«В Россию я больше не вернусь». Актриса Екатерина Кузнецова, из-за войны ушла из российского сериала «Вампиры средней полосы». ИНТЕРВЬЮ

6 сентября из анонса стриминг-сервиса START стало известно, что украинская актриса Екатерина Кузнецова, исполнившая одну из главных ролей в сериале «Вампиры средней полосы», не появится во втором сезоне. Ее роль теперь будет исполнять российская актриса Анастасия Стежко. Сама Кузнецова после начала войны покинула Россию и выступила против вторжения российских войск в Украину. «Медуза» поговорила с актрисой о том, как она пришла к принципиальному отказу от участия в российских проектах, реакции коллег на ее антивоенную позицию и вынужденной паузе в карьере.
 

---

— Вы переехали из Киева в Москву в 2010 году. Почему?

— В январе 2010 года я переехала окончательно. До этого у меня в России был проект «Самый лучший фильм 3-ДЭ» — полнометражный фильм. Я прожила три месяца, вернулась обратно в Киев и поняла, что меня тянет в Москву. Были интересные предложения, и я решила, что будет сложно мотаться туда-обратно. Приняла решение жить в России.

Я человек, который предан своей мечте быть актрисой. Поэтому моя реализация и быть востребованной — это было для меня категорически важно. Ты находишь отклик, тебя приглашают на пробы, даже если ты неизвестна — а я тогда была просто украинской актрисой, которая приехала пробовать свои силы. Это очень внушало уверенность в себе, воодушевляло. 

— Переезд был связан с тем, что в России больше предложений по работе?

— В Украине я работала на телевидении, большой упор был на это. Но мне не хотелось этим ограничиваться. Мне хотелось больше сниматься в кино и сериалах.

На тот момент в Украине снималось много сериалов, но, к сожалению, украинским артистам не то что не позволяли играть… Так просто складывались обстоятельства, что продюсировала их [сериалы] Россия и главные роли играли русские артисты. А украинцы играли роли второго плана или эпизодические.

Еще сыграла роль моя личная жизнь, потому что мой бывший супруг — московский артист. Он всячески меня приглашал, чтобы я переезжала. Я не очень хотела, мне было, в принципе, хорошо в Киеве. Но полный метр дал понять, что нужно попробовать что-то другое и новое. 

У меня не было иллюзий, что я сейчас приеду и, как в сказке, на вокзале встречу продюсера, он мне даст визитную карточку и я проснусь известной. Я допускала, что, возможно, не смогу там реализоваться, потому что [в Москве] талантливых артистов и выпускников [актерских] вузов больше, чем в Киеве.

Мысль, что мне придется вернуться в Украину, не покидала. Но мне повезло встретить агента, который был во мне заинтересован и давал возможность ходить на пробы. Меня утверждали не сразу, это был долгий путь. Но я не боялась. Методом проб, встреч, ошибок, разочарований, неуверенности в себе лед тронулся, и появился сериал «Кухня», который сыграл важную роль в моей жизни и карьере. Стали поступать разного рода предложения, которые я рассматривала, а затем и принимала участие.

— Кроме понимания, что в Москве можно реализоваться, какие еще у вас были ощущения от переезда?

— Я с раннего детства много путешествовала. Мой отец в свое время перевез нашу семью. Он бывший спортсмен, футболист: мы шесть лет жили в Шотландии, потом год в Израиле. С раннего детства меня постоянно куда-то возили. Я была адаптированным, общительным и коммуникабельным ребенком. Поэтому меня переезды даже при нынешних обстоятельствах не пугают. Я разобралась, что нужно привязываться не к месту, а к людям. 

Была боязнь, что будет некомфортно или тяжело, все-таки Москва — это мегаполис. Были эмоциональные качели, потому что переезжала в возрасте 23 лет, а до этого жила с родителями в Киеве. Я [никогда] не была трудным подростком, у меня не было протестного желания жить отдельно. У меня современные и адекватные родители, которые позволяли жить собственную жизнь, не переживая, что мы живем в одной квартире. Первые несколько месяцев [после переезда] мне было тяжело, потому что казалось, что я предала родителей, ведь они не молодеют. Понадобилось время, чтобы разобраться, что это тоска по родителям и друзьям.

— За время работы в России вы сталкивались с предубеждением со стороны профессионального сообщества из-за того, что вы украинка?  

