Ветеран войны на которого дважды приходили похоронки, уже отпраздновал с супругой бриллиантовую свадьбу

Житель Новограда-Волынского (Житомирская область) Николай Фабрицкий — один из тех, благодаря кому вдовы отказывались верить в похоронки, а матери упорно продолжали ждать с фронта своих сыновей.

Когда в тот или иной дом почтальон приносил печальную весть, женщины указывали в сторону семьи Фабрицких: «Мать на Колю уже две похоронки получила, а он по Европе шагает, письма пишет! Значит, и наш живой».

— Я и вправду должен был раза три погибнуть, но всегда каким-то непостижимым образом оставался жив, — рассказывает 87-летний Николай Фабрицкий. — Родом я из Краснодарского края, станица Успенская. Нас с братом и сестрой мама воспитывала сама. Отец умер от голода, я его совсем не помню. Семья жила очень бедно. После четвертого класса мне пришлось бросить школу, потому что нужно было идти зарабатывать на хлеб. В местном колхозе мы вместе с напарником пасли две сотни лошадей.

Ветеран отчетливо запомнил момент, когда началась война. По радио выступал нарком внутренних дел Молотов. Люди, рыдая, семьями стали выбегать на площадь. Здесь уже стояли столы, где мужчины записывались добровольцами на фронт.

— В тот же день наша станица опустела, — продолжает Николай Федорович. — Ушел воевать и мой старший брат. Похоронку на него мама получила спустя две недели.

Едва мне исполнилось 17 лет, явился в военкомат. Так как я хорошо знал лошадей и был высокого роста, меня записали в кавалерию. Спустя месяц после учебы наш эскадрон поездом отправили в Монголию за лошадьми. Путь проходил через множество городов, в том числе и Сталинград, который только что освободили. Здесь нас выгрузили, чтобы помыть в бане и накормить горячей пищей. Разрушенный город был буквально усеян фашистскими трупами, застывшими в разных позах. Убитых красноармейцев похоронили в первую очередь, а этих еще не успели. Жуткая картина…

В Монголии кавалеристы загрузили в вагоны лошадей и отправились на фронт.

— Февраль, мороз 40 градусов, а мы в тоненьких ботиночках и куртках, — вспоминает Николай Фабрицкий. — Офицеры ехали отдельно, в теплушке, а мы, простые солдаты, в товарных вагонах вместе с лошадьми. В каждом вагоне 16 коней и столько же кавалеристов. Топить нам запрещалось, кругом ведь сено. Нельзя передать словами, какой стоял холод. В вагонах было чуть теплее, чем на улице. Пронзительный ветер через все щели задувал снег. Мы мерзли, стучали зубами от холода, те, кто ложился спать, могли и не проснуться. Я будил бойцов, просил их делать гимнастику. Одна за другой гибли лошади, их туши мы выбрасывали на ходу из поезда. Самое ужасное, что холод никак не отражался на вшах. Их было огромное количество, они ползали под одеждой по всему телу.

На каждой станции, где останавливался поезд, нам разрешалось набрать себе кипятка и напоить лошадей. Остановки были небольшими, поэтому все приходилось делать предельно быстро. Один носил воду, другой подавал ее наверх в вагон. Выплескиваясь из ведра на одежду, вода тут же застывала толстой коркой льда. В вагоне, где была почти такая же температура, как и на улице, лед не таял.

Наконец эшелон добрался до Ставрополя, прозвучала долгожданная команда выгружаться и строиться в баню.

— Возле казармы я увидел земляка и очень обрадовался, — продолжает ветеран. — Ваня рассказал, что их полк ожидает отправки на фронт. Когда точно это произойдет, не известно. Я отдал земляку свою красноармейскую книжку и ложку и попросил постеречь, пока буду мыться. В итоге Иван уехал на фронт вместе с моей красноармейской книжкой. Вскоре при освобождении Украины он погиб. В нашу станицу отправились две похоронки — на него и на меня. Сестра позже рассказывала, что мать от горя едва не умерла. И тут ей пришло письмо, в котором я сообщал, что нахожусь на лечении в госпитале. Каково было мое удивление, когда спустя какое-то время увидел на пороге больничной палаты родную сестру. Мама отказывалась верить в чудо и отправила дочку в госпиталь. Сестренке пришлось прошагать пешком более двухсот километров!

Весть о том, что похоронка оказалась недействительной, мигом разнеслась по округе. Люди передавали друг другу чудесную новость, писали об этом в письмах дальним родственникам и друзьям.

