но это просто нереально было: мы 11 километров ехали мимо «Азовстали», это настолько здоровый завод, что зачистить нельзя. Первый месяц постоянно были выстрелы, взрывы.

Я жене сначала даже фотографии города не скидывал, ее подруги и так говорили: «Мы бы своих туда не пустили». Кто-то подумал, что это прикрытие, якобы больницу строим, а на самом деле поехали воевать. Потом уже, когда выложил фотографии котлована, поверили.

«Как клюшки для гольфа»

Люди там настолько ко всему привыкшие. Как-то смотрим: собачонка человеческую руку, сине-черную такую, тащит мимо остановки. Там люди стоят, дети, увидели — и отвернулись. Для них это как будто в порядке вещей, а мы, конечно, удивились. Там девятиэтажки разрушенные, их же сразу не уберешь, под ними еще столько трупов будет! Собачка где-то и вытащила.

Как приехали, нам сказали морг рушить. Я думаю, дай-ка посмотрю, что внутри — захожу, а там нога человеческая лежит, отрезанная выше колена, культя тряпьем обмотана. Вызывали службу специальную, они приехали, забрали эту ногу. Иду дальше — а в ведре руки воткнуты, три или четыре, как клюшки для гольфа.

Я один раз в 20 сантиметрах от мины проехал экскаватором. Площадку прошли саперы до этого, но там были густые кусты, я предполагал, что там что-нибудь может быть, потому что нереально залезть с металлоискателем. Аккуратненько ковшом орудовал, но проморгал, потому что ничего не видно: начал выезжать, чуть не наехал. Потом парни говорят: «Ты в 20 сантиметрах от мины проехал, Иваныч запретил там работать, пока саперы не прибудут». Страшно, конечно, но как-то… не знаю. Если бы увидел под экскаватором — одно дело, а так выехал уже, что теперь.

Мы ехали в неизвестность, поэтому к нам начальство так и отнеслось: зарплаты хорошие, жили отдельно в гостевом доме, прямо на берегу моря. Тех, кто в механизации — экскаваторщиков, трактористов, манипуляторщиков, крановщиков, — поселили за 35 километров от города в Новой Ялте. Душ, туалет в номере, море — 100 метров.

Когда мы приехали, 15 июня, связь была очень плохая, нам начальник централизованно закупал сим-карты в администрации. Магазинов не было. Но на второй день буквально рядом с нами открылся магазин: местный бизнесмен прочухал, что русские приехали — можно торговать. Там сигареты были украинские, пиво, соки-лимонады — больше ничего. Наши электрики ему проводили свет. Рубли он принимал, там один к двум тогда был курс. Потом рядом второй магазинчик открылся, недели через две в продаже начала появляться колбаса всякая засушенная, но мы ее не брали, нас кормили в столовой.

«Переобувается на ходу»

Когда мы в ночную смену работали, я ребят возил на работу и с работы. А в Мариуполе народная милиция ДНР наглая, чуть ли не открытым текстом говорили: «Дайте хоть 500 рублей, и мы вас отпустим».

Раз еду, останавливают: «Когда пили последний раз? Выйдите, откройте багажник, пройдемте в нашу машину. Дыхните, теперь еще раз». Я сразу объяснил: «Ребята, вы от меня ничего не дождетесь. Мы строим больницу скорой помощи № 3, если есть какие-то сомнения в моей трезвости, будем решать вопросы через наше Минобороны». Если бы он не отстал, я бы просто своему директору позвонил: наша контора находилась под Минобороны, нас курировал замминистра Тимур Иванов, лично раз в неделю приезжал. Сотрудник милиции видит, что с меня ничего не взять, я упорно стою на своем. «Ну ладно, — говорит, — езжайте».

В народной милиции, скорее всего, местные служат. Один мужик, который у нас работал, рассказывал: «Этого капитана знаю, он переобувается на ходу. Была Украина — служил у них ментом, война началась — в подвалы залез, потом из подвалов вылез и служит уже нашим». Думаю, таких было немало. Работать-то где-то надо и приспосабливаться к новой власти надо (это цитата героя, а не редакционная позиция. Здесь и далее Андрей часто повторяет тезисы российской пропаганды — Прим. ред.).

 

В Мариуполе был комендантский час с 23:00, а магазин работал круглосуточно: центральный вход закрывали, продавали через окно, сами продавцы, местные, из магазина никуда не вылезали до утра.