— Я никогда не чувствовала к себе плохого отношения или иных расистских проявлений, потому что у каждого второго есть родственник или друг в Украине. В 2010 году все было хорошо, если так можно сказать. Не было сложностей во взаимоотношениях. У моих родителей большое количество друзей из России. Практически каждые выходные либо мои родители прилетали в Москву, либо мы — в Киев. Плюс, когда я переезжала в Москву, там меня ждала моя самая близкая подруга-украинка, переехавшая на полтора года раньше меня. И очень много режиссеров украинского происхождения пребывали на территории России. Это было хорошее время.

Я жила в Москве, но бесконечно моталась в Киев, когда у меня были свободные четыре-пять дней. Там я снималась как в украинских проектах, так и в совместных русско-украинских.

— Москва успела стать для вас домом?

— У меня там были мои люди и друзья, с которыми мне хорошо. Есть недвижимость, которую я оформила и сделала для себя. Я семейный человек, и в этом пространстве я чувствовала себя как дома. Если бы мне был запрещен въезд на территорию Украины, мне было бы тяжело. А так было комфортно, ведь я могла постоянно передвигаться. 

В целом в плане актерской жизни сложно что-то говорить про дом. Например, ты снимаешься два месяца в Новороссийске, один месяц — в Ростове-на-Дону, затем — в Минске. Постоянно передвигаешься и ощущение дома не можешь однозначно определить. 

— Вы когда-нибудь хотели оформить российский паспорт?

— Никогда не было этого желания. Я довольствовалась тем, что сначала у меня было временное разрешение на пребывание, потом вид на жительство. Много раз [мне] предлагалось сделать российский паспорт: чисто юридически было бы проще во многих вопросах. Но я никогда этого не хотела и прибегала к волокитной истории. Мне важен паспорт — это мои корни, моя семья, мой род. 

— Вы 12 полных лет прожили в России. Есть ли разница в менталитете украинцев и русских?

— Есть разница. Я родилась в 1987 году, когда был СССР, но помню себя в тот момент, когда все страны уже отделились. Поэтому я чувствую разницу и с белорусами, и с русскими, и с грузинами. Даже элементарно — ощущаются разницы традиций. 

В нынешней ситуации тоже чувствуется разница. В украинской культуре и народе на генном уровне заложено, что если украинца что-то не устраивает, то он может выйти и сказать [об этом]. Если его не устраивает президент, то он может выйти и сказать, как это было на Майдане. То есть людей слышат. Я была на этих Майданах — и это нереальное чувство. Если ты никогда не чувствовал себя патриотом или не знаешь, что это такое, то находиться в таких обстоятельствах — до мурашек по коже. Сильное чувство, когда ты понимаешь, что вы, весь украинский народ, едины. 

В России, к сожалению, на уровне ментальности русский человек не может это [чувство единства во время протестов] понять, потому что этого [смены власти и других политических изменений из-за протестов] не происходит. Есть сложности восприятия.

Первое — боязнь, потому что за это [участие в протестах] ты можешь получить сроки. Есть категория людей, которая смотрит пропаганду и их все устраивает, ведь им кажется, что на телевидении так убедительно вещают, что надо [в это] верить. И третья категория людей делает вид, что они никак не могут повлиять на ситуацию. Они делают вид, что все просто нормально. 

— В 2014 году, когда Крым присоединили к России, вы жили в Москве. Как вы к этому отнеслись? 

— Я тогда не очень сильно была погружена во всю эту историю. Я не понимала, какие последствия она может нести. Мне за это стыдно. Тогда я занималась реализацией своей мечты, что на тот период жизни мне было важнее.

Но я была в контакте с родителями, я была в душе солидарна со своей страной. Когда аннексировали Крым, мне поступало много предложений, чтобы сниматься там [в Крыму], а я отказывалась. Последний раз, когда я была в Крыму, это был 2008 или 2009 год. У меня были случаи, когда меня пытались привлечь к проекту, говорили, что классный сценарий, но до последнего не говорили, где съемки. Я читала историю и понимала, что она летняя и что может быть [снята] в Крыму. Мне говорили, что еще не решили где [снимать]. Я отвечала: «Ребята, если это Крым, то я не принимаю участия. Но говорю заранее, чтобы вы могли подстраховаться и найти другую актрису».

Это было принципиальное решение, и меня до сих пор там не было.

— В Украине вы ходили на протесты. А в России?

— К событиям в виде митингов я привыкшая. Я была на «оранжевой революции» в Украине, на Майдане. Для меня это вопрос свободы и гражданской позиции. В России это устроено по-другому, я знаю. Ты в России не имеешь права [протестовать], ты идешь на большой риск. 