— У многих вдов укрепилась вера в то, что похоронка может оказаться ошибочной, — говорит Николай Фабрицкий. — Теперь женщины не с такой горестью принимали из рук почтальона печальную весть. Они верили в чудо, и эта вера очень скоро еще более окрепла. Примерно через год маме пришла вторая похоронка на меня. На этот раз погиб мой однофамилец. Мама уже не плакала так горько, а терпеливо ожидала моего письма. И оно пришло — из Чехословакии. Снова полетели весточки в разные уголки страны о небывалых чудесах. Это случай помогал женщинам ждать с войны своих сынов, братьев, мужей…

— Помните, как убили первого врага? — интересуюсь у ветерана.

— После госпиталя, где я провел более трех месяцев, нашу кавалерию направили под Бобруйск, — отвечает Николай Федорович. — Эшелон остановили в поле, и мы сразу бросились в бой. Тогда впервые довелось стрелять. Сколько точно уложил фрицев, не знаю, но жалости к ним не было. Они сделали все, чтобы мы ненавидели фашизм.

Потом пришлось воевать в Польше, освобождать Краков. Мне очень понравился город, который фашисты планировали стереть с лица земли. Затем — Румыния, Венгрия. Везде воевал на тачанке (конная рессорная повозка со станковым пулеметом, направленным назад. — Авт.). Тачанка была очень маневренна, удобна в передвижении и могла пройти там, где это было затруднительно для другого вида транспорта.

В одном из боев Николай Фабрицкий был ранен, однако заметил это не сразу.

— По окончании боя слышу, что у меня в сапоге хлюпает, — вспоминает ветеран. — Снимаю сапог, а он полон крови. Оказалось, что осколком задело кость, только теперь почувствовал жуткую боль. Мы зашли далеко в тыл врага, оторвавшись от основных сил, поэтому вблизи не оказалось госпиталя. Три дня пришлось ходить с десятисантиметровой раной. Когда клали в госпиталь, вся нога посинела, началось заражение крови, я чудом избежал инвалидности.

Один раз совершенно случайно остался жив. Помню, едем мы по дороге на тачанке, и вдруг навстречу немецкий танк. Куда деваться? Приглядели канаву и быстро укрылись там. Однако немец успел нас заметить. Танк подъехал к канаве, но не стал расстреливать в упор, а остановился и принялся разворачиваться. Мы поняли, что он собирается сравнять нас с землей. Со страху я вспомнил все молитвы, которые учил в детстве. Как только танк приблизился, неожиданно раздался сильный грохот: наша пушка-сорокапятка подбила фашиста, и он загорелся. Не успели прийти в себя, подбегает артиллерист и кричит: «Что, ребятки, все успели перекреститься?»

— Где вас застал День Победы?

— В Чехословакии, в городе Брно. Помню, от радости всю ночь палили из всего оружия, какое было. А утром… в бой. Хотя основные фашистские силы сдались, фельдмаршал Шернер под Прагой отказался капитулировать. В результате еще целую неделю продолжались бои. Самое обидное, когда ребята, собственными ушами слышавшие, что война закончилась, погибали у меня на глазах.

Наконец фрицы стали сдаваться, они шли мимо нас целыми колоннами. Поступила команда собираться домой.

— Какой-нибудь трофей удалось привезти с войны?

— А как же! — восклицает собеседник. — Трех лошадей привел своим ходом из Чехословакии. На одной ехал, двух других вел в поводу. Наш полк дислоцировали в Новоград-Волынский. Вот одному из здешних колхозов и передал коней. Тогда лошадка была на вес золота, люди пахали на коровах.

— О чем-то сожалеете?

— Каюсь, что не пошел учиться в военное училище, — вздыхает ветеран. — Меня не раз командование направляло на учебу, но я опасался, что не потяну. А так бы генералом стал, это точно!

В Краснодарский край Николай Фабрицкий так и не вернулся — в Новограде-Волынском встретил свою суженую. С женой Галиной они недавно отметили бриллиантовую свадьбу. Супруги воспитали троих детей, которые подарили им шесть внуков и пять правнуков. Сегодня 87-летний ветеран любит покатать 79-летнюю супругу на стареньких «Жигулях», а вечером обязательно под ручку прогуляться по городскому парку.

— Надеюсь, нам с любимой еще долго предстоит жить вместе, ведь меня и так уже… похоронили, — смеется Николай Федорович. — На моей родине в сквере Славы на обелиске выгравировано, что я… погиб смертью храбрых. Когда это увидел, то не сразу даже поверил. Снова и снова перечитывал свою фамилию, дату рождения и дату гибели. Потом обратился с просьбой к местным властям убрать мое имя из списка погибших. Там сначала пообещали, а потом объяснили, что для местного бюджета это накладно. Чиновники попросили: «Пусть будет… Вы же наш герой!»

Ленина БЫЧКОВСКАЯ, «ФАКТЫ» (Житомир)