Мы могли ходить когда хочешь, народная милиция ДНР ничего не скажет: я паспорт показывал, даже не открывая, — видят, что российский, и уходят. А местных начинали прессовать. Один раз видим — идет алкаш, бедный, весь трясется, ему бы похмелиться, а местный милиционер ему: «Чего идешь без пропуска?» Пропуск же денег стоит. Он говорит: «Вот на работу иду на объект», а по нему видно, что пьет фиг знает сколько. И его прямо дубинкой херачит.

Потом у нас запретили местных в ночную смену ставить, чтобы не могли прикрываться нашим объектом. В итоге в ночь и перевели нас; российских рабочих чтобы били, я видел один раз. Было такое, что и россиян штрафовали, если смену отработал и пошел в магазин пьяный. Всякие же люди были, нас 300 человек. Это нас 30 жило в Новой Ялте, остальные-то прямо в Мариуполе, на объекте. Им просто штраф выписывали 2 тысячи — непонятно, куда его платить надо было.

«Чего ты устроился к захватчикам?»

Местные поначалу боялись к нам устроиться. Думали, что кинут. Потом один пришел, второй, пошел слух, что все нормально, — и их целая очередь каждое утро приходила устраиваться. Естественно, зарплата ниже, чем у нас, но по их меркам довольно неплохо.

Экскаваторщиков из местных пришло человек 30, техники-то много. Но нашли только одного, который нормально работал по нашим меркам. Еще один не умел ничего, но молодец мужик, быстро сообразил, научился. А остальные приходят: 15 лет стажа, но в уровень выкопать, распланировать — ничего не могут (это цитата, а не редакционная позиция. — Прим. ред.)

Когда они думали, что мы не слышим, говорили, что недовольны: Путин мало мяса дает. А как только нас увидели: «Ой, мы будем голосовать за Путина». Такие вот личности скользкие. У них же была гуманитарная помощь из России, и вот один говорил: «Да что мне эти пять килограммов на месяц?» Так тебе дают это мясо, чтобы ты с голоду не умер, а не чтобы ты жировал и о работе не думал (это цитата, а не редакционная позиция. — Прим. ред.). В итоге он сделал вид, что согласился, но что там у него на душе — не знаю.

 

Некоторые к нам не шли работать, потому что боялись, что если вернется Украина, то их просто расстреляют. Одно время нам возили песок из Ростова только потому, что ближайший карьер принадлежал какому-то местному бизнесмену и он отказался сотрудничать. Но потом вроде бы как-то с ним вопрос решили. Может, просто увидел, что раз зашло столько фирм, большие объекты строят, значит, Россия никуда не уйдет (это цитата, а не редакционная позиция. — Прим. ред.).

От местных открытой агрессии не было, но не знаю, что у них на душе. Один экскаваторщик пришел к нам и поссорился с братом, тот на него наехал: «Чего ты устроился к захватчикам?» А у человека, который пришел к нам водителем, три квартиры было — сейчас две разбиты.

А другой экскаваторщик взял дом в кредит в ПриватБанке. Стало нечем платить — его за жабры и ведут в этот банк. Он уже не знал, что делать, а тут война. Мы освободили Мариуполь, теперь ПриватБанка там нет. Ему приходят эсэмэски, что он должен столько-то денег, причем сумма растет в геометрической прогрессии. Но теперь все, долгов нет, дом его. Другой так же джип взял: два месяца платил, а тут война.

Видно, что люди жили неплохо. Дома такие: три этажа наверх, этаж вниз. Это же не Карелия, где большой дом не построишь, потому что замучаешься его отапливать. Наверное, кто жил хорошо, тот и против России (это цитата, а не редакционная позиция. — Прим. ред.). А кому терять нечего, тому и все равно.

 

Мы построили больницу за два с половиной месяца. Ее показывали по телевизору часто, и по «Звезде», и по Первому каналу, открывали с помпой. Нас каждый день снимали с коптера для отчетов Минобороны.

«Это уже не нам решать. Есть люди»

Все ребята, с которыми мы приехали, месяца через два уехали обратно в Россию. А нас, двоих экскаваторщиков, не отпускали, уже чуть ли не до скандала дошло. К начальнику подходим, уже поднадоело все, семьи дома. Нам говорят: «Скоро-скоро, скоро-скоро», но не отпускают. Потом мы пришли уже с вещами и начальнику говорим: «Все, Иваныч, мы поехали». — «Ладно, езжайте, что теперь делать». Деньги вовремя, вся зарплата белая, с жильем, едой все нормально, но просто уже подустали, одно и то же каждый день.

Конечно, жалко, что сколько всего придется восстанавливать, не представляю, сколько это денег надо. Но с Крымом у нас теперь есть сухопутное сообщение. Потому что мост, сами видите, уничтожить очень легко. Просто им еще не занимались, если захотят — сделают.