Но когда был митинг в поддержку Навального в России, я очень хотела находиться там. Правда, физически в Москве не была. Мы с мужем в один голос сказали, что если бы мы были в Москве, то пошли.

— Как вы узнали о начале войны? И как переживаете происходящее?

— Все чувствовали, что что-то происходит, что может начаться война. Моя мама это остро чувствовала. Но я, как любой нормальный человек, до последнего верила, что это не может произойти в XXI веке, когда можно договориться и прийти к консенсусу. Но это случилось, и это был шок. 

[24 февраля] я с мужем была в отпуске в Испании. У нас был ранний вылет на Шри-Ланку. Оставался еще месяц отпуска [перед съемками]. Мы проснулись заранее, в четыре ночи, и мама написала «началось». Дальше как страшный сон. Я помню, что оплачивала интернет на борту самолета. Когда он пропадал, у меня было чувство, что я сейчас умру, так как боялась, что за время перелета с родителями что-то случится. Потом я подумала, что это [война] должно быстро закончиться. Потом думаешь, что 24 февраля было будто бы вчера, а [на самом деле] прошел уже месяц, второй, третий… 

Я постоянно на связи с мамой. У нас единственная бабуля, ей 83 года. Начинаешь плакать и думать, почему она должна… Невозможно передать словами. Я сразу хотела ехать в Киев. Были истерики, потому что мне запрещали это сделать мама и муж. Я так до сих пор туда и не приехала.

Екатерина Кузнецова с родителями
Архив Екатерины Кузнецовой

Первые три месяца — все время с телефоном: звонишь родственникам, друзьям, снова маме. Бесконечно слышишь взрывы в трубке. Был случай, когда мы с мамой говорили около 20 минут и я услышала взрыв. У нас фамилия Кузнецовы, и она кричит папе: «Кузя, посмотри, окна целые?» Слышу второй взрыв, и на третий она бросает трубку.

Она позвонила через три минуты и сказала: «Мы живы, все в порядке», — но я за эти три минуты умерла. В этом состоянии ты пребываешь все время. И это одна история из миллионов, которые происходили с родителями, друзьями и родственниками. 

Я себе сказала, что я буду проживать это вместе с семьей. Я не планировала отвлекаться, не читать новости. Я погрузилась во все на сто процентов. Психологически первый раз накрыло через четыре месяца, хотя я думала, что я кремень. Я поняла, что не то что не вывожу, а что меня максимально прибило, когда началось пограничное состояние. Ты сначала плачешь, потом видишь что-то красивое и улыбаешься, а потом опять плачешь. Эти ямы эмоциональные. Но должно пройти время. 

— А в Россию за это время вы прилетали?

— Нет, у меня в конце марта должны были начаться съемки в проекте «Вампиры средней полосы». Я с продюсерской командой была в очень хороших отношениях через агентов. У нас были сложные съемки [первого сезона]. Мы долго снимали, так как первый сезон выпал на карантин, потом произошла ситуация с Ефремовым. Мы искали другого артиста. Это было сложно, но все сплотились.

А когда все [война России с Украиной] началось, мне стали звонить: 

— Кать, прилетай-прилетай, мы тебя ждем.

— Я не прилечу.

— Мы все понимаем, все в порядке, мы будем тебя ждать.

— Не знаю, сколько вам придется ждать, потому что это все на очень долго. Нет. 

Мы полюбовно и адекватно пришли к тому, что [авторам сериала] надо искать другую актрису. Я пожелала им только самого хорошего и удачи. Я не стала объяснять в социальных сетях или говорить в открытую, что не могу принимать участие в проекте. Мне кажется, даже объяснять это не нужно. Тут все понятно — как я себя веду и что происходит с моей семьей. Другого выхода у меня не было. 

Меня до последнего все ждали, очень рассчитывали, что я вернусь. Видимо, все люди не были к этому готовы и верили, что все вернется на свои места через какой-то период времени и можно будет дальше что-то планировать.

Меня поддержала актриса Ольга Медынич, которая играет графиню в сериале. Она выражала слова поддержки. А, например, с Юрием Николаевичем Стояновым, который сам одессит и тоже снимается в сериале, мы эту историю не обсуждали.

— Не жалеете о своем решении уйти из проекта?

— А как вы думаете? Можно ли ставить на чашу весов съемки в сериале и то, что убивают твоих родителей, стреляют снаряды в твой дом? Безусловно, актерство — это огромная часть моей жизни. Это роль, которую я очень люблю. Если говорить просто про творческую составляющую. Но это не может идти вровень с тем, что происходит в моей стране. Это не та история, когда ты сожалеешь или переживаешь. Здесь может быть только так. Но я говорю исключительно за себя. Кто-то на моем месте мог бы поступить иначе.

— У вас были запланированы другие российские проекты, в которых вы должны были участвовать?

— Были на рассмотрении пара проектов, но не были подписаны контракты. Сейчас поступает много предложений: я особо не интересуюсь, но нахожусь в контакте со своими агентами. Они говорят, что предлагают съемки, фестивали, телевизионные проекты. Я отказываю. 

— Вы будете продолжать работать в России?

— Я уехала из России, и я не планирую возвращаться. По крайней мере, в такую Россию, какая она сейчас. Об этом не может идти речи, потому что… Знаете, мне сказал мой друг по поводу съемок «Вампиров средней полосы», он большой фанат сериала, он сказал: «Кажется, что как будто ты их подвела. Но на самом деле они — тебя, если говорить в глобальном смысле». Наверное, в этом что-то есть.

Я в принципе особо сейчас не думаю, как дальше сложится моя карьера, потому что внутри меня все кардинально поменялось. Я хочу, чтобы как можно скорее закончилась война, но у меня нет [новых российских проектов], которых я бы ждала.

— Когда вы высказывались против войны, у вас не было опасений, что за это в ваш адрес будут поступать угрозы или вы столкнетесь с ненавистью, потеряете часть аудитории или предложений по работе?

— В силу профессии я очень спокойно реагирую на хейт. Адекватно оцениваю, кто эти люди, половина — это боты. Нет смысла даже реагировать. Еще со времен, когда я снималась, я поняла, что не могу всем нравиться. Есть люди, которые меня осуждают или презирают, это их право. Но нет такого, что я прочитаю комментарий и меня разрывает.

Пару раз я видела, как живой человек пишет максимальную ахинею. Был порыв, и я вошла с человеком в диалог. Парадокс в том, что я смогла двух человек переубедить — это моя внутренняя победа. А в большинстве случаев ты через два-три предложения понимаешь, что [вести дискуссии] бесполезно — и блокируешь. И меня это никак не разрушает. Я понимаю, что идет информационная война.

Но никакого преследования не было. А если бы я физически находилась в Москве, когда началась война, я бы искала возможность уехать, потому что я не могу молчать.

Фото из поста 28 июля — в День украинской государственности
Инст @katykino

— Сталкивались с осуждением вашей антивоенной позиции со стороны российских коллег?

— Все адекватные люди, которые меня хорошо знают, понимают, что я не могла поступить по-другому. И я тоже перестала оценивать людей по тому, как мне бы хотелось, чтобы они себя вели. Пусть они это все выплескивают, мне главное — быть честной с собой. Поэтому если кто-то осуждал — я не знаю, лично не сталкивалась.

Было большое количество людей, которые писали: «Катюша, мы прекрасно знаем, что ты украинка, что тебе тяжело, держись». Я получила много поддержки от артистов, с которыми я не была очень близка. Мы не общались в повседневной жизни, не ездили вместе отдыхать и не проводили досуг. Я этих людей безгранично уважала в профессии, а в момент происходящего они молниеносно написали и поддержали. И не просто формально — многие звонили, записывали голосовые сообщения. Многие, в которых я чуть не разочаровалась, сказали: «Мы просто боялись тебе позвонить, мы не знаем, что говорить, переживаем, нам стыдно». Все это — человеческие эмоции.  

— Владимир Зеленский, как и вы, раньше был актером. Вы с ним работали вместе?

— К сожалению, я никогда не пересекалась с ним ни на пробах, ни на съемочной площадке, хотя видела в кино. Пару раз была на концертах «95-го квартала», мне всегда они импонировали. Больше контактировал мой отец — бывший футболист, ныне тренер юниорской сборной Украины. Есть такое понятие, как товарищеские матчи, матчи ветеранов, матчи с известными актерами, певцами. И мой отец играл вместе с Владимиром Зеленским еще до его президентства, я сама присутствовала на этом матче.

Все, что я могу сказать: он — прекрасный человек, а нынешние события делают его для меня еще более возвышенным человеком, который находится со своей страной, которому тяжело, как и всей Украине сейчас. Я испытываю нежные и трогательные чувства к его супруге Елене Зеленской, она мне очень нравится. Я испытываю гордость и в то же время боль, но я верю, что мы все это переживем, выстоим и победим. 

Беседовала Саша Сивцова, Meduza