Война в любом случае была бы (это цитата, а не редакционная позиция; здесь и далее он полноценно повторяет тезисы российской пропаганды. — Прим. ред.). Все, что захватим, так скажем, отожмем от Украины, все будем восстанавливать. Другой вопрос, куда идти, какие области отжимать, какие нет, но это уже не нам решать. Есть люди.
 

Прошло два месяца, и мы начали работать. Сначала приехали четыре человека, потом еще шесть, сейчас их 16. Работяги быстренько-быстренько, за десять дней, сделали одноподъездную девятиэтажку, понимая, что людям срочно надо дать тепло. Был уже конец октября.

Мы в четырех многоквартирных домах полностью заменили систему отопления, у людей уже тепло. Когда я начинал первый дом, он был заселен на треть — а как включил отопление, через два дня я увидел, как люди стали приезжать, вести уборку, что-то красить, клеить обои. Видно было, что не возвращались, потому что холодно. А жили только те, кому некуда было деться.

«Как будто мне больше, чем им, это нужно»

Ходишь, меняешь им все, но люди все равно недовольные. Стычек не было, но было понятно, что им не нравится ситуация. Для чего все это делается, почему в их квартирах ходят люди, меняют радиаторы, которые они в прошлом году покупали, ломают их гипсокартонные стены, в которых зашиты трубы. Люди же делали уют, у них нет денег, нет работы, чтобы все восстановить, опять залатать эти вскрытые стены.

Если всю систему полностью не заменить, она не будет функционировать. Проект есть проект, его не глупые люди делали. Мы меняем абсолютно каждый радиатор. Иначе подать давление, опрессовать дом (проверить герметичность всей системы отопления. — Прим. ред.) — это значит затопить весь дом. Система стояла в холода, были попадания рядом — это волны, они шатают дом, раскачивают его, а труба не растягивается, а лопается, когда происходит изгиб. И все соединения резьбовые тоже страдают от этого. Людям это объяснял — они первое время относились так, как будто мне больше, чем им, это нужно. Я находил, да, лопнувшие трубы после вскрытия гипсокартонных стен, показывал: «Вот, смотрите». И люди стали понимать: «Да, человек в своей теме силен».

Были люди, с которыми я по три дня вел беседы, чтобы они просто дали доступ в квартиру. Кто-то сразу бланк отказа подписывал, кто-то ночку подумал, утром говорил: «Давайте, поменяйте». Часто отказывались хозяева, которые уехали из города, а связь поддерживали через соседей. Еще препятствовали те, кто раньше работал на каких-то должностях, например в администрации. И вот они остались без работы, без статуса (это цитата, а не редакционная позиция. — Прим. ред.). Это немолодые уже люди, которые привыкли жить при Украине. А молодым все понятно, они сами ко мне подходят, им же интересно, что дальше будет. Думают, что я все знаю. Поднимаю им настроение понемножку. В городе меня уже много людей знают, встретимся в магазине, на улице — общаемся. Уже нет той агрессии, которую проявляли, сейчас уже хотят поговорить по душам.

«Ну тогда с вами работать не получится»

Лицо города пока не сильно изменилось, но, конечно, внешний вид стал намного лучше (это цитата, а не редакционная позиция. — Прим. ред.), проложили новые дороги, везде обновили асфальт, теперь транспорт ходит по центральной улице, появилась служба такси, идет масштабный снос аварийных зданий, которые восстановлению не подлежат.

Проблема в договорах, которые заключаются с субподрядчиками: заказчик снимает с себя ответственность за качество материала, который поставляет. Многие подрядчики, которые заходят в Мариуполь, договор не читают, новички в этом деле. А я говорю, что от заказчиков должен быть проект, смета, техзадание и материал, который их самих устраивает. Но на такие комментарии мне просто улыбаются и говорят: «Ну тогда с вами работать не получится». Таких много.

Когда я приехал, здесь было 10–15 крупных строительных фирм, а сейчас стало в три-четыре раза больше. Вначале были только россияне, Средней Азии (здесь и далее мы оставили неизменными неполиткорректные речевые обороты, они не отражают позицию редакции. — Прим. ред.) был небольшой процент от всех рабочих: не хотели ехать, не понимали, что происходит. Но у них «цыганская почта» работает: те, кто приехал посмотреть ситуацию, рассказали, что все в порядке. Теперь подавляющее число — это азиаты, и у меня тоже славян только несколько человек, и это местные. Я считаю, что большинство оставшихся мариупольцев верят в лучшее. Остальные хотят вернуться к Украине — я не знаю, почему они так решили.

Источник: The Village